Время мчит колесницей безжалостной,
Подминая понурые дни.
Вот и первое… Ну же, пожалуйста,
Хоть сегодня меня обмани!
И звонком, что опасною бритвою
Рассеки ненавистную тишь,
Сообщи, что за дверью закрытою,
Полчаса уже тихо стоишь.
Захлестнёт меня радость безмерная,
Спохватись: -Перепутал, подъезд.
А с парадным и город, наверное,
И что времени снова в обрез,
Но вот скоро, в лимонно-банановом
Станут парою наши ключи…
Не умеешь красиво обманывать,
Лучше вовсе тогда помолчи…
- Да я ведь тебе рассказывал уже много раз , дочка! – отвечает мне папа и переворачивает страницу «Известий».
-Все равно расскажи! – требую я, взбираясь отцу на колени, - я хочу еще!
Мы с отцом гуляем во дворе. Вернее, это я гуляю – играю сама с собой в «вышибалу», в салочки, в «классики». А папа сидит на лавочке рядом с песочницей и читает газету. Мне уже почти пять лет, папе – только двадцать девять.
В моих руках разноцветный букетик из клевера, ромашек, мелких диких гвоздик и еще каких-то дворовых растений. Я намереваюсь украсить ими прическу папочки. Хорошо, что он пока об этом не догадывается.
* * *
Я цепким взглядом художника вглядываюсь в папино лицо. До чего же он красив, большеглаз, свеж и молод! Секунда – и нежный колокольчик расцветает над папиным ухом. «Как здорово! - восхищаюсь я, - не щевелись, папа!»
Жара стоит такая, что над раскаленным асфальтом висит сизая дымка. Скакалка моя валяется в песочнице, а к сачку я даже не прокоснулась. Потому что неинтересно ловить бабочек, которые не улетают, и кузнечиков, которые не упрыгивают.
- Ты слышал ? - напоминаю я тихонько, - расскажи мне про детдом! - и втыкаю в папину макушку оранжевый «ноготок», втихаря сорванный с дворовой клумбы.
- А что тут рассказывать, - папа снова переворачивает газетную страницу, - мама моя пропала без вести в сорок втором вместе с Валей, моей сестрой. Батя, стало быть, привел в дом мачеху. Я им мешал. Вот и отдали они меня в ворошиловградский детдом. Ну ты же все это знаешь, дочка!
- Ничего я не знаю! – возражаю я, - Я все давно забыла. Тебе там было плохо? Тебя там обижали?
- Да не особо, - качает головой папа, - как всех. Я уже и не помню. А вот как плавать меня научили – помню. Ванька Солдатов взял за голову, Сеня Безымянный – за ноги, Борька Декабрев – за руки Здоровые были пацаны, лет по четырнадцать. И скинули меня, шестилетнего, с моста в речку. Я помню, как шел ко дну. Как просил Боженьку не убивать меня. Как добарахтался до берега. А когда выполз на землю, вцепившись ладонями в густую крапиву, те же пацаны снова взяли меня – один за голову, другой – за ноги, третий – за руки и - хрипящего, задыхающегося, с крапивой в руках – снова бросили с моста в речку. А потом еще раз. Вот такими были мои первые тренера, дочка!
Я спрыгнула со скамейки, сжала кулаки. И пошла на папу со сжатыми до боли кулаками.
-Я вырасту большая, - сказала я, - и найду их всех. И Ваньку Солдатова, И Сеньку Безымянного, и Борьку Декабрева! И всех их – по очереди! – сброшу в реку! А когда они выползут и будут плакать, я все равно их всех снова брошу в реку! Они дураки, дураки, дураки!
- Да ладно тебе, - усмехнулся папа - я уже их простил давно. И ты прости. Когда ты вырастешь, ты будешь молодая и сильная. А они - старенькими и слабенькими. Не нужно их бросать в реку. Их нужно пожалеть!
- Нет, - сказала я, - я их жалеть никогда не буду! И я их все равно поймаю! И отлуплю прыгалками! Дураки!
