Вижу я - уныло и печально стынет луч застуженной луны. Прячут звезды вековую тайну, их глаза отсюда не видны. Предо мною взора бесконечность затянула мрака кисея. Но я знаю, там за тьмою - вечность. И я знаю, вечность - это я.
Татьяна Игнатьева
Когда мне совсем невмоготу и нервный бунт, созревая, не поддаваясь ни уговорам разума, ни водке, становиться нестерпимым и рвущимся из мышц и гортани на волю, я ухожу на безлюдный берег моря, сажусь на песок и, глядя на бирюзовый не покой стихии, заговариваю с ней о вечном. Это вечное у каждого живущего своё. У меня тоже своё вечное. Иногда оно переполняет меня так, что я не в силах удерживать эту бесконечность в своём сердце. Оно вырывается, пеленает меня в незримый саван и уносит в моё одиночество. Тогда я слышу Бога и Он слышит меня. Я начинаю понимать что оба мы, и ОН и я, бесконечно одиноки в непостижимой до скончания времён Тайне, пути к вратам которой неведомы ни Ему, ни мне. И в обыденности, Он в своей, а я в своей, мы бежим от этого завораживающего, непобедимого одиночества кто куда и любыми способами. В чём она заключена эта вечность? В моей вере в Него? А что если в Его вере в меня? В силе духа? В победах? В поражениях? В самопожертвовании? В малодушии? В любви? В предательстве? А может быть в распахнутых в мир глазёнках смеющегося ребёнка? Или плачущего? Возможно это то чем я горжусь или наоборот то чего стыжусь и наивно пытаюсь стереть из памяти. А может вечность в руках матери? Или в глазах отца, наблюдающего, как старательно прицеливаюсь молотком, чтобы забить свой первый в жизни гвоздь в строительство собственного моста от берега моего рождения к берегу моей смерти? А быть может в том, что не позволило разорваться моему неприкаянному сердцу, когда хоронил их? Я не знаю, но не знает этого и ОН.
Почему плачет небо? Оно не плачет, просто идёт дождь? Я тоже не плакал, я выл в зверином бессилии, когда Сашка, прикрывая нас от "духов", не успел добежать до уазика и остался лежать на пыльной дороге, питая её своей кровью, как жертвоприношением богу войны за то чтобы он оставил мне жизнь. Сашка, Серый, Шурка, Витяня. Пацаны, я прожил бешеную жизнь. Политики и журналисты, разведчики и контразведчики, бандиты и полицейские, бедность и богатство, хижины и замки, война и солнечный берег моря, наручники и свобода.
Я сидел на обочине дороги в ста метрах от здания внутренней тюрьмы и измученный издевательскими четырнадцатичасовыми допросами и одиночной камерой, но свободный. Обещали упрятать на двадцать лет.
Они выкинули меня на улицу ночью. Звёзды не зло улыбались мне и очень хотелось курить. Какой-то, проходящий мимо араб, протянул мне сигарету, зажигалку и мобильный телефон. Он ничего не говорил мне. Просто кивал головой, улыбался и ждал пока я позвоню домой. Сколько в этом иронии вечности? Почему я до сих пор жив? Меня не убили в 93-м, в 98-м, в 99-м, в 2001-м, в 2002-м. Ведь должны были. Не вы ли, братья мои, ещё тогда, на войне приняли на себя все эти смерти, даруя мне мою вечность? Спиртом из полевой фляжки прижгу ком в глотке, поминая вас душой своей, жизнью своей и болью своей.
Я живучий? Наверное. Говорят, что Он рано забирает лучших. Я не лучший. Лучшие, это они, Сашка, Серый, Шурка, Витяня. Бог, пусть их вечности, там, у Тебя, будут светлыми и благостными. Что? Каждый из нас и есть вечность. Я верю Тебе. И верю в Тебя. А Ты, пожалуйста, верь мне и верь в нас. Аминь.
Уйду в себя... В зашоренном пространстве
седого утра дремлет белый ворон,
который грудой колких мыслей полон,
укрытых за стеклом, в глубоком трансе.
