На одной на дальней на сторонушке, ой да жил, да был, да за****о меня это все… Короче, в самом глухом краю Руси коптил небо сильномогучий богатырь Андрюша Очкович. Тридцать лет и три года просидел он на горшке, потому что мать кормила его всякой ***той. На тридцать четвертый год подвязал он горшок к жопе и решил идти счастья своего искать.
- Куда ты собрался, опездол?! – орала на него матушка. – Сиди дома, говноструй, пропадешь!
- Не удерживайте, мамо, я рожден для большего, чем огород удобрять! – возражал богатырь. – Лучше посоветуйте, где мне счастья-удачи искать?
- Расстегни ширинку, дитя мое. Видишь там прибор мочеиспускательный? Куда он покажет, туда и иди! – сдалась старушка.
И отправился Андрюша, куда залупа глядит. Долго ли, коротко он шел, истоптал три пары чугунных лаптей, истер сорок рулонов туалетной бересты и добрался до окраины деревни. Тут эрекция отпустила и Андрюша принялся рыть яму, писюн-то вниз стал указывать.
Выкопав изрядно, устал богатырь и прилег соснуть. Но, ****ть, только первый сон пошел, разбудили его вопли богомерзкие. Какой-то ***ан, паходу, в яму ****якнулся.
- Кто здесь?! Полиция Нью-Йорка! Положите оружие, и медленно вылезайте! – гаркнул Андрюша фальцетом.
Над краем показалась мрачная грязная голова Змея Горыныча и строго спросила:
- Это ты, сученыш, дорожное покрытие раскурочил? Парву, как Тузик целку!
- А можно всех посмотреть? – не испугался Очкович.
Вслед за первой башкой показались еще две, а затем и туловище. Змей Горыныч, весь в говнище, выбрался из ловушки:
- А, узнаю богатыря сильномогучего. То-то с утра русским духом пахло. Давай так, будем мы с тобой биться насмерть. Если победишь меня – исполню любое твое желание. Интим не предлагать. А если я победю, то сдам тебя на органы.
И начали они сечу великую. Андрюша то палицей ебанет, то мечом рубанет. А Горыныч злобится, хвостом бьет, огнем пышет. Бросил Андрюша в змеиную голову палицу богатырскую – ****ец палице, сгорела в пламени. Бросил копье свое вострое – ****ец копью. Бросил бочонок с порохом – ****ец Горынычу. Разорвало в клочья, одна башка уцелела.
- Ну, исполняй обещанное! – схватил богатырь голову за локоны. – Хочу узнать, в чем мое счастье и где его искать!
- Бабу тебе надо, Андрюша, вот и будет тебе счастье. А где ее искать, про то знает Соловей Разбойник. Возьми в кустах клубочек волшебный…
- Он меня к Соловью приведет?
- Ты дослушай! – поморщился кусок Горыныча. - Из клубочка свей веревочку крепкую и на ней повесся. Потому, как никакая нормальная баба тебе, засранцу, не даст. Ха-ха-ха!!! – с этим жизнеутверждающим хохотом голова сдохла.
И отправился богатырь Соловья искать. Быстро сказка сказывается, да долго дело делается. Вышел герой на поляну вонючую и услышал свист молодецкий.
- А ну, кто тут балует? Прекрати свистеть, а то у меня денег не будет!
Свист не прекращался. Герой пошел на него и увидел виновника. Соловей Разбойник оказался мал и плюгав.
- Я тебе говорил, сука, чтоб ты не свистел?! – грозно вскричал богатырь.
- Прости, Андрюшенька, это все Илья Муромец!
- Причем тут Муромец?
- Он мне, падла, свисток в жопу засунул и горохом кормит! А вытащить не могу – руки связаны!
Ничего не сказал на это Очкович, только засунул в анус Соловью горн пионерский. И установилась в лесу музыкальная пауза. Разбойник поерзал-поерзал и говорит:
- Смилуйся, Андрюша, прекрати эти трели бесовские!
- Прекращу, коль обещаешь желанье мое выполнить – бабу мне найти!
- Ладно, богатырь, помогу я тебе, - вздохнул разбойник. - Засунь свою руку мне под рубашку.
- Засунул.
- Отсчитай пятое ребро сверху.
- Ну, дальше что?
- Теперь поскреби там ногтем.
- Поскреб, и чаво?
- Чаво, чаво! Чесалось у меня там!
