Ну, совсем не ведала кошка, что своей безвременной погибелью развеселит многих жителей Энгельса и Саратова.
Она просто бежала по своим кошачьим делам через дорогу и к нашему великому огорчению её сбила машина.
Так прервалась кошачья жизнь.
Вот скажем и вся трагедия.
Но нет, мёртвая кошка так и лежала посередине дороги.
А в эту самую пору, к нам в глушь в Саратов рвался сам глава правительства. Он то своим будущим визитом внёс в чиновничью мёртво-затухающую жизнь, яростную активность очковтирательства. Они ревностно вдруг стали готовить город и подъезды к городу к приезду высоко поставленного гостя. Что только они не делали. Около федеральной трассы на неуродивших бахчах, где должен был проехать кортеж, в одну ночь выросли огромных размеров арбузы, завезённые спец. рейсом из Волгограда. Посередине развалин вдруг вырастали благоухающие клумбы. На убогие дома растягивали полотна с окнами, кое –где в окнах этих самых полотен горшки цветов стояли вниз головой на верхней части окна. Срочно заделывали дыры в асфальте, которых было к сожалению больше чем ровной дороги, так как в Саратове у асфальта есть такое свойство, во время дождя он вместе с водою, как ледоход стекает вниз улиц. Ну и конечно, тут же эти дороги и разрисовывали белыми линиями.
Кошка так и лежала на дороге.
Сплошная полоса белой краски пришлась, как раз посередине погибшей.
Так она и лежала разрисованная белой сплошной полосой, прорисованной в аккурат посередине тушки.
Отлучённый от Инета, вчера ночью, вышагивал я по библейской пустыне, слушая безальтернативное местное радио на русском языке. И слушал не абы что, а музыкальную передачу, которая началась с романса израильского композитора Юрий Эдельштейна на мои самые, самые любимые стихи Александра Твардовского “ Перевозчик-водогрёбщик “
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону домой...
Из песни
- Ты откуда эту песню,
Мать, на старость запасла?
- Не откуда - все оттуда,
Где у матери росла.
Все из той своей родимой
Приднепровской стороны,
Из далекой-предалекой
Деревенской старины.
Там считалось, что прощалась
Навек с матерью родной,
Если замуж выходила
Девка на берег другой.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону - домой...
Давней молодости слезы,
Не до тех девичьих слез,
Как иные перевозы
В жизни видеть привелось.
Как с земли родного края
Вдаль спровадила пора.
Там текла река другая -
Шире нашего Днепра.
В том краю леса темнее,
Зимы дольше и лютей,
Даже снег визжал больнее
Под полозьями саней.
Но была, пускай не пета,
Песня в памяти жива.
Были эти на край света
Завезенные слова.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону - домой...
Отжитое - пережито,
А с кого какой же спрос?
Да уже неподалеку
И последний перевоз.
Перевозчик-водогребщик,
Старичок седой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону - домой...
1965
Я шагал и вспоминал, как мы эти стихи десятилетия тому обсуждали на нашей тихой харьковской литстудии, а я на всю жизнь запомнил вот это –
Даже снег визжал больнее
Под полозьями саней.
Песня получилась, певица пела рыдательно, у меня чуть слёзы не полились из глаз.
Но тут случилось что- то необъяснимое. Юрий рассказал, что он только, только вернулся из Москвы, где был гостем радиостанции Эхо Москвы и рассказывал о создании своего знаменитого романса. И сказал тут же, что Первозчик до сегодняшнего дня нигде не напечатан, а он слова взял из какой-то старинной пластинки, мол, то что нельзя было напечатать, Александр Трифонович начитал голосом.
Я понимаю, что композитор, он и в Израиле композитор, он не должен знать всего, но ведущая Эха, которая, со слов Юрия, тоже не знала этих стихов и открыла их для себя, прослушав романс… Вот это – необъяснимо!
Вот так и живём, чуть отойдёшь от экрана, а тебя тут же – Эхом Израиля из Москвы.
Ну, в Интернете, понятно, все ссылки на этот стих с 1999-го года.
Но, может быть, кто-то помнит, когда мы их прочитали на бумаге?
Неужели и Твардовского распространяли в списках?
Одним из самых бесшабашных и жизнелюбивых комитетчиков был, конечно же, Сергей Устинов, выпускник средней школы №4, самый вечный студент-заочник ВИСИ, немного поэт-романтик, великолепный мелодист и вокалист, можно сказать – самородок.
Знали мы с ним друг друга ещё задолго до «Комитета Авторов». В конце 1981 года я привёл своего нового знакомого по студенческому отряду, Альберта Попова, в театральную студию "Акцент", которая находилась в "Полтиннике" (кстати, приблизительно в то же время, туда попал и Сергей Сыноров). А в соседней аудитории обычно репетировал вокально-инструментальный ансамбль Юрия Евсюкова, в котором Сергей Устинов выполнял роль бас-гитариста. На ударной установке в группе работал Юрий Беседин, один из лучших учеников Виктора Бутрина по классу ударных. У Бутрина учились все выдающиеся воронежские барабанщики, кроме Крюка - идеологического барабанщика. Именно там, после встречи с Устиновым, Сергей Сыноров стал создавать свою акустическую группу, которую в дальнейшем назвал "Песочные часы".
Во второй половине 80-х Сергей Сыноров решил провести на Воронежском областном радио многосерийный песенный конкурс "Приходи и пой!", состоящий из целого цикла интерактивных передач. Победителей выбирали слушатели, прямым голосованием. Для начала, в качестве наживки, он привлёк к участию в конкурсе своих пишуще-поющих друзей. Я попал в первую тройку приглашённых. Это был фарт, неожиданно дающий возможность крутануть по областному радио свою новую песню "Прошлое".
ПРОШЛОЕ
Я родился в тиши
Старомодной глуши,
Где бурьян у крыльца и сирень за окном,
Там, где после дождя небо в лужах лежит,
Где косился на улицу ветхий наш дом.
Жил в соседнем дворе
Добрый пёс в конуре,
Он зимою на санках мальчишек катал.
Только старый хозяин весною сдурел,
Ну а новый хозяин собаку продал.
Всё знала память дерзкая,
Плохое и хорошее.
Со мною моё прошлое,
Со мною моё прошлое,
Со мною моё прошлое.
Я немного подрос,
И попал дом под снос.
Вдруг почувствовал холод большого двора.
Мне впервые у школы расквасили нос,
И очкариком звала меня детвора.
Всё знала память дерзкая,
Плохое и хорошее.
Со мною моё прошлое,
Со мною моё прошлое,
Со мною моё прошлое.
Вот будильник звонит,
Манит солнце в зенит.
Все умылись, оделись, попили чайку.
И за мной в детский сад моя дочь семенит,
А я после работы за ней побегу…
Писали моё прошлое на полустудийный четырёхдорожечный маг с 38-й скоростью, прямо в квартире главного организатора предстоящего конкурса, Сергея Сынорова. Магнитофон я накануне деликатно заграбастал в Городском Молодёжном центре, для творческих потуг "Комитета Авторов". К записи были привлечены Устинов (бек-вокал, флейта, аранжировка) и его брат, которому досталась ответственная миссия - поддерживать деревянными палочками интересный ритм (находка Сергея Устинова).
Песня понравилась радиослушателям, и я получил заслуженный Приз - трёхпрограммное радио, которое до сей поры функционирует у меня на кухне.
Так, из века в век, я мою посуду и слушаю "Маяк", одновременно вспоминая школьный роман с пятиклассницей в "Кривоборье". Турбазы моего детства уже нет, её сначала приватизировали предприимчивые ельциноиды, а потом методично разгромили мародёры всех мастей.
По итогам радиоконкурса Воронежское ТВ сняло сюжет, где мы с Устиновым были гвоздями телепрограммы. И долго ещё наш "звёздный" дуэт завершал все концерты "Комитета Авторов" региональным шлягером "Прошлое"…
Немало хороших слов могли бы сказать о сыноровском проекте "Приходи и пой!" все его участники. В нём были задействованы и Н. Чиляков с Евсеенко и Тимошенко, и Игорь Кущев с группой "Школа", и Е. Колесникова, и рок-бард Олег Пожарский, и множество других, знакомых и не знакомых мне, талантливых воронежцев. Ещё раз хочется и со страниц этого печатного повествования поблагодарить Сергея Сынорова за всю его организаторскую и творческую активность.
После всего этого, случилось так, что в декабре 1988 года песню "Прошлое" мне разрешил исполнить на сцене московского ДК МЭЛЗ человек-легенда Борис Вахнюк, разрешил без прослушивания, но с одниим условием, если я не откажусь от его фирменного напитка: крепкий чай с коньяком. Хороший напиток. Концертная программа называлась "Лучшие барды Москвы - жертвам землетрясения в Армении". Борис Савельевич Вахнюк - журналист, сценарист документального кино, бард поколения Визбора. Именно он первым привёл на Всесоюзное радио девочку по имени Алла Пугачёва. 2 июня 2005 года Борис трагически погиб с двумя дочками, переходя одну из московских улиц, под колёсами автомобиля…
см.: ФАРТ-1 Жми сюда ФАРТ-2 Жми сюда ФАРТ-3 Жми сюда ФАРТ-4 Жми сюда ФАРТ_news Жми сюда ФАРТ-5 Жми сюда ФАРТ_news-2 Жми сюда ФАРТ-7 Жми сюда ФАРТ-8 Жми сюда
На свете много песен разных. В том числе есть масса замечательных детских песен. И сегодня, в День защиты детей надо поговорить о песнях для наших детей. Если вдумчиво посмотреть, какие современные конкурсы детской песни любы-дороги Российским каналам, то...
Мне приходят на ум два: "Детская Волна" и "Голос. Дети". Что их роднит? Оба шоу очень популярны,транслируются на самых Центральных телеканалах, участники - дети, дети поют замечательнее признанных звёзд, прописавшихся в телеящике...
Но я не не об этом родстве. Меня , в первую очередь, не интересует, что они поют. Потому что юные конкурсанты исполняют исключительно взрослый репертуар. И такой абсурдный расклад поощряется, ведь эти конкурсы делают дополнительную раскрутку крутым композиторам, не умеющим писать для детей, ведь это занятие не приносит девидендов.
Дети есть, а детских песен нет. Может их уже и в природе человеческой не существует? А , может, акселерированные таланты даже ненавидят пресловутые "детские песни"?
Нет, конечно. Песни для детей живут, есть неконтролируемая масса новых детских песен. Есть люди, продолжающие и развивающие традиции, заложенные песнями на стихи Юрия Энтина и Эдуарда Успенского, музыку Григория Гладкова, Геннадия Гладкова и Владимира Шаинского. Но новым детским песням пока нет места на Отечественном ТВ. Наши песни живут рядом, и во дворе, и в Ютубе, и за праздничным столом.
В советское время профессионалы обязаны были петь не абы-что, а песни советских композиторов. Самые задорные поэты и композиторы, песни которых перепевались не только детьми, но подпевались родителями, работали на двух студиях: "Союзмультфильм" и им. Горького. Новые детские шлягеры летели навстречу детворе с киноэкранов. Потом начинался ещё один процесс: песни , долетевшие с экрана, с удовольствием подхватывались детскими вокальными коллективами и пелись уже от поколения к новым поколениям. И тогда советские кино-песенки закономерно становились самыми народными.
Если мы все родом из детства, значит, песенный фундамент положен там, откуда мы родом.
Так как Воронеж уже явил свету панк-жлоб-джаз, то мы с Колесниковой породили свой формат: беби-поп-шоу -группу "Колесо".
Елена Колесникова - педагог по образованию, работала, в ту перестроечную пору, в ср. школе. Лена была училкой музыки и факультативно руководила школьным хором. Однажды на какой-то репетиционной базе ( А помещения на начальном этапе работы "Комитета Авторов" приходилось менять довольно часто, потому и не вспомню конкретно в какой точке города мы притулились ) я напел Лене (Колесниковой) свои детские песни, которые ради семейной забавы сочинил для своей дочери: "Кикимора" и "Африка". Песенки понравились. Не долго думая, Школьный хор выступил по Воронежскому радио с этими песнями. На местном радио у нас уже был свой человек, лидер группы "Песочные часы", член нашего комитета и по совместительству радиожурналист и единомышленник Сергей Сыноров. При таких-то обстоятельствах Сыноров просто не мог нам отказать. Так было положено начало детского авторского репертуара в бурной жизни Елены Юрьевны.
После начала стихийного расформирования "Комитета Авторов", Колесникова перешла в Городской дом пионеров (точно не помню, как он уже тогда назывался, но суть осталась прежней).
На новом месте Елена набрала симпатичный, чисто «пацанский» голосистый коллектив. Замечательные такие мальчуганы лет десяти-двенадцати. У одного солиста был младший брат, четырёхлетний карапуз. Степанов-младший лихо держался на сцене, не капризничал на съёмках, и стал беби-фронд-меном шоу-группы "Колесо" (Колесо - школьное прозвище Елены Юрьевны).