- А знаешь, дочка – сказал папа, - зимой в детском доме было очень холодно и сыро. Одеяльца были худые, тоненькие, подушек не было вообще. Так и спали на сырых тюфяках, подложив под голову руку. Если б ты знала, какое это счастье – теплая комната, теплое сухое одеяло, чистая простыня, простая подушка под головой.
- Да, - согласилась я, вспомнив, как вечером меня, сонную, папа переодевает в пижаму и относит в мою кровать, – это счастье.
- После таких холодных зим, - продолжал папа, - у меня весной очень болели суставы рук и ног. По ночам я плакал, а утром садился на бревно и подставлял солнышку свои распухшие руки и ноги. И мне казалось, что не будет этому конца и края….
Мои глаза наполнились слезами и сердце сжалось от горя.
- Где у тебя болели ручки ? - бормотала я, шмыгая носом, - вот здесь, в локоточке? А ножки - вот здесь, в коленочках? Ничего страшного, сейчас доченька погладит папочке коленочку…подует папочке на ручку … и все пройдет…. все до свадьбы заживет…
- Спасибо, дочка, - засмеялся папа, вставая с лавки и тоже шмыгая носом. Цветочный дождь посыпался с его головы. – Вылечили вы меня, доктор, на всю оставшуюся жизнь!
- У тебя точно ничего больше не болит? – не верила я, - ни ручки, ни ножки? А ну-ка, попрыгай!
• * *
- Папа, я тебе сейчас открою тайну, - сказала я, беря отца за руку, - только ты не смейся. И никому не говори.
- Не буду, - пообещал папа, - и не скажу. И вообще, хорошие люди никогда не смеются над чужой тайной!
-Тогда слушай, - осмелела я, - знаешь, я боюсь ходить по бревну. Вон по тому бревну около песочницы. Мне высоко и страшно. Все девочки по нему ходят, Ирка даже прыгает на нем, а мне страшно. Я боюсь упасть и расшибиться.
- Ерунда, -сказал папа, - не упадешь и не расшибешься. Давай руку и держись крепче.
- Точно? – не поверила я, пряча руку за спину, - а почему?
- Во-первых, - сказал папа, - потому, что внизу мягкая трава. Даже если ты спрыгнешь с бревна – ничего с тобой не случится. А во-вторых, ты – дочь моряка! Дочки моряков никогда ничего не боятся, не падают и не расшибаются!
-Ух ты! - обрадовалась я - «Дочь моряка»! Вот это да! Давай, папа, руку! Не боюсь я этого бревна!
• * *
Конечно, я все-таки свалилась. С самой середины бревна. После того, как решила прыгнуть, как Ирка. После папиных одобрений: «Ну еще шажок, дочка! Смелее, умница моя!»
Я свалилась прямо на мягкую траву, под которой коварно замаскировалась каменная крошка.
- Ой, елки, - сказал папа, растерянно глядя на мои содранные коленки,- задаст мне твоя мама взбучку по первое число…
Я с ужасом глядела на капельки крови, выступающие на моей содранной коже. Я и не думала плакать – я лихорадочно соображала, как можно спасти папу от маминой взбучки.
- Юра, подорожник прилепи, - сказала проходящая мимо соседка тетя Нюра, - да подержи минутку. От ссадин и следа не останется.
-Точно! – обрадовался папа, - и как это я забыл про этот самый подорожник! Мы так всегда делали! Сейчас!
Папа метнулся к протоптанной тропинке, мигом выдрал пару крупных, как лопухи, подорожников, потер их в руках и прилепил к моим боевым ранам. Коленки защипало. «Ой, - сморщилась я, - щипет!» « Так и должно быть, - объяснил папа, - щипет – значит, заживает.»
Вечером к нам пришел гость – папин сослуживец.
«Росляков,» - представился сослуживец и протянул мне руку.
«Жанна, - ответила я , пытаясь пожать огромную мужскую ладонь. И добавила: - дочь моряка.»
• * *
Вот и снова жара на дворе.
Снова папа сидит на лавочке и читает газету.
Только мне уже почти 53, а папе только 77.
-Папа, - говорю я, - ты помнишь, что врач сказал? Нужно встать и походить.