- Шутки со мной шутишь?! – вскричал богатырь. – Я ведь могу до бабы и не дотерпеть!
- Что ты, что ты! – испугался Соловей. – Помогу я твоему горю, только на ноги меня поставь.
И повел разбойник богатыря тропами нехожеными, дорогами неасфальтированными, через горы высокие и рвы противотанковые. И пришли они к гробу Мертвой Царевны. У той все как положено. Синюшный язык высунут, башка набок свернута, грудная клетка зашита, а на пальце ноги номерок болтается.
- Ну, чем тебе не баба? Целуй, богатырь, красу ненаглядную, - молвил Соловей. – Возвращай к жизни.
- Пашол на***! Если она оживет – я помру! – честно признался Очкович и задумался.
За****о богатыря по свету шароебиться, с хулиганами драться и мертвяков лицезреть. Понял Андрюша, что счастье – это дристать в собственном доме, в тепле и уюте! С****ил он из хрустального гроба гусли-самогуды, скатерть- самобранку и шуруп-саморез, да пошел обратно к мамане. А старушка на радостях пир на весь мир устроила, праздничной ***ты наготовила. И он там был, мед-пиво пил, по трусам текло, а в рот не попало.
отрывок из проповеди (воспроизведено бывшей монашкой):
Не в падлу, умирая от тоски,
Искать себя шутя, как бедный Йорик,
Ходить на хохмодром, писать стихи,
А грех - читать чужое на заборе!
Есть такая нация – словаки
Нежные слова у них, как маки
Или очень злые, как собаки
И хотя, все это лишь слова
Нравятся мне все-таки словаки
Появилось слово ведь сперва
Есть такая нация – делаки
Попы свои возят в Кадиллаке
Цифры в головах у них и знаки
Акции, проценты и ****ец
Так скажу – Да здравствуют словаки!
Иль словенцы, на худой конец
Эта история не из юмористических. Она из моего детства. Захотелось с вами поделиться, друзья.
УРОК ИЗ ДЕТСТВА
Детство у меня было счастливым и вспоминаю я его всегда с радостью. Жили мы большой дружной семьёй, и жила с нами прабабушка. Человек светлый, добрый, спокойный и рассудительный. С прабабушкой у меня сложились доверительные, тёплые, прекрасные отношения.
У нас за домом находилась детская площадка. И там стояли качели деревянные. Незамысловатые. В общем-то, обычная доска, на которую садятся с двух сторон. Мне только исполнилось 5 лет. Мы с прабабушкой гуляли в тот летний день и оказались около качелей. А часом ранее лил сильный дождь. Я подошёл к качелям, хотел уже на них забраться, но прабабушка меня остановила:
– Не надо, они грязные и размокшие, к тому же деревянные, ещё занозу схватишь.
На что я начинаю вести рукой по мокрой доске качелей и весело, уверенно отвечаю:
– Да какие тут, бабуль, могут быть занозы, всё гладко.
Прабабушка улыбается, но серьёзно говорит:
– Это лишь кажется, что гладко, глазки иногда обманывают, пойдём отсюда, пока бо-бо не получил, а то потом занозы доставать иголкой.
И тут я чувствую, что в палец что-то впилось, да так больно, что чуть слёзы на глазах не навернулись. И вот здесь самое неожиданное произошло, что меня самого удивило: хоть было очень больно и страшно, ведь только что про иголку услышал из бабушкиных уст, но показать свою боль и страх я не мог. И даже сказать о том, что подхватил всё-таки зловредную занозу, потому что тебя только что об этом предупреждали, и если ты такой сам с усам, то, значит, терпи.
Было очень больно, но стыдно – больше, и стыд перевешивал боль, чтобы можно было поделиться. И главное, это ощущение, которое ярко испытал, навсегда въелось: на секунду раньше руку бы убрать... Но даже эту одну маленькую, крошечную секундочку не отмотать уже было назад, какую-то несчастную секунду...
Иногда подобное в жизни происходит, что мы что-то сделаем или, наоборот, не сделаем, а бесценную секунду уже не возвратить.
Бабушке я в тот день ничего не рассказал. Весь вечер терпел и даже отцу не признался. А когда наутро разнесло палец – то ли мама увидела, то ли отец – и пришлось вместо работы маме, а мне вместо сада, ехать к хирургу удалять занозу, только тогда вынужден был признаться, что произошло накануне.