Во взгляде отраженье многоточий -
нелепых слов, бессмысленных. Их сотни,
стреляющих из каменной высотки,
построенной когда-то белым зодчим.
Дом без тепла - надежды угол узок.
В нём в одночасье жизнь стеклом хрустальным
рассыпалась... Действительность печальна
под тяжестью морщинистого груза.
Утерян ключ от двери в сад цветущий,
а утро, утонув в небесной чашке,
расколет сном, безудержно кричаще,
на до и после мир, в себе несущий...
В себе несущий, что всего дороже –
«покой и волю»... Призрачной чечёткой
гуляет дождь... Туманом город соткан.
......
Уйду в себя - тебя найду, быть может.
Пламенели морозы так жгуче,
что до дна запеклась кровь реки.
Затрещали в объятиях сучья.
Закряхтели дубы-старики.
Добела накаленное стыло.
Задымилась сырая метель.
Вот и март из глубокого тыла
приволок на шинели апрель.
Посдувало белесую сажу,
обнажив головешку земли.
Корешки заплетаются в пряжу,
и светило командует «Пли!».
Перочинные режут росточки
летаргический кокон семян,
и зеленым пальнули из почки,
разгоняя салютом туман.
Где-то там, в тридевятом лесочке,
где двуногий не вырос бурьян,
погорельцы случайных пожаров
восстановят, играючи, мир,
где до смерти не знают кошмаров,
где и смерть – продолжения пир.
Где нагретая за день кора
побежденного временем дуба
миллионам букашек – еда,
а зимой для детишек их – шуба.
Только ветер охотно едва
исполняет здесь долг лесоруба.
Только здесь нам не быть никогда
ни врагом, ни непрошенным другом.
На года, на века, навсегда ли
разорвали мы линию круга?
Ну а если когда и сшивали
(неизбежно небрежно и грубо),
умывали довольные руки
и садились за праздничный стол.
А грядущие дети и внуки
не найдут и осиновый кол.
Нас с детства "не разлей вода"
дразнил и стар и мал.
Она была со мной всегда,
и каждый замечал,
что у неё волос копна
блестит как медный грош,
и что она мила, стройна.
А что с меня возьмёшь?
Нежна, изящна и бела,
нарядна каждый день,
как солнца луч она была,
а я была как тень.
Откуда появился ты,
теперь не вспомнить мне,
но снились мне твои черты
почти что в каждом сне.
От слёз подушка горяча
была. А в сердце-нож.
Но ты меня не замечал.
Ведь что с меня возьмёшь?
Закат за окнами горел,
подкрасив небо хной.
Ты только на неё смотрел
той ветреной весной.
Мне скажут: "Жизнью дорожишь".
Отвечу-"Это ложь."
Уйду туда, где сон и тишь.
Ну что с меня возьмёшь?
Ты нежность.. никогда не забывай!
Её не так уж много в этом мире!
ТЫ нежность... вспоминая... продолжай...
НЕ ЗАБЫВАЯ,помнить!.. Дырки в сыре
Нам не всегда о мышах говорят -
Вот так и НЕЖНОСТЬ - не для всех подряд!
И если БЫЛО.. НРАВИЛОСЬ... ЛЮБИЛОСЬ!
То я желаю - чтобы НЕ ЗАБЫЛОСЬ!
Чтоб вспоминалось... всюду и всегда...
И может .. быть еще не раз ты "ДА"
Кому-то нежному на ушко прошептав,
Вдруг вспомнишь... как же было вам ТОГДА...
И.. сделаешь не хуже!... Я ведь прав? :))
Ведь женщина... мужчину обучить
Всегда умеет.. если он готов
Её до самых кончиков любить.
НЕ ЗАБЫВАЙ!..
Хотя бы для... тостов! :))
В Волгоградской степи, на границе с Казахстаном, стоит памятник.
