Я знала, что однажды ты уйдешь.
Закончится красивая Love story.
И будет грусть бескрайней, словно море,
И станет этот день на ночь похож...
Но веря, что разлука далека,
Стараясь меньше думать о финале,
Свою любовь друг другу отдавали
И будто-бы парили в облаках.
Я помню, мы гуляли под луной.
Бессонница моя ли виновата,
Что в полутьме бежали мы куда-то,
А может быть твоя нужда виной?
С тобой не замечали мы часов.
Пересчитать их я еще успею.
Искала в небе я Кассиопею...
А ты? Искал созвездье гончих псов?
Ты был доброжелателен и мил,
В моей семье жил полноправным членом.
Любовь к тебе считать нельзя изменой,
Ведь даже муж мой так тебя любил!
Я помню, как за окнами метель
Кружилась зимней ночью, завывая...
Ты был готов и сам завыть, я знаю.
И в эту ночь забрался к нам в постель...
Не отводя своих бесстыжих глаз,
Ты был таким забавным шалунишкой!
Любви своей и радости излишки
Нескромно так выплескивал на нас.
Как трудно подобрать теперь слова
К мелодии, струящейся в миноре.
Красивой и возвышенной Love-story
Дописана последняя глава...
На сердце рана всё еще свежа.
Ведь ты ушел...не хлопнув дверью громко,
А тихо, точно снежною поземкой,
Отправился ты к звездным рубежам...
Как больно приходить с работы в дом
И понимать: тебя в нём больше нету...
Что ты, желая выпросить котлету,
Уж не помашешь весело хвостом...
Воскликнет кто-то:"Разве ж это LOVE?!
Да это же обычная ГАВ-story!"
А я могу на этот счет поспорить
И доказать, что он весьма неправ!
Режет душу плач, как скальпель
Сам не ною… не вернуть
Деревянный дирижабль
Снаряжён в последний путь
К белокрылым херувимам
В предзакатный этот час
Вы, такой невозмутимый,
Улетаете от нас.
Кто с цветами, кто с венками.
Вьются ленты на ветру.
Музыкант стучит зубами
Забывая про игру.
Провожатые толпятся.
Все вокруг чего-то ждут.
Простудиться как два пальца -
В декабре морозно тут.
Крышку гроба закрывают,
Слишком рано - ни в конце
Снег пошёл, а он не тает
На распахнутом лице.
Пьют здесь в меру или в две ли
Не хватает трёх столов
Все скорбят. По-крайней мере,
Не жалеют добрых слов
Люди в чёрном взялись ловко
И почти без галдежа
Гроб в могилу на верёвках
Опускают неспеша .
Тут же очередь живая.
Быстро выстроилась - жуть.
Лично я четвёртым с края
В яму горсть земли швырнуть.
Дело сделано. Порядок
На холме воздвигнут крест.
Сто свечей пылает рядом
Не встречал печальней мест.
Сердце мечется как птица.
Рано начало темнеть.
Надо в город торопиться
Поминуть ещё успеть
Нам так легко прощать себя,
всегда, везде, за что угодно.
Порою даже не скорбя,
что поступил не благородно.
Пусть даже в помыслах благих
в угоду своему желанью,
мы чувства, растоптав других,
себе находим оправданье.
Легко предательство и ложь,
прощаешь, добиваясь цели,
опаской, трусость назовёшь,
продашься шлюхой на панели.
Себе и самый страшный грех,
простишь, припудрив позолотой,
чтоб только обрести успех!
******
Такой вот вышел, стих... двухсотый.
Прохладной ночью в тишине
Тебе не спится,
Ты вспоминаешь обо мне...
Твои ресницы,
Чуть дрогнув, задержать слезу
Уже не в силах...
Я, как бельмо в твоём глазу,
И всё, что было,
Из памяти уж не сотрёшь,
Как ни старайся.
Но время вспять не повернёшь -
Не обольщайся!
Ты сделай грудью полный вдох,
Глотни свободы!
Чтоб без печали жить ты мог,
Не тратя годы
На недостойный твоих мук
Далёкий призрак.
Ведь для меня ты - просто друг,
Хотя и близок...
Такое чувство, как влюбленность, знакомо всем. Но любить по-настоящему могут только избранные Богом люди.