- Да-да, - кивает папа, - я обязательно встану и похожу. Только чуть-чуть позже. Я так устал, дочка!
- Это от чего ты устал? – изображаю я удивление, - от чтения газеты? А ну-ка, вставай и пойдем до той березы и обратно ! Давай-ка руку!
Папа растерянно на меня смотрит, но не встает. Мне его жалко до спазмов в горле.
-И долго ты собираешься так сидеть? – строго спрашиваю я, чувствуя, как мои глаза наполняются слезами - в чем дело? У тебя что-то болит?
- Нет-нет, дочка! – теряется папа, - ничего не болит! Ну честное слово! Просто я боюсь. Мне кажется, что я не удержусь и упаду.
-Ну вот еще, - говорю я и поднимаю отца со скамейки, - тут просто невозможно упасть. Земля ровная, трава мягкая. Вот тебе твоя трость, вот моя рука. Опирайся и иди.
-Хорошо, - соглашается папа и делает нетвердый шаг. Смотрит на меня просветленно и улыбается: - чуднАя ты все-таки, дочка…чертенок прямо… Что в детстве, что сейчас.
- Шажок, еще шажок, - подбадриваю я отца, - ты умница, папочка! Ты у меня такой молодец! И еще такой сильный! Настоящий моряк!
Мы идем с отцом к знакомой березе по залитой солнцем тропинке. Он сосредоточен, напряжен, серьезен. Он очень хочет мне угодить. Я его люблю в этот момент больше жизни, моего седого беспомощного больного ребенка. Как я буду жить без него – я не представляю, честно.
Но пока моя любовь цветет буйно и густо, как подорожник у нас под ногами. Целый ковер своей любви я стелю под ноги своему отцу. Ее хватит надолго. Ее хватит на все папочкины боли, все его ссадины, на всю его жизнь и всю мою жизнь.
Ты только иди, папа.
Только иди.
24 мая 2013 года
______
Вчера, 23 сентября 2014 года я похоронила своего отца, Титова Юрия Александровича.
На "Хохмодроме" у меня много замечательных, прекрасных друзей. Очень хочется поделиться с ними памятью о моем отце.
Нас бросили туда закрыть прореху,
Хотя бы, кем-нибудь, замкнуть "котел".
Штрафбат - бригаде немцев- не помеха.
Сюда и двинут, мы без пушек - ноль.
Приманка просто... Что там маскировка,
Наш холмик в чистом поле, как нарыв.
И окруженных немцев группировка
На этот холм и ринется в прорыв.
В заградотряде двадцать пулеметов,
У нас - четыре, вот такой расклад.
Пойдут лавиной танки и пехота,
Ну что ж, мы встретим, нет пути назад.
Мне двадцать лет, я на войне полгода.
Как в "штрафники"? Об этом позже, брат.
Стоял сентябрь, отличная погода...
Кричат:" Связист, тебя зовет комбат!"
У входа в штаб бойцы заградотряда.
Небрежно сплюнув, захожу в блиндаж.
К чему "малиновые" здесь и что им надо?
Представился комбату, жду приказ.
"Мне связь нужна с соседним батальоном.
Два километра, если напрямик...
По полю минному...Молись, коли крещеный-
Саперов - просто нет, пойдешь без них!"
"Приказ понятен, я пойду, не струшу,
Но если подорвусь?"- "Пойдет другой!..
Ну, что стоишь?.. Не береди мне душу!
С тобой два автоматчика... Конвой."
Обвешавшись катушками, по склону,
Шел впереди, сухой травой шурша.
А сзади те, в малиновых погонах.
Держа на изготовку ПеПеШа.
А вот и мина, обозначил меткой,
Конвой остановился тоже, ждет.
Разлет осколков тридцать-сорок метров,
Если такая подо мной рванет.
"Эй, вертухаи, не дышите в спину!
Дистанцию держать, идти след в след!
Когда я, сдуру, наступлю на мину,
Вам уцелеть в трех метрах - шансов нет!"
Холодный пот течет между лопаток.
Четвертая катушка... Все! Дошел!..
Соединили на КП... Комбат с комбатом
Поговорили... Слышно хорошо...