7 октября 1942года на том месте 24 фашисткских юнкерса разбомбили беззащитный эшелон с семьями металлургов двух Сталинградских заводов. Больше тысячи ни в чём неповинных жертв.
Их памяти посвящаю.
«Кто к нам придёт с мечом, от меча и погибнет».
А.Невский.
Она уплывала из родного города, если это ещё можно назвать городом. Уже больше месяца фашисты бомбили Сталинград. Самое обидное, что очень часто стаи этих хищников безнаказанно возвращались назад. Казалось что наша авиация умерла, она несколько раз видела воздушные бои, где наши лётчики своим героизмом пытались свести к минимуму удары фашистских бомбардировщиков, бесстрашно ввязывались в бой с многократно превосходившими по численности стаями фашистких юнкерсов, но вдруг загорались и проведя по н*** жирную чёрную полосу дыма взрывались соприкоснувшись с землёй. Она видела, как горели немецкие самолёты, сердце от радости было готово выскочить наружу, так вам и надо рвалось из груди. Но в основном самолёты выстраивались в смертельную карусель и безнаказанно, тщательно обрабатывали понравившийся им объект.
1
Совсем случайно, Аня выжила после первой бомбёжки. Она с соседкой забралась в погреб, и это их спасло, бомба попала прямо в дом и от него ничего не осталось. В этот день с работы не вернулся отец. Выкопав в погреб проход, они продолжали там жить. От голода спасало поджаренное зерно, которое собирали у сгоревшей мельницы. Завод продолжал работать, несмотря на то, что частенько приходилось разгребать завалы и хоронить погибших, близко знакомых и совсем незнакомых людей. Через неделю после очередной бомбардировки Аня нашла убитой свою мать. Сердце словно окаменело. Ей всего семнадцать и она осталась одна, в Саратове жила мамина сестра, а старший брат ушедший добровольцем на фронт, уже почти год не подавал никаких вестей.
Почти месяц они прожили в погребе, и вот как-то в середине дня появился молодой, раненый в руку офицер и приказал всем гражданским вечером прийти к набережной, для эвакуации.
Золотая осень, тёплая, почти жаркая днём, ночью была прохладной, даже можно сказать холодной, родная Волга всегда светлая и торжественная, гнала холодные чёрные волны. Днём под вражеским огнём переправлялись только войска,сразу же вступая в бой, ночью же шла эвакуация гражданского населения. Тёмная осенняя ночь спустилась над разрушенным Сталинградом, ни огонька, город казалось,был мёртв, но так только казалось.
К берегу подошла огромная баржа и люди, молча кто с вещами, кто налегке начали грузиться, чтобы покинуть родной город. Потом грузили раненых, в основном лежачих, которые иногда безнадёжно стонали, то там, то здесь вдруг раздавался детский плач, быстро замолкавший. И только громкие команды немолодого уже старшины исполнялись быстро и непрекословно.
Анина соседка молодая женщина с маленьким ребёнком, что-то постоянно шептала ему и ребёнок словно понимая, молча, смотрел на мать, не закрывая глаз. До сих пор из ума не шли те детские глаза, смотревшие на свою мать. Ему-то было в ту пору всего три месяца. И вот баржа толкаемая буксиром, чуть сваливаясь по течению, медленно двинулась к другому берегу.
На противоположенном берегу раненых ждали машины, а гражданские пешком двинулись в путь, подальше от войны, от разбомбленного Сталинграда, который мужественно защищался, не давая фашистам подойти к берегам Волги.
Степь рыжая, выгоревшая, склоняясь от ветра высохшею жухлой травой, встретила людей пыльной дорогой, по которой уже не один день мирные жители и раненые защитники, покидали осаждённый город. Весь день шли не останавливаясь. Под вечер, остановившись на каком-то хуторе люди от души напились воды. Сил практически не осталось и тут их стали грузить в полуторки и отправлять на станцию.
