...... И русалка кувшинку
пустую целует, и белой рукой
украдкою гонит с ресницы слезинку,
и стонет от боли: – «Ушёл, дорогой!»
Теперь уж наверное долгие годы
не станет она при луне выплывать,
и плеском тревожить уснувшие воды,
и в косы зелёные жемчуг вплетать...
Валерия Даувальдер «Маленький принц».
Бросил? Нет! – Это я тебя бросила,
Сердце, выковав заодно –
И Русалкою прямо в озеро,
Без возврата ушла на дно.
Не ходи в нашу старую баню,
Если хочешь ты уцелеть...,
Где меня целовал губами –
Там ночами я буду петь,
Призывать на тебя злую Кару,
Под окном в вальсе дУхов кружить
И тебя поджидать у амбара –
На недоброе ворожить...
Ты ночами не вздумай шляться,
(Духи ночи – хотят очень есть),
Если хочешь с живыми остаться –
Не ходи иль свершится месть.
Бросил? Нет! – Это я тебя бросила,
Сердце, выковав заодно –
И Русалкою прямо в озеро,
Чтобы путников звать на дно.
За бронзовыми спинами героев
Кривляются глумливые юнцы.
Штамповщики публичных домостроев
Годятся в аморальные спецы.
Кого – от матери, кого-то – от отца,
У прочих отрезают с мясом детство.
Хирурги от культуры без конца
Заботятся о будущем наследства.
Навозом удобряются сердца,
Побеги рвут дешевые кондомы,
И листья осыпаются с лица,
И тишиной беременны роддомы.
Улыбки-вывески, прилавочные взгляды,
Гламурная молитва «Gucci Наш», -
В соборный дух стреляют из засады,
И новый день пополнит патронташ.
О Родине вещает неврастеник.
До лампочки святое мотылькам.
Пожнете поколение растений,
Скормившие запретное малькам.
Идет война за души и умы.
За право называться Человеком
Должны сражаться с гнусью, если мы
Хотим стереть со лба «Для бесов – Welcome!»
Двое неспящих сидели в ночи.
Чайник свистящий стоял на печи.
Двое непьющих и зря некурящих
трафик сжигали вообще негорящий,
клаву топтали бесшумно, безбрежно,
воображенье лелеяли нежно,
воображенье лелеяли нужно.
Мысли поток вытекал ненатужно...
Чтобы друг друга с ума не свести,
чайник, по дружбе, хоть ты не свисти!
03.07.
От мата – плевок до примата,
Когда что ни слово, то «***»
Съедает великий, богатый
Язык словно мерзкая тля.
Деды перед битвой бранили,
Во время и после – врагов.
И бранное поле от гнили
Стервятники чистили вновь.
Ругательство – вовсе не мячик.
Ругательство – клич боевой.
И, если не жить, а «***чить»,
То век враждовать с головой.
Уместно ли «крепкое» слово
Средь женщин, подростков, детей?
Казалось, не думалось злого,
Но рвется из уст воробей.
Поступком питается слово.
Банальнее истины нет.
Ведь нам же не сделать такого,
Что выкинет псих-пациент!
Язык – это наша душа,
И разум, и совесть, и честь.
Но если в них черви кишат,
Какую несешь миру весть?
Свободу больной головы
И гласность похабную хамства
Придумали точно не вы.
С Невы расстреляли мы рабство!
Кромсают слова-палачи
По части из речи – тебя.
Зияние ран – залечи!
Побуквенно ж и з н ь
Возлюбя.
Устал корнями подметать
Чужой асфальт и мрамор гулкого метро,
Таскать с собой ручную кладь
на полированном плече
и коммунальное нутро
будить щекотками ключей.
Земного сока отравитель и
ржавой жижи поставщик,
я знал тебя как город-митинг,
как чудо света на Неве,
и мне с Есениным ты ближе,
чем современный ростовщик.
Когда-то был левее центра,
Теперь ты дикий демократ, -
Буржуя выкормил под центнер
И стал надменней во сто крат.
Народный разум все предвидел
И в камень память воплотил.
Ее не сдаст бандитский Питер
Под крышу новых воротил.
Но я люблю тебя за службу,
Так ценит путник соль преграды,
И больше мне, поверь, не нужно,
Чем право выстрадать награду.
Суровый северный наставник
Мне в жены солнце отдает.
Пускай узнает новый странник,
Что прочен твой балтийский лед.
На черный день копил усталость
И тратил силу на грехи.
Нашел тебя.
И страшно радость
Пускать одну
Гулять в стихи.
Прохудились мои ботинки
Что мне делать теперь не знаю
Мне сапожник сказал в починку
Рвань такую не принимают
Вроде выбросить их бы надо
Только вот почему-то жалко
Им за службу одна награда -
За ненадобностью на свалку!
Никогда не жалел их раньше
Одевал и в дожди и в стужу
И по снегу ходил и даже
Заставлял их идти по лужам
Через грязь и лесной тропинкой
По камням или по асфальту
По траве шли мои ботинки
И топтали морскую гальку
И со мной они промокали
И на солнце трещала кожа
Мне друзьями ботинки стали
А друзей разве бросить можно?
И подумал я : вот состарюсь
Стану желчным, седым и с палкой
Неужели и я отправлюсь
За ненадобностью на свалку?