Изначально репертуар "Колеса" состоял из песен Лены-руководительницы на стихи детских авторов и двух моих, из репертуара школьного хора, но по новому аранжированных. В Городском Молодёжном центре я выпросил простенький синтезатор "Кassio" для "Комитета Авторов" и с помощью этой "игрушки" сочинил 3-ю детскую песенку для Лениного коллектива. Называется она "Сверчок". « В гамачёк на бочёк спать ложился Сверчок» - бодрая колыбельная, идею которой мне подсказала дочка.
У Колесниковой уже был опыт столичной жизни, она перед своим учительством окончила знаменитую Гнесинку. В 90-м я с "Колесом" немного поколесил по СССР в качестве временного директора и автора. Мы были в Москве, весной - на Всесоюзном фестивале детской песни в Кривом Роге, а накануне Нового и последнего в истории Советского Союза года - в Таллинне. На Украине "Колесо" стало лауреатом, используя в качестве инструментального аккомпанемента только лишь рояль и "Kassio" (что звучало и выглядело очень скромно на фоне богато экипированных украинских коллективов), но к Таллиннскому фестивалю уже была подготовлена классная профессиональная минусовка всей нашей программы, записанная на московской студии "Класс". Результат оказался великолепным - безоговорочное первое место дали нам, воронежцам. "Колесята" превзошли своих сверстников из Украины, Эстонии, Армении ... Фестиваль проходил в три этапа в течение лютеранской Рождественской недели. Над Эстонским Парламентом уже развевался не советский флаг, но нас узнавали на улицах и улыбались. Исключение составляли престарелые националистки и их кавалеры.
Праздничное шоу получилось незабываемым: Лёня Степанов - малыш с ирокезом – заводящий публику с пол-оборота, лучи прожекторов, блуждающие по восторженным лицам переполненного зала в такт нашим песням, искренние аплодисменты… Короче - КЛАСС! Правда, были некоторые проблемы с обратным вылетом в Воронеж. Выехать сразу всем коллективом нам не удалось. Мне, вместе с самым взрослым солистом «Колеса», пришлось задержаться и возвращаться домой вдвоём на перекладных. Благополучно приземлившись в голодной и холодной Москве, мы достали билет в СВ до Воронежа. Взволнованные родители в изумлении встречали нас утром 31 января. Всё это, в целом, необыкновенное, триумфальное путешествие, в итоге, и завершилось радостной встречей.
По существу, Таллиннский фестиваль детской песни стал последним в истории человечества фестивалем такого рода, что делает нашу победу ещё более блестящей и значительной. А то, что чемодан с сувенирами улетел без нас, и что в железнодорожном vip-меню был лишь чай без сахара - мелочи жизни.
На данный момент на просторах Интернета я нашёл только песню, не пропетую "Колесом", и, возможно, не пропетую зря.
см.: ФАРТ-1 Жми сюда ФАРТ-2 Жми сюда ФАРТ-3 Жми сюда ФАРТ-4 Жми сюда ФАРТ_news Жми сюда ФАРТ-6 Жми сюда ФАРТ_news-2 Жми сюда ФАРТ-7 Жми сюда ФАРТ-8 Жми сюда
Я знаю Красного Огурца ещё с тех пор, когда его просто называли Альбертом, а девушки с доброй иронией – Альбертиком. Альберт Попов учился на географическом факультете ВГУ вместе с моими школьными друзьями. Я перешёл на последний курс ВИСИ, а он на 2-й. И встретились мы с ним в начале августа 1981 года, но не на уборке огурцов, а в горах Адыгеи на сборе жутко дефицитного Краснодарского чая и ядрёного фундука. В эти чудные места я попал благодаря своим однокашникам. Ударный студенческий отряд состоял из 200 привлекательных и трудолюбивых девушек и нас, шестерых отборных представителей противоположного пола. Компания была замечательная: весёлые и остроумные географы, кавказское домашнее вино от местного директора школы, две гитары, влюблённости и сочинение весёлых песен. Об исключительных способностях Альберта можно судить даже, хотя бы, по одному лишь красному университетскому диплому. Но Альберт, после того незабываемого курортно-трудового десанта, настолько увлёкся сочинительством, что сразу после получения уникального документа о высшем образовании отрёкся от профессии.
Мой школьный друг, афганец и вечный студент Саша Власов, будучи в то время актёром театральной студии «Акцент» и одновременно работая фотографом в газете "Строитель", которая издавалась в ВИСИ, похлопотал за Альберта, и несостоявшегося географа взяли корреспондентом институтской малотиражки. Мгновенно, после первых публикаций (а порой и самостоятельной вёрстки всего номера), А. Попов резко пошёл на повышение и долго был и.о. главного редактора "Строителя". В перестроечное время он много печатался и в областном издании - в "Молодом Коммунаре". Строчил заметки, стихи, фельетоны.
Но более всего его захватила неформальная музыкальная тема. Трудно назвать российскую рок-группу, побывавшую в конце восьмидесятых в Воронеже, на концерте которой музыкальный обозреватель под псевдонимом Красный Огурец, не взял бы интересное интервью.
Альберт оказался и хорошим фотографом. Многие публикации той поры проиллюстрированы им самим. Мне запомнились фото, которые я видел у него дома над письменным столом: Цой, Кинчев, Григорий Гладков (автор музыки знаменитого мульта "Пластилиновая Ворона"). Поэтому, для меня не было ничего удивительного в том, что именно Альберт стал и одним из основателей Воронежского рок-клуба.
Клуб обосновался в крохотном ДК ТЭЦ. По старой дружбе Альберт пригласил меня на официальное открытие. Ажиотаж был грандиозный. Красный Огурец уже являлся настолько культовой персоной, что нам вдвоём с огромным трудом удалось попасть в скромное фойе ДК, едва проникая сквозь плотное кольцо безбилетных фанатов и усиленное оцепление ментов. Мероприятие производило сильное впечатление. Помню, как под первые же запилы группы "Старый Город», безбилетная стая металлистов-подростков, вместе с громадными входными дверями вломилась в зал. Рядом со мной, открыв рот сидела журналистка московской "Комсомолки", правда, уже немного не комсомольского возраста. Опередил репрессивные намерения, не сразу опомнившихся блюстителей порядка, шустрый, внешне напоминающий Жванецкого, президент рок-клуба Виктор Тягнибедин. Тягнибедин, как мне показалось, был по возрасту самым старшим из присутствующих. Он просто и решительно сказал: «Ребята, будете вести себя хорошо? Тогда оставайтесь». И металлисты-фаны благоразумно рассосались по щелям. Концерт сразу продолжился. После прокуренного антракта, апофеозом всей акции стало выступление «московской тяжёлой металлической группы» (так её объявил сам Паук) "Коррозия Металла". Говорили, что когда "Коррозия" вместе с местными фанатками укатила на автобусе, состоялось-таки побоище заждавшихся гопников и доморощенных металлистов. Но туда я не попал, т.к. я и металлистом не был и по возрасту уже не подходил.
В заключение хочется отметить, что ярчайшим явлением, которое смог породить Воронежский рок-клуб, стал проект "Сектор Газа", а первым продюсером группы был ещё один из основателей рок-клуба – Саша Кочерга (Ухват), автоматически получивший свой псевдоним на нашем родном механическом факультете. В начале гастрольной карьеры Хоя Красный Огурец выступал как бард-барабанщик на разогреве. Человек, стоя поющий с картавинкой собственные песни, аккомпанируя сам самому себе одинокому на электронных барабанах - это тоже явление в отечественном роке уникальное.
Немало для воронежских музыкантов и исполнителей Альберт сделал, работая и на одном из Воронежских телеканалов. В еженедельной популярной программе «Музыкальный гребешок» звучало большое количество песен наших земляков. На передаче у Альберта побывали Хой и Вадим Глухов с клипом «Туман» (это была премьера). Не раз он приглашал на эту передачу и меня. Его командой был снят клип на мою песню «Колдырь».
Слава о Красном Огурце гуляла и по Москве. В частности, по просьбе Барри Алибасова он сочинил тексты для первого состава "На-НА", но нашли ли эти тексты практическое воплощение, мне не известно. Зато, когда я слышу классическую цитату «Поэт, оставь, хоть строчку», первое, что мне всегда приходит на ум, так это один из лучших альбертовских экспромтов той поры:
«И вот я в лесу под ёлочку ссу».
Несмотря на всю эксцентричность Красного Огурца, наши с ним отношения, в целом, всегда ладились, с самого начала.
В начале своей рок-карьеры поющий младший сержант ГАИ Хой регулярно выступал в ДК ТЭЦ сольно, с акустической гитарой. Когда ко 2-му фестивалю у него подобрался коллектив единомышленников: Семён - бас, Крюк - барабаны, а сессионным гитаристом с колхозным панком лабануть было уже почётно, то стал вопрос о названии отвязной команды. Победил вариант Кочерги, предложившего услуги директора группы - "Сектор Газа". Именно так до сих пор в народе обозначен левобережний треугольник Воронежа, перезагазованный заводами СК (Синтетического Каучука), Шинным и мощной ТЭЦ.
Серёжа Устинов неожиданно пригласил меня на 2-й городской рок-фестиваль, в котором он принимал участие в составе гр. "ВДНХ" вместе с Юриком Бесединым. Конкурсная программа проходила на окраине Воронежа в обшарпанном кинотеатре "Октябрь". Народа была уйма, большая половина которой составляли сами участники концерта. На удивление аппаратура держала гармоничный баланс между грохотом и словами. Много звучало пафосных композиций, типа зарифмовонных передовиц про борьбу за мир. "ВДНХ" отработала в тот вечер на профессиональном уровне, Серёга и Юрка тоже остались довольны собой. Но о чём они пели я напрочь забыл, когда на сцене нарисовались Хой в клетчатой рубахе и его бригада простецких пацанов. До сих пор самой моей любимой песней из репертуара "Сектора" остаётся разудалая ядовтая зарисовка о всёпобеждающей юношеской любви "Местные":
Я живу на Ваях
Мне,поверь,не ведом страх,
Но от этой страшной мысли
Происходит стук в зубах.
На Чижовке ты живёшь
И к тебе не пройдёшь.
Так чижовские замесят
Что до дома не дойдёшь.
Очень странные дела
До чего жизнь довела.
Мне к любимой не пройти
Могут встретить на пути.
МЕСТНЫЕ!!!
Это было до сумасшествия необычно на фоне всего слышанного ранее и в тоже время стильно и близко сердцу, можно сказать - патриотично! Так и я стал фаном-переростком.
Как я лично познакомился с Юрой Хоем? Да очень просто, не специально. В эпоху бурной деятельности Воронежского Молодёжного центра, с торца старейшего Русского Драматического театра им. Кольцова стоял центровой ларёк. Главнейшей и единственной задачей, не всегда одинокого обитателя этого уникального киоска, была одна цель - снабжение горожан и гостей Столицы Черноземья билетами на все платные мероприятия под крышей комсомола.
В тот памятный вечер весь город был оклеен культовым портретом загадочного волосатого очкарика. Не Леннона, конечно, а Егора Летова. А то, что с "Гражданской Обороной" завтра выступит сам Хой со своим "Сектором", и так знали все городские неформалы. Билетами приторговывал и.о. ведомственной малотиражки и внешкор "Молодого Коммунара" Красный Огурец. С творчеством "Сектора" я уже был знаком по 2-му рок-клубовскому фесту и гуляющим из рук в долгожданные руки записям их задиристых песен. Хой на одном дыхании недавно записал сразу два альбома в "Блек Боксе", правда ему ради этого пришлось продать лихую "Яву", взятую ( как он сам многократно пел) "на халяву". О существовании Летова я был наслышан в подворотнях, под лёгким допингом продвинутые пацаны горланили: " А перестройка всё идёт по плану!" Творчество сибирского панка меня почти не интересовало. Вот по этим причинам я зарулил к Альберту не за билетиками, а просто пообщаться. В кооперативной каморке кроме Огурца на бескорыстной основе приторговывали Семён и Крюк. Альберт нас тут же познакомил поближе. В разгаре нашей непринуждённой беседы, когда рокеры стали охотно делиться свежими студийными впечатлениями, в "кормушку" просунулась взъерошенная голова Хоя. Так мы и познакомились. Юрок, узнав, что я в теме, тут же поинтересовался: "Ну, как? На кого похоже?" "Ни на кого не похоже. Зашибись!" - констатировал я. Тут же я предложил попробовать крутануть какую-нибудь песню из двух дебютных альбоов. Мы вдвоём перебежали через дорогу, за две копейки позвонили Сержу Сынорову. Сергей через десять минут примчался взъерошенный ( замечу у него по жизни вечно възерошенный хайер) и спросил: " Без мата есть?"