Всю ночь полуторка с раскачивающимися,громко скрипящими бортами и стонущим двигателем, в которую погрузилась Аня с соседкой, везла их к станции. В машине люди повалились в сон, трясясь и подпрыгивая на дорожных ухабах. Поутру их погрузили в теплушки и длиннющий состав поезда,страшно чадя чёрным дымом от паровоза радостно свистнув, быстро двинулся на восток. Несколько часов состав двигался не останавливаясь, но вот, как бы утомившись эшелон остановился и люди кто с чем кинулись к разъезду в поиске воды. По просьбе соседки Аня тоже побежала к разъезду. И вдруг страшно знакомый крик: "воздух", заставил её спрятаться в какой-то канаве. Что было дальше снилось Ане всю её жизнь, стая юнкерсов словно жадные хищники накинулись на беззащитный гражданский эшелон. Бомбы с методичной последовательностью ложились точно на вагоны с людьми. Теплушки как карточные домики разлетались на щепки. В ужасе бежавшие от эшелона люди, тут же попадали под смертоносный огонь крупнокалиберных пулемётов. Сухая степь как спичка вспыхнула смертоносным огнём, который беспощадно сжигал беспомощных раненых. Всю эту зловещую карусель Аня наблюдала из приютившей её канавы, которая спасла ей жизнь. Она с беспомощной ненавистью смотрела на пикирующие самолёты, судорожно вздрагивая от непрерывных разрывов бомб.
II
Ганс Вернер был одним из самых опытных, лучших лётчиков четвёртого воздушного флота люфтваффе, его группа была самой можно сказать удачливой, потерь было мало, а результаты были всегда на высоте. Ему постоянно везло, с самого начала восточной компании. Вот и в тот день их не отправили бомбить Сталинград. Группу направили бомбить железнодорожный мост Саратова, но после взлёта, почему то поступила команда отбой и они оказались в свободном выборе бомбометания. Минуя Волгу, группа удачно разбомбила посудину, застрявшую посередине великой реки и как голодные волки, не насытившиеся такой маленькой добычей, углубились в ровную, как полотно степь. Он сам прокладывал новый маршрут, всем своим нюхом азартного охотника чувствуя лёгкую добычу. Судя по всему впереди должна быть железная дорога, а уж там он найдёт свою жертву. О, мой Бог, что это, про себя восхитился Ганс, под фюзеляжем его машины вместо земли была сплошная белизна.
Да, да он вспомнил, это то - самое озеро соли. Эльтон, Господи красота, какая. Он всегда удивлялся несметным богатствам России. В душе Ганс был противник войны со страной, где он под городом Липецк учился лётному делу. Ему, почему то вспомнились крепкие кулаки русского парня, который ещё тогда по молодости, ничего не боясь крепко набил физиономии им, трём немецким лётчикам, когда они начали приставать к его сестре. После этого Ганс побаивался русских парней, да и в воздухе уже не раз сталкивался с отчаянным героизмом, с которым вступали в бой русские лётчики. Он давно понял, что этот народ победить нельзя, но первые фронтовые успехи и два креста, полученные в награду, один от самого фюрера, сделали из него страстного палача сваливающегося с небес на головы ничего не ожидающего противника. В осенней степи вдалеке, он увидел чёрный дымок. А вот и цель сладострастно подумал воздушный пират, потирая руки о штурвал. Отдав команду, он отрешился от всего мира, вглядываясь в чёрную змейку впереди стоящего эшелона. Ганс сразу понял, что это не был воинский эшелон, но жажда крови, уже заслонила разум и он как стервятник, кинулся на ничего не подозревающую жертву. Всё остальное происходило быстро и бездумно, его группа в пух и прах разбомбила стоявший эшелон и продолжала страстно расстреливать бежавших от гибели людей. Уже на последнем заходе Ганс удовлетворившийся пролитой кровью словно натолкнулся на что-то жалящее, это что-то пронзило его мозг. Он как бы столкнулся с ненавидящим его взглядом с земли, и его словно ослепила эта невидимая ненависть.
111
После мгновенного исчезновения самолётов Аня вскочила с земли и кинулась в сторону своей теплушки. Горевшее поле было усеяно трупами.