Мы только что прилетели и находились еще в здании аэропорта. Длительная командировка на другом конце света закончилась, я хотел домой и от нетерпения переминался с ноги на ногу. Мой друг, Алекс, заметив мое состояние, протянул руку для прощания. При этом, отведя глаза, спросил:
-- Ты к ней?
Я ничего ему не ответил, только кивнул в ответ.
Поймал такси, и через некоторое время, перепрыгивая через ступеньки, мчался к себе на этаж. Мне не сразу удалось попасть ключом в замочную скважину: так дрожали от нетерпения руки. Наконец, открыв дверь, я сразу устремился в гостиную.
Она, как всегда, ждала меня там: двадцатипятилетняя женщина с карими глазами, искрящимися теплом и радостью. Она всегда надевала к моему приезду, костюм, зная, что он мне очень нравится. Узкие ладони и длинные пальцы женщины свидетельствовали о ее повышенной чувствительности и врожденной аристократичности. Я ее крепко обнял за покатые, хрупкие плечи и поцеловал в губы.
– Мне очень не хватало тебя все это время, – тихо прошептал.
– И мне – тебя, – услышал в ответ.
Я открыл шампанское и разлил его по бокалам. Мы выпили. Потом долго сидели и разговаривали. За долгое мое отсутствие накопилось много тем, о которых нам хотелось поговорить. В окне мелькнул черный комок и исчез. Я подошел ближе к окну, чтобы рассмотреть лучше, что же это было.
К подоконнику прилипли сухие желтые листья и два оброненных птицей черных пера. По н*** неслись рваные, осенние облака, подгоняемые злым ветром. Иногда в просветах между ними проглядывало солнце. Оно светило, но уже не грело так, как прежде. Все в природе готовилось к зиме, холодам, длительным беззвездным ночам.
– Извини, но я очень устал. Мне надо немного отдохнуть, - произнес я.
– Да, конечно, тебе нужно отдохнуть с дороги, - поддержала женщина.
Я взял фотографию, на которой была изображена девушка с густыми каштановыми волосами, с которой все это время вел мысленный диалог и пошел в спальню. Поставив фотографию любимой на ночной столик, который стоял рядом, я тяжело опустился на кровать. Снял рубашку. На шее у меня висела цепочка с маленьким женским кольцом. Я коснулся его пальцами и легкая щемящая грусть, уколов меня в сердце, растворилась в нем без остатка. Ровно два года назад я должен был встретиться с ней в Париже. Мы хотели провести там несколько дней вместе. Я планировал в один из вечеров, где-нибудь в маленьком ресторанчике, при свечах, сделать ей предложение и подарить кольцо. Я ее ожидал в парижском аэропорту Orly. Вечерний рейс, которым она должна была прилететь, все задерживался. Потом объявили, что произошла катастрофа. Погибли все находившиеся на борту самолета.
Я не успел сказать ей самого главного. Я опоздал на целую жизнь. Внутри что-то надломилось. Душа покрылась кристальной коркой. Я медленно опустил голову: осколок спрятанной где-то глубоко в душе боли снежинкой тихо опустился на подушку и исчез, не оставив на ней следа.
Черный лебедь, сделав два последних круга, так и не найдя своей пропавшей подруги, сложил крылья и понесся вниз к земле.
Любви нужно отдаваться до конца, даже если ты от нее можешь впоследствии сойти с ума или даже погибнуть. Настоящая любовь этого стоит.
Алекс долго смотрел вслед своему товарищу, спешащему к стоянке такси. Потом подошел к телефону-автомату и набрал номер.
– Как он? - спросил женский голос.
– Поехал к тебе, – ответил мужчина и повесил трубку.
Сломанные часы всегда показывают время своей смерти...
Время... оно не любит надругательства над своими символами, оно мстит нам собою...
Нет не за то, что мы обламываем мёртвые стрелки и ковыряем безжизненный механизм его пиар-марионетки...
Оно приходит к нам каждый день и, стоя у нас за спиной, молчаливо дышит в затылок... за то,
что в нас рано или поздно рождается иллюзия, будто мы можем его победить или обмануть.