Облизывая бамперовы губы
Балтийским загустевшим ветерком,
Целует наповал и липнет грубым
Залатанным на встречной языком.
На вскрытии летального засоса
В четыре ловкие тревожные руки
Расписывают партию износа
Червовые по локоть мужики.
Терзает нас голодная дорога,
Слетевшихся на пьяный поцелуй.
Сильнее мастерства и автобога
Беспечности и пагубы холуй.
В бессилии сжимает кто-то зубы.
Ушла молитва снова в молоко.
И вылетят вдогонку души в трубы
Последним выхлопом
сквозь вату облаков.
Я не могу читать через плечо,
держать фасон, собаку, стерву или зону.
В угоду бред переводить в «ниче»,
рубли в бухло, шалаву в светскую персону.
Я не могу влюбляться на бегу,
колоться в вену, нищего обидеть,
без удочки сидеть на берегу
и Родину за тварей ненавидеть.
Я не могу впитать значение гламура,
ваш перегар, у.е.бищные цены,
пупки зимой и моду кожной арматуры,
животный секс и радости измены.
Я не могу поверить в этот тир,
в планету, нами снятую для смерти,
в людей для шмоток, жрачки и квартир,
в бессмысленность вселенской круговерти.
Я не могу познать всю мощь любви
и тягу детскую к вопросам.
Могу не много, что ни говори.
Вот даже бросить не способен
папиросы.
В южном парке ко мне ты вчера подошёл.
Познакомиться повод забавный нашёл.
Ты на яхте кататься меня пригласил.
Не обидеть напрасным отказом просил.
Утонула в лазури полоска земли.
По далёким морям расползлись корабли.
И когда мы взлетели на синей волне,
Вдруг мелодия эта почудилась мне.
И только солнце в глаза!
И только брызги в лицо!
Я плыву, я лечу по счастливой волне!
И ветра свист в парусах!
И рук надёжных кольцо!
Так легко, беззаботно и весело мне!
Паруса моей музыке в такт хлопают,
А дельфины хвостом по воде шлёпают.
И несёт меня к н*** крутая волна.
И я музыкой этой до края полна!
И только солнце в глаза!
И только брызги в лицо!
Я плыву, я лечу по счастливой волне!
И ветра свист в парусах!
И рук надёжных кольцо!
Наконец-то пришло моё счастье ко мне!
Какой-то стриптиз, и на «ню» это вряд ли похоже,
убавить бы резкость картинки хотя бы на треть…
Вы видели женщину с начисто содранной кожей,
ещё норовящую в этом прикиде взлететь?
Ей запахи – вонью, а звуки – звенящим кимвалом,
ей силосны ваши цветы и грошовы слова.
Вчера она вас, позабыв обо всём, целовала,
а нынче ей хочется вам на пиджак наблевать…
Да это же ведьма с больными глазами койота,
и локон её превратился в бесовскую прядь…
Увидишь такое – и вмиг пропадает охота
какой-нибудь даме бессовестным образом врать…
Язык мой груб для ваших жоп, -
Любой наждак покажется мякиной.
Скорее труп покинет гроб,
чем стану блеющей скотиной.
Я думал так. Карьеру бросил,
Устав хотелку ублажать.
В две тыщи пятом в двадцать восемь
Я слово дал себе не ссать.
Вагоны, стройка, гаражи,
Конюшни, то бишь автомойки,
Где люди те еще ежи,
Где запах пота самый стойкий –
Как пенку сдули благодушье,
И сдулся офисный мирок.
Рабочий воздух от удушья
Меня надолго уберег.
Два года пестовал мозоли,
Лелеял совести покой,
Но страх бессмысленности воли
Всегда кривлялся за спиной.
Бояться глупо, - я искал
С кривой усмешкой смысл жизни.
Усек одно, что деньги – кал,
Как вопли вора об Отчизне.
Коньяк мне друг, но есть дешевле,
И я блондиночку хлестал.
И пофиг были куршавели,
И нефте-газовый скандал.
Я был, наверно, бесноват,
Презрев шуршание успеха.
Но мне милее жуткий мат,
Чем шелест гаденького смеха.
Меня терпели до сих пор
И, может быть, еще потерпят.
Избе привычен этот сор,
И бес в бутылке слишком мелкий.
Я так мечтал делиться болью
И редкой радости искрой,
Румяным хлебом, крупной солью
С тобой, читатель мой, с тобой.
Termitnik, Lito, Hohmodrom,
Другие сайты, конкурсы, победы.
Вот-вот отыщется мой дом,
Вот-вот заметят слог главреды.
Хотел насытить суперэго
И «красным голосом по желтым перепонкам
Стучать, слова по шляпку утопив»,
Но я пищал смешно и тонко,
И был зануден мой мотив.
Да что ты можешь, заикаясь,
Кичливой исповеди грех?
Плодить, цензурно выражаясь,
Недоумение и смех?
Не вышел мозгом, сердцем жидок, -
К такой-то матери кокетство.
Ловил бы лучше молча рыбок,
Избавив всех от самоедства.
«Не страшен ноль без единички, -
шептал во сне козлиный царь.
Желал здоровья, счастья в личной.
«С днем вырождения, бунтарь!»
***
Спасибо всем, кто дал понять:
(вас очень мало, многих нет)
внутри и мрак, и благодать, -
снаружи лжив любой ответ.