И на следующий день в нашем городе состоялось сразу два знаковых события. По радио впервые прозвучал "Сектор Газа" с обличающей композицией "Эстрадная песня по радио, в натуре я очень тащусь". А на стадионе "Буран" состоялся сольник Летова. "Сектральным газовикам" после первых аккордов удалось смыться от ошалелой толпы поклонников. Как мне рассказывал Кущ ( в то время основной гитарист супер-группы), тогда он чудом спас и здоровье, и уникальное американское весло. Этим чудом оказался быстрый бег. С Кущём нас по жизни многое чего связывает. Например, мы даже спасли друu-друга в полном смысле. Я спас Игоря, когда его , накачав какой-то дрянью, в 15-градусный мороз решили переселить прямиком в сугроб из собственной квартиры в центре города. А он меня спас, когда отметив его спасение, я переплывал лужу на Низах.
До этих сумасшедших событий о творчестве "Сектора" или совсем ничего не писали. Или появлялись отдельные статьи ругательно-назидательно-запретительного характера. Критическим апофеозом стала статья о псевдотворчестве "Сектора Газа" в газете местных партийцев "Коммуна", после которой тираж её кратковременно сказочно подрос.
Ещё раз я видел эту разгромную статейку с глубокомысленным филологически-идеологическим разбором хитов про "грязные вонючие носки" и реквием разбитой банке пива в бережнохранящемся Галиной (женой Хоя) альбоме, который форматировал сам Юра Клинских.
После радиопремьеры припанкованной "Эстрадной Песни" вдруг непонятным образом жизнь Хоя стала налаживаться. Ругать его прекратили. Но и не хвалили. А в музыкальном блоке "Молодого Коммунара" стали появляться фразы: о том что "наш "Сектор Газа" выступил с успехом то там, то сям и ,наконец, вовсе произвёл фурор на рок-фесивале в Старом Осколе. У меня даже сохранилось первое полновесное интервью с командой Хоя в том "Коммунаре" эпохи Красного Огурца. Всё там , как надо: и вопросы, и откровенные ответы. И шикарное фото первого состава "Сектора Газа".
Что такое Глинозём? Это не просто одно название, оставшееся от строительного карьера. Старожилы утверждают, что это очень шухерной район Воронежа из совестском прошлого. А вот для наших комитетчиков, в первую очередь - это легендарный неформальный культурный очаг воронежского андеграунда. Главной магистралью Глинозёма является настоящий проспект Труда. А в голове этого знатного проспекта негласным живым памятником бездарной архитектуры и пристанищем самородков сохранился и до сих пор действует "Детский клуб". Этот гостеприимный очаг поддерживает выдающийся педагог-организатор Любовь Васильевна. А о былом присутствии "Комитета Авторов" напоминают фигурные металлические решётки на, заменяющих фасадную стену, огромных окнах крохотного дк. Приятно осознавать, что при монтаже, до лихолетья совершенно не нужных решёток, в роли сварщика был я, а Николай Ч. - моим ассистентом. Отмечу, проверено временем - решётки пришпандорены намертво!
Тут уместно подчеркнуть, что и до "Комитета авторов" клубная жизнь била родниковым ключём под руководством Любови Васильевны. А актив дк регулярно прирастал местными кадрами. Некоторых товарищей тут стоит особенно отметить:
Вася Черных (Самоделкин) - рукастый и смекалистый умелец, художник и гитарист;
Славик - добродушный энтузиаст, мастеривший свои "фирменные" колонки ( в том числе и нам) в подвале-мастерской ближайшей общаги
и Коля Чиляков - коренной глинозёмец и самый изобретательный участник всех творческих начинаний, одобренных Любовью Васильевной.
С ностальгической улыбкой вспоминается генеральная репетиция "Сектора Газа" в многофункциональной мастерской беззубого Славика перед областным чёсом восходящих "звёзд" рок-черноземья во главе с Хоем.
Ядрёный, как кабан, Юрка с голым торсом и посвистывающим микрофоном; Крюк, барабанящий в одних труселях; флегматичный Семён с басом пританцовывает в углу и Вася Самоделкин, сосредоточенно ковыряющий струны на пустом ящике из под лимонада "Буратино". Внеочередные полуночные посиделки "Комитета" закруглились. И я перед неотвратимой дорогой на родной Пятак случайно заглянул в "репетиционную" Славика. И надолго с удовольствием задержался. В тот вечер мы со Славиком стали одинокими свидетелями панк-жлоб-забоя. Хой, не прекращая петь, кивнул мне на приветствие, а в конце программы традиционно поинтересовался: "Ну, как?" Славик традиционно промолчал, я кратко одобрил: "Зашибись!"
На излёте 90-х мы с Черных встретились в одном вагоне, оба возвращались с родительских соток на тихоходном дизеле. Вася только что вернулся из Германии. "Сектор" с неизменным успехом прогастролировал по русскоговорящим клубам. Он мне рассказывал не о скоростных поездах, а о западногерманской дискотечной аппаратуре. Однажды их команда просто отдыхала в клубешнике. Колонки были расположены таким хитрым образом, что прокачивая зал на полную катушку, музыка не мешала обычной беседе (не на повышенных тонах). Настолько звук был прозрачным!
Да, весь мир - кино, а мы - кадры.
А ведь в конце 80-х мы гордились своим самопальным усилком "Marshall", выпущенным деловитыми руками идейного КСПэшника и радиста Миши из ДК "Коминтерна", ныне спрятавшегося за рекламными щитами на перекрёстке пр. Труда и Московского проспекта.
Давно уже нет Клуба Самодеятельной Песни во Дворце им. Коминтерна. За последние 30 лет чего там только не было. И шубами торговали, и "белыми братьями" слабовольным людям головы заморачивали...
А "Детский клуб", которым уверенно рулит маленькая, но не хрупкая женщина, работает. И не привратился он в заурядный магазин. А всё потому, что Любовь Васильевну знают, любят и уважают все обитатели Глинозёма, всех возрастов. И у меня нет ни одного знакомого, попавшего в сети "братства мракобесия".
см.: ФАРТ-1 Жми сюда ФАРТ-2 Жми сюда ФАРТ-3 Жми сюда ФАРТ_news Жми сюда ФАРТ-5 Жми сюда ФАРТ-6 Жми сюда ФАРТ_news-2 Жми сюда ФАРТ-7 Жми сюда ФАРТ-8 Жми сюда
"- Мне очень нравится балет,-
Ребятам я сказала". Агния Барто «В театре»
Племянница Оля, как положено в 8 лет, загорелась балетом. В студию Киевского оперного театра им. Т.Г.Шевченко не взяли: в отличие от жирафа, короткая шея. Утешились студией поскромней при Октябрьском дворце Киева. Тот же пти-батман, пуанты, работа у станка, интриги – как у больших. Нехилые поборы - на юбилеи великих музыкантов, особенно страдальца за голубое дело Петра Ильича Чайковского. И ничуть не меньшие поборы – дни рождения преподов и иже, их кошечек и собачек, на занавески и т.д.
2 года вся семья жила в вожделении премьеры, где Оле посулили роль солистки, ибо мы больше всех натаскали косметики и чёрной икры художественной руководительнице. Наконец – премьера. Балет о дружбе народов. Собралась вся родня, даже примотала бабушка из Москвы. Увертюра. То да сё. Картины. Акты. А Олечки нет и нет. Даже спросили художественную руководительницу. «Ждите, вот-вот».
Наконец, финал. Бессмертная музыка гимна Советского Союза, и по главному проходу зрительного зала побатальонно, на одного линейного дистанции, ... на пле-чо, равнение направо, строевым шагом - арш! таки церемониальным шагом, на пуантах двинулась кавалькада юных балерин, каждая из которых несла флаг какой социалистической республики. Оле по её роли в спектакле достался флаг Узбекской ССР. Флагоносицы взошли на авансцену и выстроились на фоне декорации – Красной площади с Кремлём и Мавзолеем. Аплодисменты, переходящие в овацию. Цветы. Таки победила дружба!
Представительство Узбекской ССР в Киеве наградило Олю Почётной грамотой и ценным подарком – тюбетейкой-вышиванкой. Ташкентская газета «Заря Востока» живописала спектакль, особенно отметив талантливую игру солистки Ольги И., проча ей большое балетное будущее в одном ряду с Павловой, Улановой, Вагановой (Волочкова тогда ещё не родилась)..
Увы, с будущим не сложилось: с балетом мы сразу завязали. Мудрый дед сказал, что уходить со сцены надо в зените славы, а не досиживаться до момента, когда выведут под белы руки на несгибающихся ногах. Спектакль же выдержал ещё десятки постановок, вплоть до 1991 года, когда надружившиеся народы разорвали союз как Тузик грелку. А Олю звали взад, обещая повышение: нести флаг РСФСР. Всё-таки за Олину короткую, но яркую карьеру организм художественной руководительницы впал в наркотическую зависимость от чёрной икры.
Однако девочка так и не вернулась, но на всю жизнь в память о замечательном сценическом прошлом сохранилась Почётная Грамота представительства Узбекской ССР, тюбетейка и горделивая походка, как будто она всё ещё несёт государственный флаг Узбекской ССР.
...Пятилетний Сережка летел с городской горки захлебываясь от счастья и морозного, рождественского воздуха. Внизу, в тупике блестящей тропинки, растопырила руки мама, готовая принять сына в меховые объятия норковой шубки. Вечерний город - матерился рекламными огоньками новогодних гирлянд.
В десяти метрах от матери, внезапно сгустился воздух в куриную гузку и затрещал как изношенный трансформатор. Сережка влетел в огненное кольцо, и... Выехал на чистый, парящий от солнца асфальт.
Знакомые дома - утопали в зелени кленов и тополей. Расплавленные июльским солнцем горожане в шортах и миниюбках, удивленно глазели на мальчика в зимней курточке, вылетевшего из воздуха к павильону "COLA".
Сережка, изумленно озирался вокруг двадцать секунд, потом открыл как аллигатор рот, и, во всю мощь маленьких гланд заревел:
- МА-А-А-МА!!!..
Изумленные очевидцы столпились вокруг ребенка и разом забормотали. Девушка с трехцветной прической - протянула малышу обкусанное мороженное. Дама бальзаковского возраста, рассержено ее оттолкнула, и, стала расстегивать Сережкину шубку. Три оболтуса достали телефоны чтобы снять - "Ржач!!! Атжег!!!Смотреть всем!". Дед с пакетом сахара и булкой хлеба - звонил в полицию.
От неведомой, мощной силы - собравшаяся толпа зевак развалилась на две части. Симпатичная дама лет - двадцати пяти, брюнетка, шла насквозь как ледокол "Челюскин". В кильватере ее, держась за шлейф развевающейся юбки, бежал парень с одутловатым лицом и вытаращенными глазами.
Увидев мальчика, брюнетка закричала:
- СЕ-Е-РЕЖААА!!!
- МА-АА-МА!.. Завыл мальчик увидев брюнетку.
Дама, грубо оттолкнув доброжелателей, схватила ребенка на руки, и в унисон зарыдала вместе с обожаемым чадом. Одутловатый, улыбаясь во все двадцать два зуба, хватал то сына, то жену и бормотал:
Я-же тебе говорил!.. Я-же тебе говорил!..
Мамаша, удерживая сынулю правой рукой, освободила левую, и, с хорошего размаха - дала мужу смачного леща по шее. Счастливый папаша, улыбаясь как Буратино - отошел. Сзади, два мужика с пивом, потянули его за футболку:
- Слышь, земляк, объясни лЮдям, почему дети из ниоткуда выезжают?.. Без обид!.. Пиво будешь?..
Земляк с удовольствием отхлебнул из трехлитровой "соски" холодного "разливного" и попросил сигарету. Внимательные слушатели удовлетворили просьбу тут-же, и, кивнули:
- Ну-у!!?..
Дергая плечом и слегка заикаясь, одутловатый поведал заинтересованным:
- Вы понимаете... Жена пошла с сыном в январе на городскую горку... Он с горки поехал, и... В воздухе перед ней растаял!!!.. Мы в "ментовку"... Те - "Идите на Х..", Я ей тоже не поверил. Отколотил... Она и к гадалкам, и к попам... А мне сон приснился - мужик в белом сказал, - Ждите Сережку ровно в 13:30 десятого июля на том-же месте где он исчез... Он мне неделю подряд снился, гад, и, как это скажет - зачем-то рукой по башке погладит, как кошка лапой... И вот! Сами видите!!!...
Мужики отхлебнули пива и пожали плечами:
- Хрень какая-то!.. Че к чему?!..
Счастливый папаша, обнял их как родных и прошептал:
- Там потом оказалось, какие-то злыдни с ВИЧ, наркоши, свою кровь на лезвия намазали и в горку воткнули... За Сережкой следом - пьяный прокурор на жопе ехал... Серега - за два сантиметра исчез...
