Я лежал себе и пил ноздрями ветер,
Запах мяты и дубового листа,
А меня сорвали суки на рассвете
Из-под теплого ивового куста.
Слышу топот и собачью перебранку.
Загоняют, будто я матерый зверь.
А у мня всего лишь маленькая ранка!
Дернул черт меня прикинуться подранком –
Не отвяжутся легавые теперь.
Задыхаясь, трепыхаясь,
Я бегу – я так привык.
Да, я заяц - попрыгаяц,
Я такой же, как и вы.
Только что-то мне сегодня не бежится -
Видно, дробь задела жилу в глубине.
Мне залечь бы, отлежаться, подлечиться,
Да близехонько легавые ко мне.
И, как только добрался я до опушки,
Выжигая из себя остатки сил,
Громыхнуло-полыхнуло, как из пушки,
Тут охотничек меня и уложил.
Он сплясал тогда подобие канкана
И шагнул ко мне, как будто это плац,
Только я упал у волчьего капкана,
Подошел ко мне охотник, ну и - «Клац!»
Много слов известно матушке-России,
Но таких еще не слышал этот лес!
Долго бился он, пока не обессилел,
Но не смог освободиться от желез.
Он затих и, видно, с чем-то согласился.
И лежим мы, словно голуби, вдвоем,
И в зрачке его зрачок мой отразился,
А его зрачок, естественно, в моем.
Вот тепла уже во мне осталось мало.
Но, пока еще меня не скрыла мгла,
По открывшемуся тонкому каналу
Вся душа моя в него перетекла…
Задыхаясь, трепыхаясь,
Я бегу – я так привык.
Да, я заяц - попрыгаяц,
Я такой же, как и вы.
Как бы в продолжение темы
Жми сюда но с грустинкой:
Вернулся весной я в проснувшийся лес,
Что стал изумрудным под синью небес,
С надеждой услышать в лесной тишине
Хорала кантату о райской весне…
И дуб вдруг запел оглушительным басом,
Раскатами грома подобно фугасу,
В тон к басу звенели волшебные трели,
То россыпью альта куражились ели,
Напомнил вмиг дубу, что он баритон,
Мощнейшей октавой разлапистый клён,
Как будто в них видя могучих мужчин,
Сопрано втори́ла капелла осин,
Очнувшись от зимнего холода грёз,
Контральто подпела семейка берёз,
Но спит, не проснулся, молоденький граб,
В ветвях без листочков не слышится храп,
Застыл он в объятьях холодного тлена
И к звукам тиши́ я прибавил свой тенор,
Допели мы с грустью в лесной тишине
Хоралом кантату о райской весне…
Так хор тишины мне в преддверии лета
Возможность побы́ть дал наивным поэтом!
А когда я вернусь, как к зиме возвращается ветер,
Что я вам привезу, что я брошу тогда на весы?
Это шум камыша, это треск тростника на рассвете,
Это гогот гусей, потревоженных ходом лисы.
Там, где я летовал, у зимы на коротком пороге,
В год уходит по два, а когда и по семьдесят лет.
И пока обойдешь все лежащие между дороги,
И вернешься домой, может статься, что дома и нет.
И когда я вернусь, всё окажется тут по-другому,
И дороги не те, и на церкви другие кресты,
И раскинутый вширь, примыкающий к новому дому,
Новый яблочный сад, а в саду незнакомая ты.
Не заметив меня, ты почувствуешь северный ветер,
Что доставит тебе из-за дальних горушек косых
Только шум камыша, только треск тростника на рассвете,
Только гогот гусей, потревоженных ходом лисы.
Мама прятала в шкафу на верхней полке
Запылённую коробку с чудесами…
Доставали раз в году. И сразу – к ёлке!
Я сама, своими детскими руками
Вынимала, замирая от восторга,
Наполняя дом стеклянным тихим звоном,
Невесомые игрушки… Долго-долго
Любовалась я то шаром золочёным,
То смешными медвежатами в беретках,
То задорными цветными петушками.
На колючих и таких душистых ветках
Волшебство искрилось яркими огнями…
И встречая Новый год, я засыпала
Рядом с ёлкой, в неуклюжем мягком кресле…
Было нужно мне для счастья очень мало –
Так бывает … К сожаленью, только в детстве.
