“Ведь не секрет, что есть еще в её селеньях
Те бабы, что... Володь, а помнишь ту, с косой?..”
Юрий Вальтер
Жми сюда
Селенья русские девчонками богаты…
Володь, а помнишь, мы гуляли у пруда?
Ты был с косой...
Кузьма - с хромой...
Митяй - с горбатой...
А я... решил уехать в город навсегда.
- Ночь, улица, фонарь и у аптеки,
Под этим знаменитым фонарём
Жми сюда
Ночь, улица, фонарь. Не отойти от рифмы
Иконою в мозгу. Как с золотом алтарь
Волнует красотой литературный символ
В ушах звенит набат, как будто бьёт звонарь
Ни шагу отойти. Все топчемся на месте
На том же дне застыл забытый календарь
И повторим раз сто, а может быть и двести
Прекрасную строку - Ночь. Улица. Фонарь.
Я не Есенин, я другой,
Ещё неведомый, но всё же
Люблю, как он, до нервной дрожи
Эмаль заката над Окой.
......
Привет, туманистый, большой,
В осенней стыни мир окрестный!
Я не Есенин, я не местный,
Но тоже с русскою душой.
Василий Романенков,
«Я не Есенин»
Я не Есенин, я другой,
Но и не Лермонтов я тоже,
На чьи стихи мои похожи –
И не одной, причём, строкой.
Хочу добавить о себе,
Что и не Байрон я к тому же,
Хотя его ничуть не хуже
В своей особенной судьбе.
А вот она, судьба моя:
Родившись с русскою душою,
Люблю закаты над Окою
И в роще пенье соловья.
Окрестный мир немало лет
Люблю во всех его оттенках,
Люблю до судорог в коленках,
Ещё неведомый поэт.
Ещё неведомый, зато
Пришедший к умозаключенью,
Не подлежащему сомненью:
Я – или бог – или никто!
Ум зашёл стариковский за разум
По привычной причине похмелья.
Бабка спрятала бражку, зараза,
От законного мужа Емели
(так того отродясь величали).
Тяжела была браги утрата.
Отругав бабку мысленно матом,
Дед в онучах, лаптях, и в печали
Слез с лежанки нетопленной печки,
Одолев нападение лени.
Вышел к заледенелому руслу
Близтекущей извилистой речки.
Перед прорубью пал на колени,
С вожделенным, ехидным прищуром
Наклонился для вылова щуки,
Говорящей умело по-русски,
Исполняющей вмиг по веленью
Всё, что только душа пожелает.
Опустив в воду мёрзлые руки,
Растопырив для верности пальцы,
Начал лёд в полынье будоражить.
И, войдя в состояние ража,
Под рефрены собачьего лая,
Замер с видом неандертальца
Ожидая желанной победы...
Щука вынырнула перед харей
Измождённого холодом деда,
И шаляпинским басом спросила:
Почему на карачках ты, старец?
Неужели нечистая сила
Разум не оставляет в покое?
- Ах, ты, рыба моя дорогая!
Разум в тяжком похмелье на кой мне -
Отвечал селянин ей, моргая
Поволокой подёрнутым оком.
- Мне бы выпить, да жонка жестока -
Под замком держит брагу в чулане.
Простерев к рыбе грязные длани,
Умолял щуку просьбу исполнить.
- Полно плакаться, дедушка, полно,
Не печалься, ступай себе с миром...
...Где шатался ты, пьяница, ирод?! -
Вопрошала с издёвкой бабёнка
В оренбургском платке и дублёнке.
Не признал в ней супруги законной
Павший ниц в ноги паве дедуля.
Не землянку, а терем с балконом
Увидал мужичок на пригорке .
А под носом опухшим - две дули.
Зарыдал безутешно и горько.
...Входи к ней в дом слоном-не мышью
Ей не в глаза смотри-на грудь
Прочти одно четверостишье
И про стихи свои забудь
Поменьше рифм, побольше баек
Сработал чтобы кекса план
Веди себя с ней как прозаик
Как настоящий графоман...(Кекс)
......
Кому то Муза греет ложе
Плетет венок из листьев дуба
А я, видать не вышел рожей
Ну или тем, что холит Дзюба
Кого то нежно приобнимет
Губой потрется о щеку
А мне на паперти не кинет
Хоть завалящую строку
Но, я ведь гордый, я не стану
Молить о чем то эту стерву
Возьму за сиську как путану
И миль пардон роди шедевру
И будут слезы умиленья
И крики Браво! Бис! Шарман!
И горький привкус сожаленья
Что , я всего лишь -графоман
На окраине села, среди веток сирени
Проживала лирически скроенной дама.
Очень часто страдая от поэзий в мигрени,
Углублялась она в глубь куплетов Хайяма.
Ей не чужды был Байрон и, где-то Петрарка.
И Сергея Есенина искренний пыл.
Но случилось как надо - под осень, не жарко.
По соседству поэт был - её полюбил?
Все восторги абстракций и память о лете,
Кутерьма от страданий в её голове.
Пробуждали томление в соседе-поэте
Хоть и мыслил он трезво о даме в Москве.
Что такое Хайям, знал поэт понаслышке.
Часто бредил Барковым и Жильбером Беко,
И Ги Де Мопассаном с его прозою в Пышке.
И, конечно, всё таинства знал о Клико.
Романтически стройной, восторженно-пылкой.
Так считал он, имея соседку вблизи.
Но поэт небезгрешен и часто с бутылкой
Прозябал в своих мыслях при местной грязи.
Огонёк у соседки в просторном оконце
Озарял его чувства и трепет в груди.
Неужели оно!? Луч и света и солнца!?
Искромётность улыбки ,как с уст леди Ди!?
Часто бюст её скромный меж фиалок с геранью
Возникал ненадолго, подоконник поправ.
И тогда брал поэт в искушении дланью
С чувством неги и страсти перо при свечах.
Он себя ненавидел за скромные рифмы,
За бесчинство и шум от Пегаса подков..
Закипела в лице его кровь, с нею лимфа..
Что Шекспир!? Пустота! Кто велик, так- Барков!!