«И кто бы мог подумать, что бизнес по продаже чёрных пакетов улучшится в несколько раз, в связи с принятием закона, о запрете продажи алкоголя, после двадцати двух»
Время было позднее, где то около начала новых суток. Тёмная ночь, хмурясь нависшими тучами, изредка поблёскивая, длиннющими молниями вступила в свои права. Я подъезжал к родному городу, в мирно-сладостном спокойствии, догадываясь, что нависшие тучи, вряд ли успеют накрыть меня летним ливнем. Я уже промчался мимо арки с названием города и приближаясь к первому продуктовому магазину вспомнил, что мне нужен простой пакет, чтобы уложить разбросанные в багажнике вещи. Остановившись около придорожного магазина, я вошёл внутрь и как-то радостно улыбаясь, поздоровался с сонной продавщицей. Она тоже, почему то заулыбалась и встала у прилавка приподняв бюст примерно пятого размера в полной готовности обслужить клиента. Я достал из кармана тысячу рублей и положив перед ней, просто выговорил:
- Девушка, а можно большой пакет. Мой взгляд затрепыхался словно в плену, того самого шикарного бюста. Она обернулась, сняла пакет, оторвав его от пачки, как лист календаря и зачем-то широко раскрыв его, заговорщически спросила:
-Сколько?
-Чего сколько?-очумело переспросил я, подвигая деньги.
-Ну, водки там, или пива, какого ну говорите же?
-Да нет, девушка, мне просто нужен пакет.
-Как пакет? -как-то странно ошарашенно посмотрев на меня, очень удивилась девушка.
Вампиров сейчас развелось, так хоть святых выноси!
Куда ни плюнь – везде они. И не наши родные упыри-кровососы, а все заграничные, бледно-изящные с томным взором и высокохудожественным образованием. Так и хочется крикнуть им: «Гоу хоум!».
Вампиром быть модно. Даже сын Петровича Мишка старательно косит под эту чужеродную субстанцию: ходит с постным лицом, досадливо морщится на котлету и чай, пожирает «Гематоген» пачками и втихаря подрисовывает темные круги под глазами, что на его круглой румяной физиономии смотрится как-то странно. Странные времена, странные нравы!
А вот от дяди Васи, местного алкоголика, такого никто не ожидал…
Конечно, круги под глазами дяди Васи всегда отличались особыми размерами и глубиной цвета, а инфернальной бледности позавидовал бы сам Дракула. Но к этому все давно привыкли и понимали, что причиною такой яркой внешности было вовсе не питие теплой человеческой крови, а употребление другой, весьма горячительной жидкости.
Случилось это поздней весной, когда за окнами блочных пятиэтажек ласково шелестела свежая листва, орали постмартовские коты, гоготали выпускники местных школ, а байкеры оглашали окрестности реактивным ревом. Именно в эту пору белых ночей и разведенных мостов дядя Вася и обратился.
Как-то вечером, заглянув к дяде Вася «на огонек», Петрович застал друга в непривычном радостном волнении. Дядя Вася метался по квартире в поисках приличной одежды, был чисто выбрит и, что самое удивительное, абсолютно трезв. На призыв старого товарища хлопнуть по чуть-чуть дядя Вася ответил категорическим отказом, чем потряс Петровича до глубины души. Ни какие уговоры (сбегать в ближайший магаз, «да мы же под закуску» и «теряешь былую легкость, друг!») не помогли. В конце концов, Петрович сдался и потребовал разъяснить, что же потрясло основы мироздания в отдельно взятой дяди Васиной квартире. И был потрясен во второй раз за вечер известием о том, что дядя Вася нашел работу. И какую! Творческую! Не пыльную! Денежную!
Петрович был сражен на повал, т.к. после пары неудачных попыток устроить друга на работу, на дяде Васе, как на работнике, был поставлен жирный крест. И вот теперь…
И вот теперь дядя Вася с пафосом объявил, что устроился работать «реаниматором!».
- Кем-кем?! – опешил Петрович.
- Реаниматором, - уже без пафоса и как-то даже неуверенно повторил дядя Вася.
- Это кто ж тебя устроил-то? Тебя ж к больницам на выстрел нельзя подпускать, там же спирт!
- Каким-таким больницам?! – возмутился дядя Вася. – Ни в какие больницы я не собираюсь. Я в ресторане буду работать! Людей развлекать.
Перед внутренним взором Петровича возникла впечатляющая картина трудовой деятельности соседа: дядя Вася в белом халате и с дефибриллятором наперевес бегает среди посетителей ресторана, задорно сверкая глазами поверх хирургической маски.
- И как же ты их будешь развлекать? – ошарашено спросил Петрович.
- Есть задумка, - загадочно ответил дядя Вася и хитро сощурил правый глаз.
- Арт-директор Вадим сказал, что у меня есть фа… фактура, - продолжал Василий, все более раздуваясь от важности и смакуя мудреные слова, одно произнесение которых позволяло ему подступиться к той самой богеме, о которой кто-то когда-то рассказывал по телевизору.
- Фактура? – удивился Петрович. – Фактура врача - реаниматора?! - Ты, Вася, свихнулся, – мягко поставил диагноз Петрович.
- Какого врач! – взвился дядя Вася. – Я буду вампиром!
О такой паузе, какую закатил Петрович, мечтает каждый артист. Всеобъемлющая, с привкусом потрясения и легким налетом недоверия. Он хватал воздух ртом, силясь сформулировать вопрос, но не мог произнести не звука.
- Ааааа?.. – наконец прорвалось из глубин Петровича.
-Да, - с воодушевлением заявил дядя Вася, принимая мычание соседа за восхищенные вздохи. – Я буду как вампир. Мрачный, в черном костюме, глаза страшные. Буду ходить среди гостей, кланяться, щурить глаза и молчать все время. Это так Вадим сказал. Пятьсот деревянных за вечер, прикинь?!
И Петрович прикинул. Точнее, на него снизошло озарение.
- Аниматор!!! – заорал он, и в серванте звякнули остатки посуды. – Вот как это называется!
- А, ну точно, - отозвался Василий. – А то я думаю, что-то не то… Врачи и все такое.
Петрович оценивающе оглядел дядю Васю и одобрительно похлопал по спине:
- Орел! – заявил он. – Как хоть ресторан называется?
- Как-то сложно… «Приют инфра… инфар». Щас бумажку достану.
И дядя Вася выудил из кармана потрепанных джинсов визитку темно-сиреневого цвета с позолотой по обрезу. Золочеными же буквами на визитке было напечатано:
Вадим Деймонович
ресторан «Приют инфернала»
Арт-директор
тел. (921)99-666-13 (звонить только после 23:00)
Визитка выглядела солиднее некуда, и Петрович с уважением посмотрел на соседа. Дядя Вася приосанился и весь аж засветился от резко подпрыгнувшей самооценки.
- Ну, что, соседушко, - проворковал Петрович. – Не грех и обмыть новую работу?
Тут дядя Вася как-то сразу сдулся и поник.
- Нельзя, - сказал он, тяжело вздохнув и жалобно глядя на Петровича. – Я расписку дал. А то денег не заплатят…
- Распииииску, - протянул Петрович.- Хммм, это серьезно. Что ж теперь, вообще пить не будешь?!
- Перед работой не могу, - затараторил дядя Вася.- Не могу. Потом уже, после. А мне уже заступать через час. Час, да.
Петрович с сомнение поглядел на подергивающегося Василия, но промолчал. Чего на свете не бывает? «Поживем – увидим», - подумал они и проводил дядю Васю до автобусной остановки.
В ясновидении Петрович никогда замечен не был, снов вещих тоже не видал, но долго ждать не пришлось: ранним утром следующего дня их утопающий в тополях и «акациях» дворик действительно УВИДЕЛ. Точнее увидела баба Маня, соседка с первого этажа. Старушке не спалось. Рассветы в мае ранние, вот и вышла бабуля на свежий воздух, мусор вынести да сигаретку выкурить…
Петрович проснулся от дикого женского крика. Кричали где-то на улице, перед подъездом. Можно было расслышать что-то про «нечистую силу» и «изыди». Жена Петровича держалась за сердце и хватала ртом воздух. Матерясь и спотыкаясь, Петрович натянул штаны и скатился по лестнице на первый этаж, чуть не уронив по дороге пару квохчущих соседок. Сын Мишка свесился из окна и жадным взором рыскал по двору в поисках заявленной нечистой силы. Сила притихла и не показывалась.
У подъезда Петрович обнаружил истерично рыдающую бабу Маню в окружении группы встревоженных соседей в халатах и ночных сорочках. Дрожащей рукой она указывала в сторону мусорных баков и страшным шепотом информировала соседей, что «ОНО ТАМ!».
После отпаивания успокоительным и долгих уговоров из старушки вытянули подробности произошедшего. Ничего не подозревающая баба Маня шла с ведром к бачкам, как вдруг, совершенно бесшумно из утреннего тумана выплыла зловещая фигура.
- Огромного роста, белый весь, как покойник, - вещала баба Маня. - Глаза черные горят, аж сердце пронзают! А изо рта кровь стекает! Смотрит на меня и скалится. А во рту клыки по пять сантиметров!
Тут старушка задохнулась от пережитых впечатлений, и соседям пришлось влить в нее очередную порцию корвалола.
- А дальше что?! Дальше-то! – нетерпеливо подскакивал вокруг Мишка.
- Ой-ты, дальше то страсть! – запричитала старушка. – Дальше он руки-то ко мне протянул, а в руках кровавое что-то хлюпает!
- Человека, наверное, сожрал! – заволновался народ.
- И тут я закричала, он и пропал… Оберег меня Боженька!
- Как пропал?! Куда пропал? – воскликнул Мишка и с досады топнул ногой в пушистом тапочке.
Из всей толпы он единственный расстроился из-за исчезновения бледной твари. Остальные жильцы опасливо озирались по сторонам и потихонечку начали отступать к дверям подъезда в непреодолимом стремлении укрыться от всякой нечестии за надежными металлическими дверьми своих квартирок. Кто-то судорожно вспоминал про чеснок, которого было завались, и серебряные пули, с которыми было как-то напряженно.
И только Петрович ЗНАЛ, что тут произошло на самом деле.
Народ разбежался по квартирам за пять минут. Бабу Маню увела под руки соседка, мерить давление и пить чай. Мишка начал было поисковую операцию, но был изгнан отцом с поля боя, за что (про себя) поклялся страшно отомстить. Петрович помедлил минуту, осматривая двор. Солнце взошло и мягким утренним светом ласкало деревья, кусты, покосившиеся качели и мусорные бачки. Солнце - оно такое. Соседский черный кот, хитро улыбаясь, лежал на скамейке. Он, несомненно, все знал, но докладывать не собирался. Петрович медленно подошел к мусорным бакам и тихо позвал:
- Вася… Вася, выходи. Все ушли.
Что-то заскрипело, забренчало, посыпалось битое стекло, и из моря целлофановых пакетов ближайшего бачка явился дядя Вася, как Афродита из пены морской. Вид у него был не просто помятый, а ужасный.
- Даааа, - выдохнул Петрович. – Да, Вася, краше в гроб кладут.
Дядя Вася виновато потупился, всхлипнул, а потом вдруг зарыдал в голос.
- Ну-ну, - уговаривал его Петрович, осторожно похлопывая по спине, дружески смахивая картофельные очистки и размазывая остатки кетчупа. – Не расстраивайся, сейчас к тебе пойдем, умоешься, выпьешь…»
Но дядя Вася зарыдал еще горше. Когда рыдания плавно перешли в стенания, Петрович отеческой дланью встряхнул соседа и потащил к нему домой. С грехом пополам открыв дверь, Петрович водрузил товарища на пол (не пачкать же все в квартире!) и тут уже внимательно рассмотрел поверженного вампира во всей его красе.
Дядя Вася был во фраке, фрак был грязен, рукав оторван. На шее болтались остатки от белой некогда манишки. Жиденькая шевелюра, напомаженная гелем, производила жалкое впечатление. Синева под глазами тревожила своей натуральностью, и, внимательно приглядевшись, Петрович понял, что дядю Васю кто-то наградил хорошим ударом в лоб, от чего под глазами разлилась ни с чем не сравнимая добротная синева. По лицу было размазано что-то коричнево-бордовое, и это был не кетчуп…
«Ничего себе поработал!» - подумал Петрович и потащил приятеля под душ.
После душа, здорового сна и двухсот граммов огненной жидкости, дядя Вася был готов поведать другу свою повесть, которой не было печальнее и т.д.
По началу все шло отлично. Дядя Вася явился в ресторан без опозданий, переоделся во фрак, залил волосы гелем, принял меланхолично отрешенный вид и вышел к посетителям.
Как и было задумано, ходил меж столиков, кланялся, пристально пялился на отдыхающих.
Фрак немного жал в подмышках, а в остальном, все было прекрасно. Народ был впечатлен новым персонажем, а дамочки даже повизгивали от удовольствия, когда дядя Вася им зловеще улыбался.