"Ну, молодцы! Был, как глухой, без связи.
А как вы шли?" - "По полю, напрямик..."
"Как, без саперов? Там же мин, как грязи!"
"Да я, товарищ капитан, штрафник..."
Комбат смотрел с минуту, изучая,
"Да ты на орден наработал, старина".
Потом кивнул моим соглядотаям:
"Идите ужинать, вас встретит старшина."
...Он наливал мне спирт "на палец" в кружку,
Сам выпил только раз, и то, чуть-чуть:
"Тут за саперов так бы сняли "стружку"!...
Не сорок первый..! Да не злись, забудь!"
Нас отвезли в трехтонке с крытым кузовом.
Я раза три свалился с лавки вниз...
Орал "Катюшу"- пьяно и простужено,
Конвой терпел, не гавкнул мне :"Заткнись!"
...Фашисты на прорыв пошли южнее,
А там их ждали - просто, как родных!
Нам было слышно, как гремели батареи.
И я остался, еще раз - в живых...
Отмаявшись в штрафной еще неделю,
Как раз в те дни закончился мой срок,
Я прикрепил погоны на шинели,
И через пару дней нашел свой полк.
А тем конвойным дали "За отвагу"...
Я не в претензии, все живы, что еще?..
Это потом уже, когда мы брали Прагу,
Вот там мне руку оторвало по плечо...
Лучше чтобы этого стиха не было бы совсем, но увы...
Не спится... Я бы слёзы вытер,
Но нету их который год...
Не долетел сегодня в Питер
Из Шарм-эль-Шейха самолёт...
Не долетел... Сухая фраза,
А сколько боли, скорби в ней...
Две розы и стакан, как ваза,
Где водка с хлебом... Не черней
Он нынче лиц окаменевших,
Глядящих в Пулково в табло...
Надежда вдруг еще забрезжит
И воспарит молитв тепло
В небесные чертоги... Слышишь,
Господь призыв своих рабов???
Быть может заново распишешь
Ты этот день??? На все готов
Электорат твой усмирённый!!!!
Ответа нет... Молчит Эдем...
А в новостях провал бездонный
Надежды не дает совсем...
Никто не выжил... Небо пухом...
Не спится... Плавятся мозги...
Душа сгорела, тоже рухнув
В пустыню горя и тоски....
Египет русскому "икару"
Могилой братской стал за миг...
Молчу... Курю, вдыхая траур
И выдыхая нервный тик...
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ ПАССАЖИРАМ И ЧЛЕНАМ ЭКИПАЖА РЕЙСА ШАРМ-ЭЛЬ-ШЕЙХ - САНКТ -ПЕТЕРБУРГ...
Белым снегом засыпает
Тихий сад,
зимний сад,
В тёплом мягком одеяле
Вишни спят,
сладко спят,
В доме светятся окошки
Леденьём,
леденьём,
На диване дремлют кошки
Зимним днём,
кратким днём,
Утонул в снегах домишко,
Мило в нём,
чинно в нём,
Недочитанная книжка
На столе
пред окном,
Нос щекочет запах сдобных
Пирогов,
пирогов –
Это дом знакомых добрых,
Не богов,
не богов.
Есть любовницы и жёны, как известно.
На любовницах не женятся, ты знаешь:
к ним пылают воспалённым крайним местом,
близко к сердцу грешный пыл не принимая.
Не для жизни их изящные запястья,
тульи шляпок, пояски в изгибах талий,
эти мелодраматические страсти…
К ночи вспыхнуло – под утро утихает…
Далеки и несерьёзны их обиды,
этим всхлипам кавалеры непричастны…
Отхлебнут от них своё ночное счастье
и жене несут воскресшее либидо.
Даме плоти – шоколад с названьем «Гейша»,
куча роз, а после – клиника неврозов.
Даме жизни – подозрения и слёзы,
а под старость – репутация мудрейшей…
Прохладной ночью в тишине
Тебе не спится,
Ты вспоминаешь обо мне...
Твои ресницы,
Чуть дрогнув, задержать слезу
Уже не в силах...