Закончу историю из далёкого детства стихотворением. Посвящаю его мудрой прабабушке, которой не стало в возрасте 103 лет, да и всем нашим ветеранам.
* * *
Когда звезда с луною говорит,
Прильнув к окну, я слушаю их шёпот...
Напиться из ручья в тот миг хочу,
И подышать грозой под конский топот.
Когда-то, братцы, был и я герой,
шагал вперёд
Спокойно и без спешки.
Считал, что жизнь идёт,
И всё пройдёт, излечит время.
Время – мне насмешка.
Деньки бежали звонким ручейком,
А в сердце затаилось злое жало.
И год за годом тихо вспоминал,
И грустно поминал, кого не стало.
Встречаем в жизни разных мы людей,
и расстаёмся запросто мы с ними.
Есть человек, а завтра его нет,
бывает, что сотрётся даже имя.
Но что-то теребит тебя внутри,
Посмотришь вдаль, как только что разбужен,
И ощущение, как будто бы проспал,
Проспал того,
кому был очень нужен.
Я знаю, что встречу тебя, непременно,
В каком нибудь парке…Я знаю, когда ты
Заметишь, что я весь такой ****нный,
Мне скажешь: «мужчина, какой вы ****атый!
О боже, мужчина, какой же вы милый!
Поверьте, парней я встречала не мало.
Но я никогда никого не любила
И даже почти никому не давала»
А я улыбнусь тебе нежно, как маме.
Ты именно та, что мне снилась ночами.
Земля вдруг исчезнет у нас под ногами
И крылья проснутся у нас за плечами
Год уж, как Сергей в России, родом он из Львова
Здесь устроился на стройку – платят нехреново
А во Львове был ментом и брал со шлюшек мзду...
Впрочем, не об этом речь… ну его в пи*ду.
Литр порядочно отпит, мойва на газетке,
Телевизер бубонит, воткнутый в розетку
Снова вести с Украины, в балаклавах рожи…
Ну а мы на кухне пьём с корешем Серёжей.
Мои веки тяжелеют, тусклый свет горит,
А за кадром репортажа дикторша пи*дит,
Мол, один олигофрен – Коломойский- сучка,
Хочет обнести Донецк проволкой- колючкой.
Что- то там ещё – про гетто или лагеря,
Про наёмные отряды жидо- упыря
Слушать новости уже ни хватало мочи
Я отъехал потихоньку, склеив свои очи.
Но Серёга рявкнул в ухо: «Хватит уже спать!»,
Ведь он, с детства в одного не привык бухать
Мойве я отгрыз башку и сунул её в рот,
А в эфире следущий репортаж идёт:
Баба, что- то там лопочет, хищно скалит зубы
Я от вида этой сцены, чуть не врезал дуба –
Закусь колом встала в горле, чуть не подавился,
Ощущенье, будто сон мне кошмарный снился
Ведь поодаль от неё вряд стоят солдаты,
Направляя на толпу дула автоматов
И вот- вот начнут стрелять, МИР опять «спасая»
Я подумал: «Всё! Пи*дец! – Третья Мировая.»
Кучка бойких репортёров меж солдат снуёт,
Толстый хрен американский в мегафон орёт.
Не хватает лишь колючки, но стоят бараки,
Ну а баба, хоть блондинка – вылитая Псаки!
А Серёжка рыбу жрёт, пивом заправляясь,
Мерзко щерится, урод, видом наслаждаясь,
И цинично заявляет: «Хороша картина!» А я тихо прошипел: «Рот закрой, скотина».
Но Серёжа внепонятке: «Шо с тобой, Павло???
Ты, полегче, а не то – дам тебе в табло!» И с опаской пузырёк дальше отодвинул,
Чтоб я этим пузырём в рог ему не двинул….
Ну а в телеке накал страсти до предела –
Солдафонам на подмогу банда прилетела,
А главарь всей этой своры – чёрный, словно морж
Хочет русских мужиков всех пустить под нож.
А у нас пока с Серёгой шаткий паритет
Я не хилый и он тоже, как бы, бывший мент.
Остаётся лишь накапать и принять на грудь,
А Сергею догадаться в чём же ссоры суть.
– Ну а всё же, что случилось? мне сказал Серёга
Если что, то извини, Паша, ради Бога
– Бога вспомнил?! – говорю. Кто бы сомневался! Что ж ты, глядя на концлагерь, мило улыбался?