Но после двенадцати ночи грянул гром. В заведение нежданно-негаданно явился старый вампир. История сего субъекта была стара как мир: примерно проработав в ресторане в качестве вампира три месяца, бывший слесарь-сантехник, стал обращаться на неправедную дорогу тихого алкоголизма. Сначала допивал за клиентами, потом стал прикладываться к выпивке в баре. А в одну прекрасную ночь упился до разнузданных танцев на стойке с последующим раздеванием, битьем бутылок дорогого коньяка и попыткой выпить кровь любовницы одного из постоянных клиентов. За что и был изгнан из прадайза с волчьим билетом.
Но разве может Князь тьмы забыть обиды?! Никогда! И нелегкая занесла слесаря – экс вампира в первую рабочую ночь дяди Васи в «Приют инфернала». Слесарь был не трезв и очень зол. И первый, кого он узрел, ввалившись в зал, был проклятый конкурент, занявший его выстраданное место!
Целеустремленный слесарь ринулся в бой, не дав охране ни секунды для обдумывания маневра. Ничего не подозревающий дядя Вася как раз галантно кланялся круглолицей барышне в блестящем платье и вдруг был внезапно выведен из инфернального состояния мощным ударом в лоб. Василий никогда не был бойцом, даже в свои лучшие времена. Цепляясь за визжащую барышню, а потом за скатерть, он с грохотом рухнул на пол и был осыпан посудой, столовыми приборами, шедеврами шеф-повара и полит опять же дорогим коньяком. Слесарь издал победный клич и демонически захохотал. А дальше все было как в боевике: неожиданно, быстро, нелогично! В замедленной съемке это выглядело бы так: слесарь потрясает кулаками, охранники бегут к нему, потрясая дубинками, дядя Вася восстает из-под стола и с диким криком, опережая охрану, вцепляется слесарю в горло мертвой хваткой.
Две минуты охранники пытались оторвать дядю Васю от экс вампира и, не преуспев, вызвали скорую. Флегматичный, все повидавший, доктор равнодушно осмотрел композицию «дядя Вася разрывает слесарю горло» наклонился к уху последователя Самсона и что-то тихо сказал. Побелевшие пальцы дяди Васи разжались, и бездыханный слесарь рухнул мешком на пол. Доктор пожал плечами и без спешки занялся слесарем, в котором еще теплилась жизнь.
А понурый дядя Вася, провожаемый испуганными взглядами охранников, поплелся к выходу. Перед его мысленным взором огненными буквами была начертана фраза: ДЕНЕГ НЕ БУДЕТ! Голова трещала, пальцы сводило от напряжения, в душе хлюпала ноябрьская снежно-дождевая каша. Дядя Вася направлялся в сторону дома, никто его не останавливал. По дороге он зашел в магазин (24 часа) в надежде купить водку-утешительницу, но водки ему не продали, т.к. рассвет еще не наступил. По старой отечественной традиции, добрая продавщица сжалилась над мужичком с изрядно побитым лицом и вместо водки вручила ему два куска охлажденного мяса, которые настоятельно посоветовала прикладывать к глазам, «чтоб фонари быстрее прошли».
Вот так дядя Вася и брел: в изорванном фраке, с плевком в душе и кусками охлажденного мяса в руках, которые он поочередно прикладывал к глазам, от чего по его лицу медленно расползались кровавые подтеки. Таким вот его и увидела баба Маня в предрассветном тумане. Дядя Вася пытался объяснить ей, даже протянул руки в поисках простого человеческого участия…
- А дальше ты в курсе, - вздохнул дядя Вася и налил себе еще водки.
Петрович почесал в затылке, дивясь судьбе-злодейке и одарил Василия китайской мудростью:
- Забей! Мы тебе лучше работу найдем! Нам их Голливуды не нужны.
И вообще, Вася, что ни делается – все к лучшему! Наливай!
Воскресенье. В Москве – жара. На улицах пусто, все москвичи за городом. Я возвращаюсь от внучки. Возле дома присела на лавочку передохнуть. Вдруг передо мной возникает молодой человек, лет 17, не больше. Симпатичный, рыженький, кареглазый, приятно одет. Слегка поддатый. К груди бережно прижимает двухлитровую баклажку пива и бутылку водки. Лучезарно улыбаясь, обращается ко мне:
– Простите, вы не подскажете, как добраться до Преображенки?
Говорю, что надо завернуть за угол вот этого дома, повернуть налево и дойти до трамвайной линии, там сесть на трамвай под номером 11.
– А по прямой нельзя? – интересуется он.
– По прямой – нельзя, – отвечаю.
Стоит, переминается с ноги на ногу. Вижу, что не совсем меня понимает. Повторяю маршрут, сопровождая объяснение выразительными жестами.
– Да мне бы лучше по прямой, – упорствует юноша.
Начинаю сердиться. Экий бестолковый! Объясняю ещё раз. И тут он вдохновенно протягивает мне свои бутыли со словами:
– А вы… не будете?
Я аж дар речи потеряла. Но ненадолго.
– Нет, я – не буду.
Парнишка явно затосковал. Даже жалко его стало – выходной, а выпить не с кем. Еще раз показываю на угол дома, за который надо свернуть.
– Ну… ясно, – неуверенно говорит он. – А там – по прямой?
– Там – по прямой! – сурово ответствую я.
Парень вежливо благодарит, доходит до угла и идёт строго в противоположную сторону. Но по прямой.
Надеюсь, к вечеру он всё-таки добрался до Преображенки.
Вот здесь ни слова лжи. Все правда, кроме орфографических ошибок :)
======
Сестра вчера (в сентябре 2008) звонит из Нижнего. Поздоровались и она спрашивает:
- Ой, что там у вас в Тольятти, говорят все скупают!
Быстренько сообразив что к чему и вспомнив последний соляной кризис отвечаю ей:
- Да ничего не случилось, какой-то чудак (собственно я сам и ляпнул ради шутки) в интернете ляпнул, мол что-то давно у нас не было ни путчей ни финансовых кризисов, а на улице осень, путчи они ведь осенью бывают...Кризис ему подавай, соскучился блин...
- Ну и что?
- Ну что, что... народ не так понял, потихоньку стал валюту скупать.
- А дальше что?
- В Москве узнали, пригнали сюда два вагона один с баксами другой с евриками, у них ведь там в Москве валюты немеряно.
- Так это же хорошо!
- Да хорошо то хорошо, да только народ снова не так понял, начал обратно валюту сдавать и причитать "Дурят, ох дурят!"
- Так ведь точно дурят! А мне то что делать со своими сбережениями?
- Много у тебя?
- Ну есть немножко..
- Тогда завтра в продмаг и купи риса, пшена, сахара, гороха, перловки, соли ну еще что не дорого мешков по пять...
- Да у меня на столько денег не хватит, а за солью я уже несколько лет не хожу, еще ту не сьели
- Это как не хватит, а ведь у нашей бабки в деревне во времена застоя меньше полтонны продовольствия на члена семьи в амбаре никогда не лежало!
- И что теперь будет?
- Как что будет, урожай этого года по квартирам растащим и будем водку пить
- Да ну тебя, тебе бы только посмеяться.
На том разговор и кончился.
======
Но не совсем. После публикации этого рассказа на релполе, релполовцы начали гадать какой продукт лучше всего ввести вместо рубля. Сошлись на муке и рисе. Вот это действительно был прикол.
Это случилось в теперь уже далёкие восьмидесятые, в яркую пору глобального дефицита. В то время вошли в моду норковые и нутриевые шапки, заменив собою кроличьи. Норковая шапка считалась шиком, и лишь не многие люди среднего класса, позволяли себе разгуливать в таких шапках на работу.
Моя же знакомая Нинка Самохина, работая в магазине и поднакопившая немалых денег на (дефицитах), купив себе норковую шапку, стала бесстрашно носить её на работу.
Вы спросите, почему бесстрашно, да потому что в ту пору ярко вспыхнул криминальный шапочный бизнес. Шапки срывали средь бела дня, а уж вечером и говорить нечего.
Гастроном, в котором работала Нинка, работал до десяти вечера. После рабочего дня она кое-как успевала на последний автобус. Всё бы было не так страшно, если бы не эти проклятые сумки с дефицитом, которые она каждый вечер тащила домой, чтобы впоследствии распродать, образовавшемуся вокруг контингенту Нинкиного блата.
Так было и в тот вечер. Закончив работу и нагрузившись двумя сумками всякой снеди, Нинка быстренько выскочила из гастронома и отважно рванула на остановку. Скользкая обледеневшая дорожка создавала, как бы свои мучительные трудности.
Идти было трудно, а ускоряться, рискованно. Вруг сзади Нинка услышала быстро приближающиеся шаги. Мгновенно обернувшись, Нинка увидела высокую тень издали приближающегося мужчины.
Ну, вот совсем ничего до остановки, но ведь догонит и снимет совсем новую шапку, горестно про себя вздохнула она. Знал бы гад, сколько сумок пришлось перетаскать, чтобы купить её, новая ведь совсем. А может не снимет, ведь сегодня шнурок пришила, да вместе со шнурком и шею оторвёт, вон, как быстро догоняет.
Нинка прибавила ходу, мужчина не отставал, (как ей казалось) он стремительно гнался, с каждым шагом приближаясь к Нинкиной шапке. И вот она слышит его шумное дыхание.
Ну вот, ну сейчас горестно думала она и вдруг, когда мужчина совсем поравнялся с ней, она поскользнувшись падает и ногами нечаянно сбивает мужчину.
Вот она Читать дальше >>
СЧАСТЬЕ
-На счастье, - успокоила Мухина жена, когда тот уронил тарелку.
Потом была ещё одна тарелка и ещё, и ещё. За тарелками в
ход пошли чашки и стаканы. И лишь в тот момент, когда из руки
Мухина выпала последняя, каким-то чудом, уцелевшая ваза,
Мухин понял, что счастье – это когда тебя никто не заставляет
мыть посуду, по причине её полного отсутствия.
ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ
Шёл Мухин по городу. И вдруг ему в руки прямо с девятого
этажа упала женщина, в которую Мухин тут же влюбился без ума.
Только спустя много лет понял Мухин, какую злую шутку сыграла
с ним судьба. Но изменить что-либо он был просто не в силах.
У него квартира на первом этаже.
ОПЫТ
Женившись, Мухин решил набраться опыта. Однажды он так
набрался, что с трудом отыскал дорогу домой.
- А было бы у тебя побольше опыта, - говорили Мухину друзья.
- Ты запросто мог бы переночевать у какой-нибудь хорошей знакомой.
СЕКРЕТ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ
При виде мышей жена Мухина могла тут же броситься к нему на шею.
Поэтому жили они счастливо и долго, он она и мыши.
О ВКУСАХ
Мухину нравились женщины двух типов. Одного типа звали Вася,
а другого Константин.
КАЗАНОВА
Даже разглядывая фотографии красивых женщин, Мухин
старался незаметно заглянуть под юбку.
-Манечка, я хочу сходить в больницу к Додику, так что-то принести ему на поесть.
-А что такое? Почему Додик в больнице? Почему я этого не знаю?
-Он позвонил мне и просил принести ему тапочки и зубную щетку. Так что, я пойду с пустыми руками?
-Сеня, ты сейчас тоже ляжешь в больницу! Что ты мне болтаешь, как советское радио? Что с Додиком? Чем он заболел?
-Ой, Манечка, он просил никому не говорить, что он в больнице, даже тебе!
-Поэтому ты мне и не сказал сейчас? Сеня, не верти мне кудри! Быстро говори, что уже случилось с этим кунилемэлом!
-Нет, Манечка, это чисто мужской секрет и я тебе его не скажу!
-Сеня, я тебя прошу: не начинай! Ты знаешь, Сеня, что или ты будешь мертвый, или я буду все знать!
-Что я тебе такого сказал! Что ты сразу кричишь! Этот Додик таки имеет счастье! Прошло почти полгода, как умерла его жена и он вспомнил Олечку из нашего класса! Ну, ты же видела ее на фотографии, такая булочка, блондиночка, голубые глазки..
-Сеня! Ша! Сделай поправку на возраст и это уже получится не булочка, а старый сухарь!
Ее прелести уже поела моль! Смотри, как он закатил свои масляные глазки! Сеня, ты что, все еще ходок? Так мне это новость!
И что с Додиком?
-Манечка, ты не права! Какая Оленька, когда рядом есть ты? Так вот, Додик нечаянно узнал, что Оленька давно развелась и живет одна, дети живут своими семьями. Так он стал делать всякие ухаживания и договорился, что Оленька придет к нему домой вечером.
Ну, то, что он помыл пол и купил продукты на борщ и чай с тортом - это понятно. Но Додик вспомнил, что его жена долго болела и он давно не имел отношения. Так он испугался. Можно же и опозориться, а кому это надо в первое свидание? И Додик пошел и купил виагру.
-Какие песни?
-Манечка, ты о чем сейчас?
-Сеня, не делай из меня дуру! Виагра - это девочки, которые поют с этим, как его, Мармеладзе! Так он купил диск? Еще его брат пишет песни, а Мармеладзе поет! Ой, он мне нравится! Скрипка лисаааа!