Говорят,Ты за меня молилась.Долго в дом не приходила весть. Часто на колени становилась.Плакала,рыдала там и здесь. Что,в слезах,ты говорила Богу.Что тебе Он отвечал тогда; Я не знаю.Знаю только что дорога,снова привела к тебе меня. И должна была я возвратиться,из-за смертной,гибельной черты! Что б губами,тронуть половицы,где стояла на коленях Ты!!! Глубже всех морей и океанов! Необъятна! Вечна! Велика! Выше всех златых светил небесных,бесконечная Любовь твоя! Я,Твои целую МАМА,руки! Я смотрю в,от слез усталые глаза.. Я Люблю Тебя! И знаю,что в разлуке. . .Ты молитвами спасла меня!Значит,не могла не возвратиться,из-за смертной,гибельной черты! Чтоб навек благословила половицы,где стояла на коленях Ты!!!
Не говори, чего не можешь знать,
Не измеряй других своим аршином, -
Пьянчужка эта – тоже чья-то мать,
Она поёт на рыночке блошином
Старушечьим дрожащим голоском,
Отчаянно мотив перевирая…
В замызганной кофтёнке, босиком, -
Она дошла практически до края,
До той черты, что отделяет нас
От бессловесной, безымянной твари.
…Но теплится на дне пьянющих глаз
Такая тяга к жизни! Лишь гербарий
Из старых писем тех, кого уж нет,
Из пожелтевшей кипы фотографий
Напоминает то, что много лет
Подпитывало старческие страхи -
Тот день, когда осталась вдруг одна,
Без мужа, без детей – в пустой квартире…
Она поёт… Насмешками пьяна.
Совсем одна в безумствующем мире.
Заслоняю глаза как от солнца лучей
Я от ласки отвык но твой взгляд ветерок..
Там вверху переклик перелётных гусей
Я на западе,ты же далёкий восток...
Трепет губ-ожидание ласки ночей
И попытки надежду закрыть на замок
В закоулках души слышно стоны зверей
Несогласных как жизнь преподносит урок...
Чья то жизнь как мазками ложится на холст
Жизнь-художник рисует привычно сюжет
Кто то смотрит на пропасть а кто то на мост
Кто то смотрит на тьму...Ну а кто то на свет...
Думал - забудешь, а Ты всё равно подошла!
Сможешь - прости, что Тебя не встречают поэты:
Мы тут об музах с пегасами - Бла! Бла-бла-бла...
Не обижайся, Последняя Пятница лета.
Она танцевала на крыше,
На швабре летала верхом,
Ручные летучие мыши
Хватали из рук ее корм.
Ловила за хвост крокодила,
Рвала эдельвейсов букет…
Но где бы ее ни носило, -
На ней был всегда амулет. –
Качались три высохших сердца
На тоненьком шейном шнурке,
Как память о милых: Лоренцо
Был первым, синицей – в руке.
Вторым был – колдун, прорицатель,
Знаток врачевания ран…
А третьим был юный мечтатель,
Поэт и бродяга Венсан.
…Летать научил ее первый, -
Красиво, легко, - как во снах,
Когда обнаженные нервы
Не будят падения страх.
Второй, волшебству обучая
Под шелест старинных страниц,
Открыл ей, как можно играя
Понять и животных, и птиц.
А третий… вручил ей бесценный
В безумное «завтра» билет,
Сказав, что в бескрайней вселенной
Для них невозможного нет…
…Три сердца, как прошлого память:
Лоренцо сорвался с высот,
И образ Венсана стал таять, -
Прошел после гибели год…
Но совесть - мучитель суровый
Приходит ночами, как враг.
Смешны и замки, и засовы
Для призрака с именем – Маг… -
…От мести ревнивца сбегая
С красавцем Венсаном вдвоем,
Она колдовала нагая
Над тихим прозрачным ручьем, -
И с рёвом, живое сметая,
Пронесся бурлящий поток…
Маг умер. Но смерть – запятая,
А вовсе не грустный итог…
…Фантомы ночные витают
Над бедной ее головой,
Видений ряды проплывают:
Лоренцо, Венсан и живой, -
Как будто не ею убитый, -
Любовник, Учитель и Враг, -
Властитель, но только без свиты,
Без книги магической – Маг…
Кошмарами прошлое мстило
Семь долгих мучительных лет…
…Всего-то и надо ей было –
Любимый сорвать амулет…
В один запущенный лесок
С чащобой и болотом
Пришел устраиваться волк
На волчию работу.
Смолой закрасив седину,
И сбрызнув шерсть нектаром,
Заходит серый к кабану,
Начальнику по кадрам.
И сразу к делу, мол, зубов
Покудова хватает,
Трудиться, видите ль, готов
Конкретно, в волчьей стае.
Кабан аж хрюкнул, будто ждал
Иного заявленья.
- Да вы же волк, а не шакал? -
Сопит он с возмущеньем.
- Какой-такой к хренам шакал?-
Опешил соискатель.