На Майданах вы орёте: «Москалiв на нож!»
А америкам скулите: «Это всё ****ёж»
Кэтрин Эштон ваша бабка, Псаки ваша мать,
Ну а папа – бандерлог… что ещё сказать?
– Ты забыл сказать про деда– проворчал Серёжа
Он на фронте погибал, как и твой, быть может
И за Нас и за Победу кровь свою пролил,
А ты хАвальник раззявил… конченый дебил.
Мне на Эштон наплевать и причём здесь Псаки?
Я таких *лядей катал в сраном АвтоЗаке
И иметь их доводилось, я ведь бывший мент…….
А по телеку опять – трагический момент:
Распоясались бандиты – это просто жуть!
Стали наших колошматить – даже не курнуть
Кровь пустили мужикам, хаты подожгли….
Это, *лядь, их «Тактика выжженной земли»
А пока царил кровавый этот мордобой,
Баба, с видом миротворца, завершила бой –
Не краснея, падла, отдала команду «Пли!»…..
И все Наши и НЕнаши, разом полегли.
Тычу пальцем в телевизор: «Вот она, Серёжа!
Да ты что, совсем ослеп? Видишь эту рожу!?»
– Я то вижу, Паша, что,,,, ты изрядно датый,
Это, брат, звезда кино – Инга Дапкунайте.
Что- то щёлкнуло в башке – разум мой прозрел,
Отхлебнул ещё пивка и в ящик посмотрел
Понял я, что на экране нам киношку крутят,
Просто, крышу сорвало мне от этой жути.
Ну а как не съехать крыше, если каждый день
В зомбо-ящике мелькает всяческая хрень,
Да ещё и под раздачу Русские попали,
Видно Мы не всю фашню, *лядь, поубивали.
И вдобавок, день за днём, всякие собаки
Мстят за Сирию и Крым мордой этой Псаки
Напугали всю страну…. или насмешили,
Только по*ую ей всё – ёпаной страшиле.
Ну и я, хороший гусь – явно перебрал,
На соседа своего сдуру наорал,
Перепутал Ингу с Псакой… (чем- то они схожи)* Всё же извиниться надо мне перед Серёжей.
*
Это после, но пока всё идёт фильмец:
Среди трупов вдруг ожил бывший лётный спец,
Ещё пара пассажиров ломится в ангар,
А над лагерем уже догорал пожар.
Там, в ангаре, под брезентом – старый самолёт
Он был спрятан для побега и готов в полёт
Бортом номер восемнадцать показал всем член** Так для главного героя завершился плен!
Стали им палить вдогонку эти обормоты,
Но пилот увёл машину из под пулемётов……………..
Прав был всё- таки Серёга – Улыбаюсь я
«Хороша картина!», *лядь – «НОВАЯ ЗЕМЛЯ».***
** 18 – для героев фильма эта цифра являлась фаллическим символом
***Смотреть, только людям с крепкими нервами (и не повторяйте моих ошибок)))) Фильм – бомба!
Надоели мне, всяки учители,
Надоели меня поучать.
Почему? Кто придумал? Вы видели?
Должен я для Вас ямбом писать?
Вы засуньте хореи и дактили,
Кто куда ... и подальше в себя.
Как я вижу и, как мне захочется,
Так и буду писать ... для себя.
Амфибрахиям сыт я по горло,
И полОжил давно я на ритм.
Очень много людей, между прочим,
Никакой стих не могут сложить.
Надоела мне Ваша цензура,
Надоели мне критики ***!
Я, как был, как писал, так и буду!
А не нравится, что ж ... ву а ля!
Стишки кропать люблю - нет сил!
Ко мне тут критик заходил,
сказал Что рифму не блюду.
Простите критик,*** буду!
Я постараюсь ёптить медь,
Смогу в поэтстве преуспеть!
Вобще я критиков люблю.
И всех их скоро удивлю!
могу попасть я белке в глаз
тяжелым кулаком
мне эта белка не указ
и даже не закон
сидит пока себе в дупле
да я уж тут как тут
лишь выйдет – хрясть ей по сопле
и белочке капут
а только бухнется в траву
мешочком с требухой
я ей по печени въ*бу
обутою ногой…
сойдет на душу благодать
и ангелы споют
люблю в сокольниках гулять
в измайлово люблю