-Манечка! Что ты говоришь? Виагра - это таблетки, чтобы мужчина... мог.., чтобы он таки был мужчина!
-Сеня! А ты ничего не перепутал? Ну, ладно, так что дальше? А что правда есть такие таблетки? Ой, как интересно!
-Манечка, что тебе уже интересно? У нас есть проблемы?
-Ша, Сеня, ша! У нас нет проблем! Успокойся, но почему бы не иметь в виду? Так что там с Додиком?
-Что с Додиком! Он имеет счастье, я уже говорил это! Ему бы дураку дождаться Олечку, а он взял и выпил до ее прихода! А только он выпил и звонит Оленька: "Додик, извини, я не могу приехать, мне дочка подкинула на вечер внучку, у них на работе юбилей!"
Боже! А таблетка уже в животе! Ну и потом началось.
-Что, что началось? Его тошнило?
-Лучше бы его тошнило! Он бегал, бегал по дому со своим подарком дамам. Я уже не знаю что он делал, но он сам пошел в больницу и его положили, потому, что он на двое суток впал в боевое состояние. Так ему ставят капельницу и это не беда! Беда, что все сестры со всех отделений бегают посмотреть на него, а оно ему надо такая слава? Так он попросил меня, как друга, принести ему вещи и никому не говорить. Он не хочет ажиотажа!
-Ой, ой, я сейчас скончаюсь не нарочно! Ну и дурак этот Додик! Недаром он твой друг!
-Что ты хочешь сказать , Манечка?
-Ничего! Возьми четыре пирожка этому террористу и банку компота! И иди, иди уже, Сеня! Дай мне придти в себя от смеха! Ооой!
Куня Лэмэл - герой идишских пьес начала двадцатого века, типа Ивана-дурака.
Как лошадь товарища Буденного запретила лишние митинги на советской Руси
( серия ЖЗЛ: жизнь замечательных лошадей )
"В этом доме все едины,
Все равны до одного.
Хочешь –можешь стать Буденным,
Хочешь –лошадью его."
В. Высоцкий
Лошадь товарища Буденного была довольно молодой легкомысленной кобылкой и обожала покрасоваться на парадах при хозяйских усах. Но и этого было ей мало: устремлялась она даже на совершенно невоенные посторонние митинги, на которых молодым кобылкам не место. Товарищ Буденный утром запирал ее в квартире, уходя на работу по своим революционным делам, но это не помогало, так как хитрая кобыла вылезала наружу через форточку и, радостно цокая модными копытцами, сразу устремлялась на ближайший митинг.
А один из ближайших митингов случайно оказался с товарищем Троцким. Товарищ Троцкий с детства был очень рослым и видным мужчиной, но интенсивная борьба с царизмом и нездоровая склонность к круглосуточному ношению бороды сильно подорвали его революционное здоровье и он начал расти в обратную сторону. Из-за этого он выглядел таким сердитым, что лошади товарища Буденного стало очень смешно и она заржала. Причем до того неожиданно, что товарищ Троцкий с непривычки и от общей занятости на митинге проглотил свое знаменитое пенсне. Но не до конца. Оно застряло внутри ни туда, ни сюда.
Сознательная бдительная общественность долго колотила товарища Троцкого по загривку, отбила об него пролетарские кулаки, но так и не смогла выбить из него пенсне должным медицинским образом.
Тогда на митинг срочно вызвали врачей, но все они оказались вредителями и не желали добровольно лезть в глотку к товарищу Троцкому, ссылаясь на немытость рук и возможность острой контрреволюционной инфекции.
Товарищ Троцкий между тем звучно икал и пенсне погромыхивало у него внутри.
-Советская медицина тут бессильна, -говорили врачи-вредители и замитингованный народ смотрел на них со справедливой пролетарской неодобрительностью.
Поэтому товарищ Троцкий с пенсне внутри сразу с митинга поехал в Мексику себе здоровье поправлять. А троцкистско-зиновьевский блок в знак протеста дружно сел в Таганскую тюрьму. Причем настолько резко и без спросу, что она по кирпичику развалилась. Осталась от нее только песня, что она была очень удобная. Ее несознательные уголовные граждане обожают в мещанских ресторанах напевать в сильно нетрезвом состоянии, хотя власть эту песню и не одобряет.
И во всем этом виновато только глупое животное явных лошадиных кровей. Когда об этом узнал товарищ Сталин, то очень долго смеялся и даже дал лошади товарища Буденного сталинскую премию. А самому товарищу Буденному –ящик грузинского коньяку, чтобы он на чужие премии не покушался.
А заодно товарищ Сталин распорядился запретить все лишние митинги на советской Руси. Не ровен час какой-нибудь слабый зрением гражданин опять подавится своими окулярами –хлопот не оберешься. А всех за казенный счет в Мексику отсылать для страны накладно.
С той то поры и стали мы жить хорошо, тихо и спокойно. До того даже тихо, что те, которые несоветские и целиком заграницей даже порой сомневались: живы ли мы вообще.
Первый общетюремный
Чемпионат России
по игре в буру пройдет
под девизом: «Игры,
которые мы заслужили
вместе с тобой».
А теперь – к заявленной теме доклада:
- Что это?
- Символ Олимпиады в Сочи, как вы и просили.
- Рука с факелом без огня?
- Нет, это рука, протягивающая шаурму. Настоящий символ Сочи.
- И как мы это объясним Олимпийскому комитету?
- Эмпирическим путем.
- То есть, вы хотите накормить весь комитет этой дрянью? Они же с непривычки потравятся все!
- Почему, дрянью? Потаскаем их пешком по городу, поваляем на пляже, потом покатаем в переполненном автобусе по горкам – проголодаются, съедят, как миленькие и поймут.
- Ну, этих-то мы убедим, а весь остальной мир? Вы что, предлагаете завалить планету шаурмой?
- О! А это мысль. У меня тут брат есть, у него две шавермы на Курском и Казанском. Если мы, допустим, десять процентов бюджета страны пустим на раскрутку, то…
- А нельзя, к примеру, какого-нибудь зверька было нарисовать?
- Ну, если не нравится шаурма, то вот символ со зверьком.
- Что это – гигантский чебурашка с ребенком?
- Нет, это фотограф с обезьянкой. Символ Сочи-2014.
- Я же просил одного зверька.
- Да там других животных больше не водится. А эти только парой ходят.
- Может быть, что-то более сочинское? А то у этих какой-то приезжий вид.
- Да там у всех приезжий вид. Ну вот еще вариант. Галька.
- А кто она, эта Галька?
- Да нет, вы не поняли. Это грязная сочинская галька.
- Грязная? Как Гарри?
- Он чемпион мира по шахматам, между прочим. А этот символ - не человек, а камень. Разве вы не видите?
- Да, а глаза, а нос, а губы?
- Это не то, о чем вы подумали. Это обычная пляжная галька. Вот две раздавленные виноградины, вот под ними смятый окурок. Ну а за губы вы приняли размазанную каплю растаявшего мороженого.
- И что, все это на одном камушке?
- У меня такое ощущение, что вы не в том Сочи были…
- Так! Короче! У нас есть символ или нет?
- Есть! Так точно! Вот!
- Я?!
- Вы!
- Но…
- Все россияне – «за». Мы провели опрос: все – «за».
- Вот здорово, это значит, что резинового меня в конце праздника надуют и запустят в небо? Нет уж, спасибо!
- Почему, резинового? Обижаете. Бронзового! Но надувать будут. А куда они денутся? Полтора миллиона человек стоят и дуют от всей души. Такой вот грандиозный план. И еще вы не знаете, через что вас будут надувать! Причем, ртом.
- Через тут? Ха, ну ничего оригинального. И так каждый день это делают по тысяче раз. Плохо, академик, двойка. У вас нет свежих идей. Вот, смотрите, я сам нарисовал символ сочинской Олимпиады.
- Гениально! Это шест или кий?
- Это палка. Корейцам и австриякам. Такая вот палка.
- А нашим?
- А нашим? Да, нашим одной палки мало. Вот им вторая, и пусть катаются с горок.
!.
Профессор Гуревич прошел к столу своего кабинета и, усевшись на стул, принялся готовиться к лекции. Впрочем, подготовка заключалась вовсе не в заучивании текста. За долгие годы преподавания профессор настолько хорошо усвоил учебный материал, что при мысли о нем испытывал чувство, похожее на уныние. Единственное, что спасало Якова Львовича от приступов этого смертного греха во время лекций, были его импровизации. Именно импровизации, позволяли профессору демонстрировать всю мощь своего интеллекта. Неожиданные экспромты, остроумные интерпретации, смелые вторжения в различные области знаний, разительные примеры и сравнения, подобно фейерверку, украшали его атаки на ленивые умы студентов, заставляя их взоры светиться, подобно лампадам у лика иконы. На иконе, конечно, подразумевался лик Энштейна. Точно такая фотография висела на стене кухни профессора.
В минуты торжества своего интеллекта, профессор Гуревич ощущал себя солистом театра, и порой ему даже чудились приливы торжественной музыки из оркестровой ямы.
Отсюда понятно, что подготовка профессора к выступлению предполагала настрой на некоторое перевоплощение, какое требуется артистам для исполнения своей роли. Правда, артистам в их деле очень помогает грим. Но профессор был лишен этого преимущества лицедеев. Поэтому, наоборот, Якову Львовичу нужно было максимально отвлечь зрителя от своей внешности. Ведь соответствующей кумиру внешностью профессор не обладал. У него была обширная лысина, обрамленная прямыми, как проволока, волосами, массивный нос и тяжелые нависающие веки, что превращало его пытливый взгляд в беспокойное подглядывание через щели. Лицо у него было круглое и, как ему казалось, слишком открытое для посторонних. Чтобы исправить это, профессор носил усы и бороду. Однако, по мнению жены, Авдотьи Серафимовны, эти половые признаки были ему, как она выразилась: «Не по Сеньке шапка». Такая аттестация растительности Якова Львовича объяснялась привычкой супруги к искусственным бородам оперных певцов в театре, где она работала на пульте управления сценой. Эта театральная деятельность, видимо, служила источником и других ее пристрастий и суждений. Она, например, не представляла себе иную сцену, чем театральные подмостки, и как возможно стяжать любовь публики, не умея петь. Под ее влиянием Яков Львович даже был вынужден полюбить оперное искусство, но все же он предпочитал свой путь к сердцу зрителя.
Вот и теперь Якову Львовичу было необходимо укрепиться в мысли, что истинная сила заключается в знании, и что магия науки в состоянии создавать собственные идеалы и совершенства. В конце концов, это подтверждала сама теория относительности Эйнштейна, где гений доказал, что материя способна искривлять даже пустое пространство. Оставалось допустить, что мысль имеет материальную силу. И может быть, миссия Якова Львовича как раз и состоит в том, чтобы это доказать.
Ведь и впрямь, откуда берутся эти странные представления об образцовом облике ученого? Здесь, разумеется, поработали художники. То есть, люди, не имеющие никакого отношения к научной истине. Это в их представлении ученый должен иметь аристократическую худобу, степенность, очки и картавость. Но разве Эйнштейн был красавцем? А у Тихо Браге вообще не было носа. Отсекли шпагой. Так он приделал себе нос из золота. И это только прибавило ему побед на любовном фронте. А Стивен Хокинг… Но теория Хокинга о гравитационной сингулярности возвеличила его до богоподобия. В сравнении с ним красавчик Карузо – просто горлопан.
Словно в ответ на мысль о своей избранности, профессору припомнился напев Марии из оперы Чайковского: «Какой-то властью непонятной Я к гетману привлечена, Судьбой нежданной, безвозвратной Ему я в жертву отдана! Своими чудными очами, Своими тихими речами Старик меня сумел приворожить!»
С последним звуком этой мантры профессор закончил сеанс медитации, и бодро направился в аудиторию.
2.
- Начало представлениям об эфире положили еще античные мудрецы, - вещал профессор Гуревич, расхаживая у классной доски. – Фалес, рассуждая о природе, учил, что создателем мира является нус, мировой ум, который во всем присутствует и всем движет. А Гераклит утверждал, что «Космос был, есть, и будет живой огонь. Все вещи – суть размен огня». Так сложилось представление об эфире, который, подобно нетленному духу, пронизывает всю материю Вселенной. Ну, а поскольку мы имеем дело с духом, то тут недалеко и до идеи бога Творца.
Впрочем, представление о Боге не помешало Ньютону открыть закон всемирного тяготения. История с яблоком, конечно миф, придуманный Вольтером. Зато сама теория Ньютона подтверждалась в расчетах и экспериментах. И хоть природа гравитации была еще не ясна, все же это был ощутимый щелчок по носу вездесущего «нуса». Второй удар по этой незримой сущности нанес Гегель. Гегель, как вы знаете, раскрыл диалектическую природу развития материи.
- И обчистил мозги Гераклита, - коснулся чуткого уха Якова Львовича совсем близкий шепоток.