И так изо дня в день... От этого никуда не деться, как от пепла сигареты курящего соседа с верхнего балкона.
И только во снах оно иногда отступает и даже исчезает совсем... А когда проснёшься...
Виагра обманывает время? Не смешите меня! Его не могут обмануть даже чёрно-белые фильмы...
Когда мы смотрим в его иссушённое лицо достаточно долго, то сами превращаемся в морщины...
А если зажмуриться очень крепко?.. Очень-очень?!!
Нет... Единственный способ его победить, это идти быстрее него,
чтоб не догнало...
Или это тоже самообман? Тогда КАК?
27 лет назад, гостя в Белоруссии, я прочитал в местной газете о только что приговорённом к ВМН, маньяке из Витебской области Генадии Модестовиче Михасевиче.
По тем временам, это была большая сенсация и мне захотелось откликнуться на неё своей песней.
Вот и все. Страшный суд завершается,
И незримо встает предо мной
Та четырнадцатая красавица,
Что я сделал на век молодой.
Раскололся во всем, врать мне нечего,
Снисхожденья бессмысленно ждать,
Мера высшая мне обеспечена,
И защиту зачем нанимать?
В преступленьях моих очевидцев нет,
Но распутана жуткая нить,
Это ж надо подумать, за пару лет
Больше дюжины баб задушить!
Половых чувств я к ним не испытывал,
И без секса я их убивал,
Ни одной из них не изнасиловал,
Ни с одной ничего не снимал.
Если грабил, то лишь символически,
У шестой - карандаш, не стерпел,
У восьмой сборник взял поэтический,
Апельсин у двенадцатой съел.
Мы живем, чтобы сделаться трупами,
Человечья жизнь - мерзость и грязь,
А чего они думали глупые
С незнакомым в машину садясь?
Не боюсь умереть, уж поверьте мне,
И, да будет мне пухом земля!
Но хочу прочитать перед смертию
"Человек-зверь" Эмиля Золя.
Вот и все, страшный суд завершается,
Без меня расцветать будет сад,
Жизнь окончена, не в чем мне каяться,
Жизнь прошла хорошо, я ей рад!
Миниатюра написана после прочтения стиха «О вере…». Автор Иван Алехин.
- Дай мне руку, - сказала она. Я неуверенно протянул ей ладонь.
- Ты заблудился, потерял дорогу. Я помогу тебе вновь обрести ее. Освещай мне путь, - и она протянула мне факел.
***
Стеклоочистители лениво сметали с лобового стекла моей машины снежинки. Но снег все падал и падал…Ночные фонари, словно цапли, замерев на одной ноге, с поникшей вниз головой освещали слабым неоновым светом улицы начинающего засыпать города.
Облокотившись об рулевую колонку, задумчиво смотрел просто перед собой. Редкие прохожие, кутаясь от ледяного пронизывающего ветра, спешили к теплу.
- Скоро Новый год, а настроения никакого, - вздохнул я и включил радио. Тихая музыка заполнила салон автомобиля. Потом достал сигарету и закурил.
- Как бы мне хотелось, чтобы дым от сигареты, подымавшийся легкой змейкой вверх, забрал с собою грусть, царившую в моей душе...
Докурив сигарету, я нажал на педаль, и машина плавно тронулась с места. По пустынным улицам мела поземка и тут я увидел его: в светлом круге, под уличным фонарем сидел пес. Перебирая ногами от дикого холода, он тоскливо озирался по сторонам. Печаль снежной круговертью, раз за разом накрывала его, пытаясь пробраться под его короткую темную шерсть.
Я остановил машину и посмотрел в зеркало на дрожащее от холода живое темное пятно.
В моей душе тоже бушевала метель… Также как и он, я страдал от холода и одиночества… Так же, как и он, я нуждался в человеческом тепле и сострадании…
Я сдал назад и, поравнявшись с псом, открыл дверь машины: - Давай дружище, залезай!
Он сначала нерешительно потоптался на месте. Потом все-таки запрыгнул в салон и уткнулся носом в мою теплую ладонь.
- Я очень рад тебе! Как и ты, я все же верю…
***
- Кто ты?
Она тихо рассмеялась: - Ты не узнал меня?
- Нет.
- Ведь я твоя Судьба!