Я, как бельмо в твоём глазу,
И всё, что было,
Из памяти уж не сотрёшь,
Как ни старайся.
Но время вспять не повернёшь -
Не обольщайся!
Ты сделай грудью полный вдох,
Глотни свободы!
Чтоб без печали жить ты мог,
Не тратя годы
На недостойный твоих мук
Далёкий призрак.
Ведь для меня ты - просто друг,
Хотя и близок...
В Воскресение Христа вспоминаю строфы:
Очень много на земле есть священных мест,
Но начало и конец - лишь одна Голгофа,
Та, где Богочеловек восходил на крест.
Кто оценит, кто поймёт, кто предложит меру,
За которую себя выдать на убой
Поразмысли и представь – Он страдал за веру
И пошёл на это всё ради нас с тобой.
Если думаю о нём – мне конечно стыдно,
Нашу «праведность» воспеть – нет приличных слов
Слава Богу, Он воскрес – было бы обидно,
Что погиб Такой Мужик из-за нас козлов.
Уходит Осень. Тёплая, уютная.
Зарыться бы в листву, как в кофту к маме...
Заснуть осенним ёжиком под утро бы,
Проспать всю наледь странных расставаний...
Проснуться вновь – с Весной, с тобой, в уме.
Льёт дождь уже четыре дня...
Не просто льёт - как из ведра!
И носа высунуть нельзя,
А дни так медленно скользят...
Когда же снова солнца луч
Прогонит это стадо туч
И радость в души нам пошлёт?
А дождь, негодник, льёт и льёт.
- Ну, перестань же, прекратись!
По пляжу хочется пройтись,
Полюбоваться красотой,
Окрепнуть заново душой.
На сердце мрак из-за дождя,
Тоскует, раны бередя.
Добавил дождь ему хлопóт...
- Давай, убавь-ка оборот!
Но он, зануда, льёт и льёт,
Уныло жизнь в дожде плывёт...
Безумно-светлым, нереальным снегом
Я vыbroшусь в Февральское окно,
Форсируя желание разбегом…
Я знаю: всё, увы, пreдreшено-
Растопит солнце всё, что с нами было,
Иссушит ветер то, что не сбылось
И в землю просочится торопливо
Апатия, бессилие и злость
На безысходность и на слабость воли,
На все эти «законы бытия»,
На то, что разум мой тобою болен,
Но выбираю здесь, увы, не я…
Теперь моей надежды дверь закрыта,
Мне душно здесь и больно, и темно…
Чтобы скорее было всё забыто,
Откройте мне Февральское окно…
Подари мне хоть что-нибудь!
(Дорогого не жду подарка)
Чтоб я мог на него взглянуть
И чтоб зримо вспомнилась, ярко,
Цепь совместно прожитых дней.
Чтоб на зависть сказать знакомым:
- Это – память.
- О ком?
- О ней...
Без надрыва и без надлома.
Ни к чему листать каталог
И теряться в универмаге –
Пусть хоть спичечный коробок
В разноцветной смешной бумаге.
Обещая – не позабудь
И сдержи своё обещанье.
Подари мне хоть что-нибудь:
Вдруг получится – на прощанье...
Небо укуталось тучами сизыми,
Поднялся переполох:
То утешать меня, мною непризнанный,
Свыше спускается Бог.
Долго он жмет мои руки холодные,
Долго на слезы глядит:
- Дочь моя, сердце твое благородное,
Вера твоя победит!
Смехом печальным отвечу Всевышнему:
- Где же твоя благодать?
Что-то под сердцем тоскует неслышное,
Что – ни прочесть, ни понять!
- Может, то счастье твое не прочитано,
Твой непотерянный рай?
Нервная, вздрогну… несчастная, выкрикну:
- Если твое, забирай!
В сердце очами заглядывал скорбными,
Но отошел, не спеша,
Боже мой бедный… а между ладонями
Детская билась душа!
Я на коленях молила прощения –
Всякий прощает любя.
Где-то под сердцем уснул под биение
Бога принявший в себя…
Когда выйду на пенсию,
в самую первую ночь
Вместо сна я в саду
на скамейке под яблоней сяду
И до ранней зари,
отогнав мысли бренные прочь,
Буду тихо сидеть,
сквозь себя пропуская прохладу.