Автором замечания, конечно, был студент на передней парте. Яков Львович знал его имя. Шалопая звали Стас. Вечная ироническая улыбка Стаса под прямым тонким носом и серые глаза студента, утыканные квантами насмешки, как подушечка для игл, давно напрашивались в свидетели его унижения на первом же зачете у Якова Львовича.
С намерением намекнуть Стасу на такое обстоятельство Яков Львович полоснул острым взглядом по лицу будущей своей жертвы. Но тут его внимание привлекла соседка Стаса, студентка Лена, которая, уткнувшись в книгу, давилась от смеха. Она была из тех девиц, у которых улыбка сродни любви. Конечно, сама эта глупая Лена была Якову Львовичу безразлична. Но все же он ясно прочитал свое чувство досады на то, что глаза Лены способны смотреть на Стаса во все свои сияния.
- Однако Гегель в своем учении оставлял место Мировому духу, – продолжил профессор сдавленным голосом. – Окончательно отправить нус на пенсию помог Маркс.
- Который обчистил мозги Гегеля, - добавил Стас.
- Маркс разработал учение диалектического материализма, - сказал профессор, кашлянув в знак того, что вынужден стерпеть очередную выходку Стаса. – Диалектический материализм постулировал первичность материи, а дух объявил производным бытия. Тем не менее, теоретическая физика все еще надеялась найти причины гравитации в свойствах эфира. Других инструментов у нее попросту не было. Так Кельвин представлял эфир как некую гипотетическую жидкость, способную закручиваться в вихрь.
- Кельвин обчистил мозги Декарта и Ломоносова, - прошептал Стас, чем вызвал хрюканье парней за столом позади него и удушье студентки Лены.
- Вихревая модель, как будто, объясняла происхождение атома из потоков эфира, - крепился Яков Львович, - но плохо объясняла разнообразие атомов. Тогда Гельмгольц предположил, что ядро вихря представляет собой нитевидную нить, которая может запутаться с другими нитями в узловатую петлю, а Питер Тейт предпринял исследование возможных узлов в атоме, создав их классификацию. Однако тут сторонникам вихревой теории нанес удар Джозеф Томсон. Он вдруг отказался от гипотезы «туманного атома» и открыл электрон, за что получил Нобелевскую премию.
- Шнобелевскую, - опять услышал профессор шепот Стаса, и то, как прыснула студентка Елена.
- Электрон Томсона, - повысил голос профессор, - позволил Резерфорду разработать планетарную теорию атома, где места эфиру уже не находилось. Вдобавок Майкельсон, положивший сорок лет своей жизни на поиски эфирного ветра, получил отрицательный результат.
- А в двадцать девятом году Майкельсон обнаружил эфир, - прогундел Стас.
Об этом казусе профессор Гуревич, конечно, знал, но в научном сообществе не принято относиться к этому недоразумению всерьез. К тому же лекция Якова Львовича была посвящена теории Эйнштейна. Поэтому останавливаться на подобных нелепостях, да еще с подачи Стаса, он не собирался.
- Все это отменяло необходимость эфира, - пояснял Яков Львович. - Но и загадка природы тяготения оставалась тайной за семью печатями, пока миру не явился гений Эйнштейна.
- Ага, самый большой жулик, - прокомментировал Стас. Притом достаточно громко, чтобы расслышала вся аудитория.
Это уже был вызов, который профессор посчитал слишком явным, чтобы его было возможно игнорировать.
- Так, а кто это у нас такой умный? – вонзил профессор свой взор в надменную кривизну губ Стаса. – А ну-ка, пожалуйте к доске, молодой гигант мысли.
Выламываясь так, будто у него суставов больше, чем у обычного человека, Стас приблизился к столу профессора.
- Вы что, читали труды Эйнштейна? – вопросил профессор, оглядывая аудиторию с видом фокусника, готового поразить публику появлением кролика из шляпы.
- А зачем читать? Мне хватает Интернета. Как говорили древние: «Умному достаточно», - с усмешкой сообщил оппонент.
- И что же вы знаете, например? – продолжал профессор подготавливать свой номер.
- Ну, например, что Эйнштейн пытался опровергнуть существование эфира, - снисходительно произнес Стас. – Но эта затея ему не удалась. Он наоборот только доказал, что эфир существует.
- И где же он это доказал, - состроил нехорошую улыбку Яков Львович.
- А прямо в своей специальной теории относительности, - ничуть не смущаясь, заявил студент.
- Вот, оно перед вами, воинствующее невежество, - объявил профессор, указывая на Стаса и победоносно оглядывая аудиторию. – Я преподаю теорию Эйнштейна добрых два десятка лет, но такого еще не слышал.
- Но это не значит, что вы правы, - парировал Стас, осыпав профессора горстью своих квантов. – Вы просто повторяете заученное, и поэтому не замечаете очевидного.
Внутри профессора все напряглось, все возмутилось наглости этого самодовольного субъекта. Якову Львовичу захотелось немедленно внять знаменитому призыву Вольтера и «раздавить гадину». Краем сознания он понимал, что на него сейчас взирают десятки глаз, ожидающих проявления силы его интеллекта и артистизма. Но эффектного варианта уничтожения оппонента как-то не находилось. Мешало возмущение. Между тем пауза быстро нарастала. И она была не в пользу профессора, ибо свидетельствовала о его затруднительном положении. А с этим Якову Львовичу вдруг показалось, будто надвинулся решающий момент, когда его авторитет зависит от правильно взятой ноты, и нельзя «дать петуха».
- Может быть… - выдавил из себя профессор, изображая невозмутимость.
Но он не сдержал спазм в горле и сглотнул, что, как он понял, полностью разоблачало его волнение. Это прибавило ему внутреннего смятения, и он едва сумел вымолвить:
- Может быть, и доказательства имеются?
- Конечно, имеются, - бесцеремонно объявил Стас. - То, что Эйнштейн определил скорость как постоянную величину и есть лучшее доказательство существование эфира.
- Это как же? - проронил профессор, чувствуя, что к нему возвращается уверенность в себе.
- Так очевидно же, - прищурился Стас, с видом палача, прикидывающего как ловчее ударить топором по шее приговоренного. – Если свет распространяется со скоростью, не зависящей от стартовой скорости источника, значит, свет проходит в определенной среде в виде волны. Он транслируется средой. Так, например, волны на поверхности воды от пули, брошенной вертикально, будут такими же, как от пули, посланной из ружья под углом. То есть, среда эфира разрешает только определенную волну для фотона. В пустоте скорость света обязательно сложилась бы со скоростью его источника.
«Какая чушь! - отдалось в голове Якова Львовича, - Причем здесь вода да еще пуля? Все ведь доказано экспериментально».
Но на эту глупость необходимо было что-то ответить. Притом такое, что превратило бы в посмешище негодяя, замахнувшегося на гения. Между тем, остроумного ответа не находилось. А вместо этого внутри его набирало обороты чувство протеста. Почему это он должен объясняться с этим щенком, который вместо должного почтения, просто смеется ему в глаза? Куда рациональней просто взять его за шкирку и швырнуть за дверь.
- Вон отсюда, - поднял брови Яков Львович, с ненавистью глядя в колкие глазенки студента.
- Да почему так? – ухмыльнулся тот. – Вам что, нечего возразить.
- Я сказал, убирайся, - рявкнул профессор и, подступив к студенту, попытался схватить его за ворот ковбойки.
- Атас! Профессор спятил! – выкрикнул Стас и, уклонившись от карающей длани Гуревича, бросился к дверям.
И тотчас вся аудитория зашевелилась, засуетилась, загудела. Раздались странные выкрики, девичий писк, смех, хохот, топот ног. И уже через пару секунд зал опустел. А с тем профессору Гуревичу показалось, будто огромное зеркало, в котором отражался его образ, рухнуло и рассыпалось на мелкие осколки. И в этих осколках обнаруживались то отражение его лысины, то кривотолки коллег за его спиной, то язвительная улыбка Стаса. Но больше всего находилось осколков, которые излучали холодное сияния синих глаз студентки Лены. Собрать воедино эти паззлы отражения реальности представлялось невозможным, да и ненужным, поскольку к реальности это зеркало уже не имело отношения. Цепляясь за физическую материю бытия, сознание Гуревича, теперь присасывалось к мелочам, которых он прежде не замечал. Выяснилось, что лак на его кафедре частично содран и образует странные рисунки, что стены в коридоре университета зеленые, что мусоросборник у порога в храм науки переполнен окурками…
3.
Каким образом профессор Гуревич оказался дома, его не интересовало. Зато он отчетливо понимал, что для восстановления геометрии пространства ему необходимо с кем-то поговорить. Перебрав несколько возможных оппонентов, Яков Львович вспомнил о своем школьном друге, Генке. Теперь это был Геннадий Семенович, бывший учитель истории в школе.
До их последней встречи с летом, они виделись часто. Генку тогда занимали подробности теории относительности. И Якову Львовичу стоило немалых трудов втолковать Генке суть механизма гравитации, согласно учению Эйнштейна. Зато, когда Генка раскусил этот плод познания, он превратился в яростного сторонника искривления пространства времени.
Тогда, подкрепленный парой рюмок водки и с волнением расхаживая по комнате Гуревича, Генка вдохновенно вещал:
- Да, да. Это гениально! Ты даже не представляешь, как это гениально!
- Отчего же не представляю? - возражал Гуревич.
- Да нет, не представляешь. Так чтоб вполне. Ты ведь презираешь философию. Считаешь ее пустословием. А зря. Тут ведь как получается. Эта теория Эйнштейна отвечает законам диалектического материализма. А ведь иначе-то и не могло быть. По-настоящему все началось с Гегеля. Помнишь? А, ну ты не помнишь. В общем, Гегель доказывает, что нечто и ничто тождественны. Поэтому нечто переходит в ничто, а ничто в нечто.
- Вот-вот. Поэтому я и не люблю философию, - заметил Яков Львович. – Нечто тождественно ничто.
- Это как раз очень просто, - горячился Генка. – Сам подумай. Что твое бытие? Миг между прошлым и будущим. Как его измерить? Но сокращать его можно до бесконечности, пока он не будет равен ничто.
- Ловко, - поморщился Яков Львович.
- Вот откуда появляется точка для большого взрыва. Она равносильна ничто. Но из нее появляется все. Понимаешь?
- Как-то не совсем, - повинился профессор. - Но допустим.
- Что, допустим? – возмущался Генка. – Экий ты болван, Яша. Вот ответь, что для тебя вчерашний день? Где он? Он – ничто. А завтра? Что оно? Ничто. А что есть то, что было секунду назад? Покажи мне его. Его нет! Вот и у Эйнштейна время - разменная монета реальности. Оно - сама реальность. Есть время – есть реальность. Нет времени - реальности нет. Тогда что такое пространство – это поле деятельности времени. Но в чем суть времени? А суть его в отрицании. «Отрицание отрицания»! Помнишь закон диалектики? Почему материальные объекты искривляют пространство? Потому что они существуют во времени. То есть, существуют и не существуют одновременно. Отсюда борьба противоположностей. Нечто противоположно ничто. Но они, по сути, едины. Пустота Космоса и ничто – как будто, одно и то же. Но на самом деле они противоположности. Думаешь, парадокс? Но возьмем расстояние между двумя шарами в абсолютном вакууме. И сравним его с отсутствием всякого расстояния. Что получается? А получается твой эффект дальнодействия. Получается, что пустое пространство материя. И значит, его можно искривлять, как и любое материальное тело. А раз пустота – есть материальное тело, значит она - среда. Вот почему скорость распространения света ограничена. Да, Яша, ты помог открыть мне истину. Я теперь твой вечный должник. Апостол твой, если угодно.
- Да ладно тебе, - отвечал польщенный Яков Львович, тая внутреннюю ухмылку.
- Нет, нет, - не скромничай. – А знаешь, я, пожалуй, напишу об этом работу. И тебя, разумеется, упомяну в ней. Ведь тут важно доказать, что философия, как всегда было в истории, определила путь физики. Чтобы появился Эйнштейн, должен был появиться Гегель и Маркс.
- Но ведь ты не философ, а историк, - осторожно заметил Яков Львович.
- Ну и что, что не философ? – возражал Генка. – Преобразовав известный тезис, мы получаем: «Хочешь быть философом, будь им». Притом не боги горшки обжигают. Да и по совести говоря, философия меня давно увлекает. Я уже на пенсии. Вот и займусь вплотную любомудрием.
После этого разговора Генка несколько раз приносил Якову Львовичу фрагменты черновиков своего сочинения под заглавием «Диалектика и Эйнштейн». Профессор их добросовестно читал, но мало что в них понимал. Ему даже казалось, что Генка теряет связь с реальностью, и полагал, что увлечение любомудрием не доведут его апостола до добра. Но теперь Якову Львовичу требовался философский взгляд на события этого дня. В связи с этим Гуревичу захотелось, чтобы Генка пребывал в здравом уме.