Сам не осознавая того, я крепче ухватился за ее руку…
Осень выцвела в зимнее чудо-
Снежной шалью укрылась Сибирь.
Птица умная смылась отсюда.
Объедает рябину снегирь.
Сосны вытерли смольные слёзы.
От семян пухнет зоб у клеста.
На стволе перезрелой берёзы
От мороза трещит береста.
У оленей глаза запотели,
Как с похмелья у местных бурят.
На пригорке ушастые звери
Молодые осины шкурят.
В этом месте холодном и сонном
Человек неуместен как вид.
Тишина трансформаторным звоном
В голове непрерывно шумит.
Днём луна вместе с солнцем на небе.
Ночью звёзд изумрудная смесь.
Если бог существует на свете
То он прячется где-нибудь здесь.
Я солнце люблю –
расплавляться в его лучах.
Люблю темноту –
растворяться, сливаясь с ней.
Бессмертной душе
не юдоль – рассыпАться в прах,
А тело... ну, что ж...
я телом довольна вполне.
Мне руки даны –
Отвергать и вновь привечать,
И глаз глубина –
Чтобы вы утонули в них.
Священный сосуд,
На котором горит печать –
Вместилище разума,
То, что рождает стих.
Уголья багровые –
Это мои грехи,
И пепел белёсый,
Что будет после меня…
Я – Женщина-осень,
из всех четырёх стихий
мне выпала только одна –
стихия огня.
Сны поздним вечером - прекрасные мгновенья!
Лишь скроется луна за мглистой пеленой,
Я в край чудесных попадаю сновидений,
Где парусник скользит по глади голубой.
Я вижу женщину под черною вуалью,
И стройный силуэт на фоне черных скал,
И взгляд прекрасных глаз, наполненный печалью,
На море пенистом, где ветер поднял шквал.
Бежит за годом год, столетье за столетьем,
А на густых ресницах с тайною слезой
Застыла Верность. Только под намокшим платьем
Надежда угасает с утренней зарей.
Сон очень странный, он мне кажется сакральным,
И не понятен смысл мистических баллад.
Мир снов запутан и, войдя в реал астральный,
Мы всё же ищем путь в научный постулат.
Грудь внутри обжигает прохлада
С неба падают снежные хлопья
Господа буржуазного склада
Друг на друга глядят исподлобья
В моде снова шикарные шубы
Расцветает зима как мимоза
Прячут девушки влажные губы
От больных, бедняков и мороза
Нет нужды по-отечески охать
Времена благосклонны для многих
Правят балом здесь деньги и похоть
Сердце новое бьётся в эпохе
Но под белыми хлопьями снега
На просторах российских окраин
Можно встретить ещё человека
Что паршивой средой не отравлен
Он живёт по-привычке иначе
А умрёт вряд ли кто-то заметит
Только ангелы в небе заплачут
И страшнее жить станет на свете
23.10.13 в Киеве на 80-м году из жизни ушел мой папа. Больше и светлее всего я его помню по детству, прошедшему в городе Белая Церковь на Киевщине. Ниже - то, что мне захотелось и удалось выразить словами по этому печальному поводу:
Папе напоследок
------
Папа, ты улетаешь, меня оставив.
Вышел в осенний вечер, не взяв пальто.
Вещи переживают своих хозяев.
Память переживает и то, и то.
Видишь, листом осыпанная аллея –
Это, хоть и последний, но светлый путь.
Видишь, не дотянули до юбилея -
Вместе потом отметим, когда-нибудь.
С неба слетели ангелы, невесомы.
Горло набухло, будто от оэрви.
Чую: твои веселые хромосомы
Что-то лопочут нежно в моей крови.
Кстати, а наша Церковь осталась Белой.
Белой, как обыватели ни грешат.
То, что ни ты, ни я не успели сделать,
Внуки и наши правнуки дорешат.
Верю, они послужат своей Отчизне.
Знаю, не убоятся и в пир, и в бой.
Может, и на вопросы о смысле жизни
Нашей они ответят за нас с тобой.
В доме тебя по-прежнему ищет котик,
С чашки, тобой оставленной, воду пьет.
Ангел, а может беленький самолетик
В небе над Белой Церковью кольца вьет…