Нет живых, совсем нет живых, но вот с земли поднялась одна женщина и увидев рядом с собой убитых детей, с глубоким стоном рухнула рядом обнимая мёртвые тела девочки и мальчика. А потом Аня нашла соседку, она узнала её по вязаной кофте, у которой не было продолжения, просто руки и кофта, и потихоньку плачущий ребёнок. Аня отодвинула тело без головы, взяла ребёнка и увидев двух парней спешащих в её сторону потеряла сознание.
Сознание вернулось в поезде, ребёнка не было. К ней подошла женщина в белом халате.
- Девушка, вы меня слышите?
-Да, - ответила Аня и громко заплакала.
Слёзы вернули её к действительности.
- Представляете, кофта, руки, а головы нет и Витенька плачет.
Весь эшелон разбомбили. Все мёртвые, а я вот живая. Ненавижу.
И Аня опять заплакала уже потихоньку, как-то по- детски.
- Девушка, вы успокойтесь, это война. Тут или мы их, или они нас.
- Аня? Ты откуда? Где мама, папа, Вадим?
Аня, крепко обняла тётку и твёрдо, может даже как ей показалось грубо, ответила.
- Нет их больше, никого нет.
- Как нет? Тётка медленно опустилась на стул.
Весь вечер они проплакали, а на следующий день Аня пошла в военный комиссариат и попросилась на фронт.
После её рассказа, её сразу направили на курсы зенитчиц. Занятия уже начались, но Аню приняли, и она стала учиться, как нужно защищать родную землю от фашистских стервятников. Уже весной она с отличием закончила учёбу и была отправлена на фронт в качестве стрелка-наводчицы автоматического 37 миллиметрового зенитного орудия. Батарея в которую определили Аню охраняла железнодорожный мост, по которому ночью и днём в обе стороны двигались эшелоны. Место было спокойное и девчатам казалось, что им очень не повезло. Но вот и их час пришёл, несколько дней подряд немцы пытались разбомбить мост, но две зенитные установки яростно огрызались не давая врагу выполнить задуманное. И вот во время дежурства им передали, что в сторону моста летит группа юнкерсов. Они не заставили себя ждать, выплыв из –за облаков со стороны солнца они строем хотели зайти на бомбардировку моста, но им навстречу откуда не возьмись вывалилась эскадрилья наших истре***елей. Юнкерсы не кинулись убегать, и тут начался воздушный бой. К мосту вывалился один, он явно заходил на смертельную атаку. Аккуратно поймав его в прицел, и немножечко выждав, чтобы наверняка Аня с силой вдавила гашетку. Лёгкий дымок быстро превратился в мощный огонь, из горящего Юнкерса вывалилась точка, превратившаяся в парашютиста. Аня остервенело доворачивала прицел.
-Сейчас, сейчас с яростью шептала она. И опять нога с силой вдавила гашетку. Через мгновение парашют вспыхнул и лётчик горящим комом рухнул на землю.
Как и тогда под Сталинградом Ганс, опять столкнулся с ненавидящим взглядом с земли, его опять словно ослепила чья-то ненависть.
И тут он понял, что зенитка стреляет по его парашюту. Парашют вспыхнул и стервятник лишившись последнего крыла, комом рухнул на землю.
"Проблема подростковых суицидов является сейчас наиболее острой.
К сожалению, до сих пор нет четкой и честной статистики по этому
поводу. По нашим данным, в России ежегодно происходит 4 тыс.попыток
самоубийства среди подростков, оконченных суицидов - около 1,5 тыс."(С)
Пока ещё мозги не по асфальту,
Хребет не сломан и душа внутри,
Пока ты не крутнул в безмолвье сальто -
Задумайся, не прыгай, посмотри:
Вон мать кричит, тебя рожая в корчах,
А здесь (всё видно лучше с высоты)
Малыш слюнявит палец и хохочет,
Смотри какой прикольный, это - ты!