Посмотрю в эту ночь,
как давно не смотрел, в небеса,
Изучу, между прочим,
ландшафт удивительный лунный,
Обнаружу на нем,
представляете, нос и глаза,
И совсем уж по-свойски
луна подмигнет мне, шалунья.
Перестану сжиматься в пружину
и горбиться впредь,
Делать, что не хочу
и кому не хочу улыбаться,
И мой рост, кто не верит,
придете тогда посмотреть,
Увеличится аж
сантиметров на десять-пятнадцать.
А начальник-то мой,
с кем покуда одна маета,
Самодур и невежа,
каких не знавали от века,
Станет вдруг для меня
существом без рогов и хвоста,
Совершенно нормальным,
скорей, неплохим человеком.
Прочитаю все то,
что пока не успел прочитать,
Во дворе и в саду
переделаю дел пирамиду,
Буду позже вставать
и во все разговоры встревать,
Когда выйду на пенсию,
если только когда-нибудь выйду…
Я не знаю в какой раздел воткнуть этот стише и поставил в "несмешное".
У этого стише длинная история и я попробую вам её рассказать.
Написал идею года 3-4 назад. Тогда ещё не очень понимал правильность написания и отправил знакомой поэтессе подредактировать. Алёна Мартель - журналист по образованию, сделала правильно все ударения и кол-во слогов, но волк получился пушистым. Года 1.5-2 лежал в загашнике, прежде чем поднял его.
Недавно на СамИздате зарубились с "Егорычем" про волков (все знают, что я волк и не дам спуску нападающим), и пришли к выводу : "Написать гимн волкам". Долго искали музыку и "Егорыч" предложил "Лунную сонату". Так "Песнь" обрела другие очертания.
Вот их вам и даю на рассмотрение! Но. Прежде преподнесу взгляды на волка
· Волк - это, в первую очередь, высший символ свободы в животном мире, символ самостоятельности. (Тогда как, так называемого царя зверей - льва дрессируют в цирке.)
· Волк - это и символ бесстрашия. В любой схватке волк борется до победы или до смерти.
· Волк не подбирает падаль, а значит - это и символ чистоты.
· Волк живет семьей, ухаживает только за своей волчицей-женой, и сам волк-отец воспитывает своих детей-волчат. У волков не существует такого порока, как прелюбодеяние. - Волк - это и символ высокой нравственности, преданности семье. (Чего не скажешь о самцах других животных.)
· Волк - символ справедливости и честолюбия. В обычных условиях волк не допустит, со своей стороны, обидеть более слабого.
Ярко светит луна над безлюдной тропою...
И бреду я по ней, унося мысли в ночь.
Ты же волк! Что такое случилось с тобою?
Что же гонит уйти по тропе этой прочь?
В пору выть на луну... Не уйти мне от воя!
Грустно волчьей душе и так хочется петь!
Я то знаю, чего тишина эта стоит,
Но поверьте браты, нет сил больше терпеть.
Все в округе прозвали меня Скорохватом.
Только кончились удаль и силушка вся.
Моя скорость была на охоте гарантом,
Стая знала, кто первым загонит лося!
При облаве на нас, помню как то был случай:
На охотника вышел и тот спал с лица.
Я оскалом ему показал кто тут круче,
Он навеки запомнит, что волк-не овца.
Что скрывать - убивал, но не ради забавы,
Кодекс чести, всех прочих, главнее стократ!
На охоту волков не загнать ради славы,
Кто прокормит, скажите мне, свору волчат.
Ни секунды не думай - гласит кодекс волка.
Если время пришло жизнь за стаю отдать,
Положи своё тело на дуло двустволки.
Ну а старость пришла - уходи умирать.
Ох, как сильно устал, и болят дико кости,
А глаза застилает уже пеленой.
Но я должен дойти и уже на погосте
Свою страшную песню спою под луной.
На СИ выглядит так
Жми сюда И есть такая версия, В.Мигуля музыкой отразил ближе
Жми сюда Песню прослушать можно здесь
Жми сюда