- Ну вот, считай, что не попал
Ты в наш лесок, приятель.
Кабан о пень почухал зад,
Прищурился лукаво:
- У нас волков заполнен штат
Бригадою шакалов.
- В лесу шакалы… Вот те раз, -
Волк мямлит в явном трансе. -
А может, это… есть у вас
Другие из вакансий?
Я мог бы в точности, как лис,
Мышей ловить и птичек.
Кабан смеется:
- Ой, окстись!
У нас уж нет лисичек.
Заместо них в лесу живут
Приезжие гиены.
Не то, что лисы, пашут тут
Безропотно в три смены.
- Так я и в зайцы бы пошел.
Пускай меня научат. –
Лепечет волк. – Оно-позор,
Но коль уж выпал случай…
Кабан хохочет:
-Вах, умру!
Ты, видно, нализался!
У нас давно уж кенгуру
Тут скачут вместо зайцев.
- Так что ж мне, вовсе помереть?
Воскликнул волк в отчаяньи.
- А ну-ка, где сидит медведь,
Топтыгин, ваш начальник?!
- Медвееедь, - прохрюкал, как напев
Кабан. – Ну, ты и цаца.
Забыли слово даже. Лев
У нас теперь на царстве.
- Так я куда попал, кабан?-
Волк молит взглядом тусклым.
Кабан в ответ:
- Завел шайтан
Тебя в лесочек русский.
Но только здесь у нас теперь
Большие изменения -
Иная фауна и зверь
По новому мышлению.
У нас и в речке нет бобра.
Зато там бегемоты,
А кулик, в клюв воды набрав,
Фламингам сдал болото.
Да я, скажу тебе, и сам
Удаву грею кресло.
Так, что давай. Адью. Салам.
Ищи другое место.
За эпохой шагает эпоха,
А ему перемены не в счет -
Эстафетную палочку Коха
Он с собою, как прежде, несет.
Уповая на промысел Божий,
Но на жалость людскую вдвойне,
Испитой и прокуренный бомжик
Беспрестанно бредет по стране.
Не читали ему приговора,
Всё случилось не быстро, не вдруг -
Механизмом отсева-отбора
Он отброшен куда-то за круг.
Кто испился, а кто проигрался,
Кто родными подвинут с квартир,
Кто «откинулся», да не вписался
В наш прекрасный, безжалостный мир.
Он вынослив, как вол и лошара.
Для него и межа – не межа.
Интервал от бича до клошара
Социальная ниша бомжа.
Он нисколько не пассионарен,
Никаких не вздымает знамен.
Но зато – интернационален! -
Я бы дал ему членство в ООН!
Не боец, не борец, не трудяга,
Тунеядец, опущенный тип.
Только, может, феномен «бродяга»
Не диагноз, а лишь генотип?
И однажды простой неудачник
Ощущает толчок и порыв,
И уходит от жизненной драчки,
Словно в Шамбалу, двери открыв?
Просыпает снега атмосфера,
Опускаются хлопья, кружа.
Неприкаянный лик Агасфера
Промелькнет из обносков бомжа.
Наставлять его мелко и глупо
На иные дела и пути.
Лучше дай ему хлеба и супа,
Повздыхай, отвернись.
Отойди.
……………….Шумовой Валентине Григорьевне и всем тем,
……………….чье детство прошло в блокадном Ленинграде
Метроном чеканит время в доме мерзлом и пустом.
Чтобы ожила «буржуйка», поднимайся из постели.
А растопка занимает до двенадцати листов -
Есть у мебели манера разгораться еле-еле.
Скоро мама будет дома, только будет ли обед?
Но огонь – твоя забота, подогрей хотя бы чаю.
«Робинзон» - подарок папин в День рождения тебе -
С каждой новою растопкой все тончает и тончает.
Переварены «буржуйкой» до последнего листа
И Толстой, и Маяковский, и «Поваренная книга» -
Очень вредное изданье для пустого живота,
А особенно картинка, где со сливками клубника!
Образуется большое из деталей небольших.
Растепляется печурка, ты мороз одолеваешь!
Перед тем, как жечь страницы, перечитываешь их,
Словно чай из чашки в чашку навесу переливаешь.
И в тебя перетекают Робин Гуд и Робинзон,
И Ассоль – твоя подружка, и мечты ее о Грее.
А зима сорок второго – это только страшный сон,
И одна твоя надежда - пережить его скорее!
Только сон упорно длится. Убывает неба свет.
Снег на улице кружится, бьется в синее окошко.
Догорает детский стульчик. Что-то мамы долго нет…
А на месте «Робинзона» - лишь картонная обложка.