Тут ты уже постарше - гладишь кошку,
А вот идёшь с букетом в Первый класс;
С тобой друзья - Наташка и Антошка,
Какие ж вы серьёзные сейчас!
А это ты с родителями в цирке,
Здесь - с дедушкой рыбачишь на Оке
Пока живой-здоровый и без бирки,
Что завтра прикрепят к твоей ноге.
Так по какой-такой, скажи, причине
Ты вдруг решил уйти в последний путь,
И собственной безвременной кончиной
Себя-живого враз перечеркнуть?
Обида, боль, непониманье мамы,
Друзьям желанье что-то доказать
И всем назло вдруг стать мешком с костями?
Чтоб от удара вылезли глаза?
Чтоб дать работу в морге санитарам?
Чтоб подарили траурный венок?
Чтоб мать рыдала, став от горя старой:
- Ну как же так, прости меня, сынок!?
Чудесного не будет воскрешенья.
И ангелы тебе не протрубят,
По твоему спонтанному решенью
Мир дальше обойдётся без тебя.
Закроют на замок проход на крышу,
Ты будешь похоронен и забыт...
Ну а пока бунтуешь, злишься, дышишь -
Всё может быть... ещё всё может быть!
Дорога таяла , потом ей стало грязно.
Дорога плакала весенними слезами :
Казалось ей , что снег был ненапрасно ,
Что он еще промчится над лесами
И упадет , прося ее прощения...
Но это были глупые мечты -
Весна на мир смотрела с восхищением
И раздавала первые цветы.
А может наплевать? И выбить отпуск?..
Пройтись по трупам листьев... Никуда
Не торопясь. Домой. Затеять обыск
С голодным чемоданом. (До суда
Все вещи под замок - по шифоньерам.
Рубаху, щетку, бритву - на этап.)
Пожать, прощаясь, киевской Химере
По-дружески её двенадцать лап...
Рвануть куда-то в Крым! Три дня - продрыхнуть!
В три дня - пропить! ...Потом ходить на пляж, -
Искать друзей, - покусывая рыхлый
(Но с пивом - замечательный!) грильяж...
В воде схватить красавицу-простуду,
Похлюпывая носом - загорать,
Найти фигурку меж ленивых студней...
Неделю промотаться по горам...
Вернуться чуть печальным, но свободным
(Мобильник по дороге потерять),
Узнать, что дЖЭКи отключили воду,
А также кое-что о матерях.
"Ну что ж, - сказать, - останусь загорелым!"..
...Наутро обнаружить: сам - что мел,
А простыни с подушкой - почернели...
И белым негром - в штаты.
В свой отдел.
Отдавая - получаешь, наполняясь тихим светом.
Подливая неба к чаю, заедаешь спелым летом.
Лёгкой поступью рассвета – по намыленным ступенькам
Без страховки, без рецепта, мелочёвкой не разменян.
Уезжаешь – твёрдо знаешь: неподкупен страсти норов.
Ввысь свободных мыслей знамя! И несётся поезд скорый…
В горизонт стремится время, оставляя тех, кто дорог.
Влажный взгляд – не боль, не бремя. Пыль, соринка дней тревоги.
Соли больше на перроне. Не терзайся! Путь очерчен!
И нелепых пятен кроме, тёплым бликом будет встреча.
Знай и помни – за туманом, в доме детства с палисадом
Согревает талисманом, бережёт вишнёвым взглядом
И украдкой крестит облик, чтоб надёжным был попутчик,
Чтоб судьбы многоугольник не подбросил дней укрючин…
……………….
Красной нитью на запястье - от ненастного набега,
Семь узлов с мольбой о счастье - упакован оберегом.
Водосточной трубы завывание – хриплое «моно».
На работе сегодня я строго – не позже пяти.
Терпкий ветер глотну...
и останется привкус лимона -
Мне ноябрь оскоминой вновь перебил аппетит.
Я не буду на краски рассчитывать: в ветреной буре
Листопад-недотрога растратил привычную суть
И, разгладив морщины на пледе коричнево-буром,
Тонкой лужей вчерашнего ливня прилег отдохнуть.
Чтобы в ветре расслышать палитру минорных созвучий
И в изгибах ветвей рассмотреть заштрихованный стих -
По аллее пройдусь...
Мне нужны эти ветер и тучи...
На работе сегодня я строго – не позже пяти.
О, небесная синь, полечи мою душу!
Отсоси, как нарыв, этих выборов гной,
Утяни моих горестных дум волокушу
И усталое сердце надежд успокой!
В моих жилах течёт, ненавидя тиранов,
Жидкость сладкой свободы и вольных ветров,
Растворяя в себе горечь лжи и обмана
Власть держащих чиновных убийц и воров...
Как же так получилось, о, синяя вечность,
Что за ломанный грош, за понюх табаку,
Отошла во владенье моя человечность
Казнокраду-врагу и царю-дураку,
Кто почти растоптал мою девичью гордость,
И до донышка выбрал терпенья запас,
Кто, алкая, повсюду суёт держимордость,
Указующий перст и всевидящий глаз?
Почему таким алчным, болезненно глупым
Вышел криво как тип и как вид человек?
Почему его путь устилают лишь трупы,
И вот так продолжается Из века в век?
О, великая синь, дай мне капельку силы,
Дай мне сильных и верных, и честных сынов!
Да наполни мне свежестью полые жилы! -
И я вновь расцвету, как невеста из снов!
Совершить задуманное Прикольников наметил на субботнее утро. Большинство российских граждан в эту пору либо нежатся в постелях, либо первой электричкой отправляются на дачи, рыбалку и другие промыслы. Поэтому, решил он, помешать мне никто не сможет.
План предстоящего убийства созрел в его изощрённом уме во время просмотра одной из телевизионных передач. А слова ведущего о том, что «сегодня убивают почём зря», закрепили в Прикольникове уверенность в правильном выборе жертвы. Единственное, что смущало потенциального убийцу – это отсутствие мотива. Сколько ни копался в себе Прикольников, но так и не обнаружил ни корыстных, ни хулиганских побуждений. В политике он разбирался слабо, поэтому идеологическую подоплёку отмёл сразу. Будучи закоренелым атеистом, отверг и религиозную ненависть. Родственников и детей у Прикольникова не было - и он с сожалением вычеркнул из списка кровную месть. Та же участь постигла национальную и расовую неприязнь. Так как Прикольников действовал по внутреннему убеждению, ему претило деяние по найму, а равно сопряжённое с разбоем, вымогательством и бандитизмом. К тому же, он решился на убийство в одиночку, так что о предварительном сговоре и группе лиц не могло быть и речи. Единственное, что утешало Прикольникова – это прямой умысел. Он шёл на это сознательно, в твёрдой памяти и трезвом рассудке.
В пятницу, на службе, злоумышленник обстоятельно обдумал все детали предстоящего убийства. Из всех известных и выуженных им из Интернета способов, он остановился на самом распространенном – бытовом, который покорил его своей общедоступностью и простотой исполнения.
После окончания трудового дня Прикольников скупил на рынке всё необходимое, тщательно проверил снаряжение и, утомлённый хлопотами, крепко заснул, подложив под подушку будильник.
Наутро, бодрый и решительный, Прикольников поднялся в семь часов. Постригся и побрился в ближайшей парикмахерской, прихватил в киоске кипу газет со сканвордами, в гастрономе – снеди на два дня, и двинулся по намеченному маршруту. Пройдя по безлюдной улице, он, оглядевшись по сторонам и не заметив никого из прохожих, нырнул в знакомый подъезд. Поднялся, крадучись, на третий этаж и осторожно отпёр своим ключом входную дверь квартиры. Ещё раз оглянувшись, проскользнул в прихожую. Притворив аккуратно дверь, Прикольников разулся и прошёл в зал. Включив телевизор на полную громкость, он подошёл к дивану и с торжествующей усмешкой на лице, методично и хладнокровно, принялся убивать время.