4.
На приглашение по телефону Генка ответил с некоторыми оговорками. Мол, если только минут на пять. Профессору даже пришлось намекнуть приятелю на то, что их встреча будет освещена хорошей водкой. В результате Генка не замедлил явиться, благо проживал он в соседнем доме.
Будучи человеком тактичным, Яков Львович посчитал необходимым потерпеть с собственными проблемами. И хотя его всего трясло от нетерпения изложить гостю фабулу своего приключения, он все же начал издалека.
- Ну, какие успехи? - спросил Яков Львович, наполняя рюмки водкой из графина.
- Успехи? – потупился Генка. – Ты о чем?
- Ну, твой трактат. Как там: «Диалектика и Эйнштейн».
- А, это, - отозвался Генка без всякого энтузиазма. – Со статейкой той у меня ничего не вышло.
- А что так? – допытывался профессор.
- Там, видишь ли, обнаружились некоторые нестыковки, - неохотно пояснил гость.
- Какие могут быть нестыковки в твоей концепции. Я ж читал. Там все правильно и вполне научно, – соврал профессор, и подтвердил комплемент ударом своей рюмки о Генкину.
- Понимаешь, - сказал Генка, закусывая выпитое. – Занимаясь философией, я вдруг пришел к выводу, что природа не может быть устроена сложно. По идеи должен быть какой-то простой механизм, который лежит в основе всего бытия.
- Хм. Ну, а твое отрицание отрицания, чем тебе не механизм? – возразил профессор. - Что проще? Единство и борьба. Ничто и нечто. У Гегеля ведь так?
- Да, вот тут-то я и усомнился, - пояснил философ. – Нечто ведь не может бороться с ничто, потому что ничто не существует.
- Как же не существует? – удивился Яков Львович. – Сам же ты говорил, что прошлого и будущего нет. Есть только миг, который – ничто, и измеряется только временем. Свет и тьма, плюс и минус, чем тебе не противоположности.
- Да какие они противоположности? – с горечью отмахнулся Генка. – Тьма – это просто отсутствие света. Значит, тьма не может с ним бороться. А минуса в природе вообще нет. Есть поляризация как присутствие заряда и его отсутствие. То же и пресловутое искривление пространства Энштейна. Представь себе планету, шар в пустом пространстве, где ничего нет. И что там может искривляться и в какую сторону? Откуда берется гравитация? А, между прочим, пустота – это вакуум. Но мы же знаем силу вакуума. Почему же он не высосет всю атмосферу Земли и не разорвет ее в пыль?
- Значит, усомнился, - мстительно констатировал профессор, и, наполнив рюмки, выпил. – Вот и все вы так ренегаты от науки,- продолжил он, закусывая сыром. – Дело в том, милейший, что существуют математические формулы. И они не врут. А расчеты на их основе, равно как и экспериментальные данные, подтверждают теорию относительности.
- Так ведь и тяготение Ньютона подтверждается опытом, - несколько осмелел после второй рюмки Генка. – Небось, помнишь эксперимент с шарами из школьной программы. Шары притягиваются без всякого искривления пространства. А это теория эфира объясняет лучше, чем искривления Эйнштейна. Кстати, Эйнштейн на самом деле отменял эфир только в специальной теории. Да и сам подумай, как это понять? Искривление пространства образуем массу, а потом масса образует искривление пространства? Чушь какая-то. С эфиром все куда понятнее.
- Чушь? - с неприязнью повторил профессор. – Между прочим, еще в шестьдесят четвертом году академия наук поиск эфира прировняла к изобретением вечного двигателя и запретила заниматься этим за государственные деньги.
- Мало ли, что у нас запрещали твои ученые, сделавшие кормушку из науки,- парировал Генка.
- Да, не зря говорят, что ренегат – самый яростный противник Бога, которого предал, - поджал губы Яков Львович. – И вот из-за таких, как ты, мы имеем неучей и лжеученых. Сегодня мне один умник так и заявил. Мол, специальная теория относительности – лучшее доказательство существования эфира. Так я, знаешь ли, вышвырнул негодяя за дверь. Не сдержался я. Может, не стоило так горячиться, а?
- Хм, - с каким-то непонятным самодовольством усмехнулся Генка. – А в пример он привел пули, одна из которых падает вертикально, а другая пущена из ружья.
- Вот именно, - подтвердил профессор, но тут же спохватился. – А ты откуда знаешь?
- Я-то? - широко улыбнулся Генка. – Так я и запустил в Интернет этот пример.
- То есть, как запустил, - опешил профессор.
- Ну, так и запустил, - похвалился Генка, и, осушив очередную рюмку, продолжил. – Мне ведь на пенсии особо делать нечего. Вот, я и занимаюсь блогерством. Между прочим, набираю много лайков.
- Что? – отказывался верить профессор. – Ты? Ты запустил эту чушь?
- Ну, почему чушь? – с аппетитом жевал Генка кружок колбасы. – Если существует эфир, то можно говорить и о всяких искривлениях. Хотя лучше обойтись и без них. Эфира все объясняет, даже устройство атома.
- Устройство атома? – выдохнул профессор.
- Ага, атома, - подтвердил Генка. – Ваша физика совсем задурила голову людям своими протонами, нейтронами, лептонами. Их уже открыли столько, что сам черт не разберет. А на самом деле никаких электронов возле ядра нет.
- А что же там вращается вокруг ядра? – ухмыльнулся Гуревич.
- А ничего, - отмахнулся Генка. – Там оболочка из эфира, как белок у яйца. Яйцо – вот, что лежит в основе всего. Так что, первым делом было яйцо, а курица потом. Все просто. Природа проста. Вот и ядро. Оно имеет свой ландшафт. Отсюда и свойства атомов.
- Ландшафт, - оторопело внимал Генке профессор.
- Правильно, ландшафт, как у планеты,- кивнул Генка, наливая в рюмки водку. – Знаешь, ученые доказали, что все снежинки разные. Вот и ядра разные. Об этом говорил еще Декарт. Так что, никаких ваших плюсов и минусов, в атоме нет. Электрон и протон не заряжены. Значит, нет никаких притяжений и отталкиваний. Потому и электрон не падает на ядро, а протоны не разлетаются.
- А как же экспериментальные данные, полученные на коллайдере?
- Ой, да все это надувательство, Яша, - склонил на бок голову Генка. – Я ж говорю, кормушка для мошенников от науки. Никто не видел этих частиц. Расколи любой кирпич, и наберешь любых кусков. А здесь только следы на промокашке. Это потому, что все открытия они делают на кончике пера и вытягивают постулатов. Но постулаты эти может выдвинуть не всякий. Тебе, например нельзя.
- А тебе, значит, можно, - предположил Яков Львович.
- А мне и не нужно, - сообщил Генка. – Мне и так все понятно. Вот, например, как физики объясняют тепло? Никак. Они просто не знают почему железка расширяется при нагревании. А она расширяется потому, что толстеет эфирная оболочка атома. Видишь, как все просто.
- И ты это все придумал? – недоумевал профессор.
- Почему только я? – пожал плечами Генка и выпил. – Нас таких много.
- Каких таких? – прищурился профессор.
– Искателей истины. Тех, кто не верит в бред, которым нас потчует официальная наука. Например, мне многое открыл естествоиспытатель Ловчиков. Он доказал, что эфирного ветра не обнаружили, потому что вся галактика крутится этим эфиром. Вот, почему галактики в форме спирали. И тут уже никакого искривления Эйнштейна не требуется.
- Что ты мелешь? Что ты в этом понимаешь? - наконец открыто возмутился Яков Львович. – Ты же не физик!
- Ой, можно подумать, что ты физик, - нагло ухмыльнулся Генка. – Ты, Яша, преподаешь то, что написано в учебнике. Но ты хоть что-нибудь проверил из этого на опыте? Вот, Ловчиков, например, публично разоблачил многое такое, что преподают тебе подобные догматики. Кстати, давай, помянем человека.
- Помянем? – пытался сообразить смысл сказанного профессор Гуревич.- Он что, умер?
- Да. И при загадочных обстоятельствах, - подтвердил Генка, морщась от водки.
- Ты хочешь сказать, его убили? – допытывался профессор.
- Не исключено, - сокрушенно покивал Генка. - Мы вашей академической науке, как бельмо в глазу.
- Не знаю, как с Ловчиковым. - вдруг сказал профессор. – А тебя, пожалуй, следует убить. Потому что из-за таких, как ты, гибнет подлинная наука.
- Ой, ой, - скривился Генка. - А может, из-за таких, как ты? Кому нужны ваши сказки? Теория большого взрыва! Из ничтожной точки вдруг возникают миллиарды галактик. Только дурак верит в такую чушь. А искривление пустого пространства… Это вообще бред.
- Теория Эйнштейна подтверждена множеством экспериментов. На ней строятся расчеты, - словно камни на голову упрямого оппонента ронял слова профессор. – Современная наука хотя бы дает практические результаты. А что твой эфир. Влажные фантазии.
- Расчеты – это хорошо, - согласился Генка. – А как же истина? Я люблю истину.
- А истина в том, - прищурился Яков Львович, - что вас таких умников целые уймы. Вы - дети мракобесной тьмы! Вы заполонили Интернет и, как термиты, подтачиваете храм истинных знаний. Вы те лжепророки, которые плодят орды недоучек и нигилистов…
Голова профессора шла кругом, и потому он ясно видел, как пространство-время искривляет пустоту вокруг него. А Генка уже представлялся ему каким-то выползнем, явившимся из черной дыры в форме экрана компьютера, чтобы поглотить истину. И он, профессор Гуревич, который подчинил всю свою жизнь вере в науку, является жертвой это прожорливого червя, уплетающего его колбасу. Да что какая-то колбаса?! Этот исполненный гордыни еретик поднял руку на самого Эйнштейна. Нет, простить это было невозможно.
С тем слух Якову Львовичу будто уловил звуки заунывной музыки, которую перекрывал натужный оперный баритон:
«Мне день и ночь покоя не дают
Мой черный человек. За мною всюду...
Ла ла ла ла...
А правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?...
Но он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство —
Две вещи несовместные. Не правда ль?»
«Но что есть злодейство? - тотчас спросил себя Яков Львович. - Истинный злодей, вот он передо мной. Один из этих черных субъектов, кто ничтожит разум и ведет человечество в бездну хаоса. И студент Стас одна из овец этого пастыря, которую этот язычник гонит на заклание. Нет, я не Сальери. Я Моцарт. Только на этот раз Сальери не удастся расправиться с гением. Все будет наоборот. Моцарт избавит мир от Сальери. Притом без всякого злодейства. Ведь гений и злодейство несовместимы».
Решив это, Яков Львович, пошатываясь, направился в кладовку, где нашел таблетки с мышьяком. Они были припасены для борьбы с крысами на даче.
Вернувшись на кухню, профессор смерил оценивающим взглядом Генку, и, убедившись, что тот все такой же тщедушный мозгляк, каким был прежде, развел таблетку в кружке с водой и поставил ее на стол.
- Вот, ты историк и философ в одном стакане, - навис он над Генкой. – Значит тебе известно, что стало с Сократом?
- Чего, чего? - пьяно качнулся Генка.
- Сократа обвиняли в развращении умов молодежи, и отвращении юных душ от богов.
- Ну, и что? – выпучил глаза Генка.
- А то, что Сократ в качестве доказательства преданности своим идеям выпил чашу с цикутой. Цикуты у меня, к сожалению, нет. Но зато есть отличный мышьяк. Проверено на крысах. Так что вот тебе, пей.
- Да ты вообще рехнулся?! – стал подниматься из-за стола Генка
- Нет, погоди, - толкнул его на место Яков Львович. – Ты должен пожертвовать жизнью ради науки. Иначе твои истины ничего не стоят. Я отдал науке всего себя. Вот, и ты отдай. Пей, тебе говорят! Ну!
- Да иди ты, психопат чертов! - выкрикнул Генка и, отпихнув профессора так, что тот отшатнулся к буфету, рванулся в прихожую, схватил с вешалки свою куртку и опрометью вылетел за дверь.
Оставшись в одиночестве, Яков Львович долго смотрел на кружку, затем, решившись, поднес ее к губам, но тут его помутненный взгляд упал на портрет Эйнштена. Это был тот знаменитый портрет гения, где он показывает язык.
«Ну, нет, - подумал Яков Львович. – Хрен им с маслом. Мы так просто не сдадимся. Мы еще искривим пространство-время».
И подмигнув Эйнштейну, профессор Гуревич выплеснул содержимое кружки в раковину. По пути в спальню Якову Львовичу все казалось, будто его пытаются догнать волны музыки в сопровождении баритона, вымучивающего нетленное:
«Вот, говорят, нет правды на земле.
Но правды нет и выше. Для меня.
Мне это ясно, как простая гамма…»
Генка Одзеляев служил на границе.
Вроде вот так не повезло парню, что целых два года, безвыездно, он охранял один из малых Курильских островов, обходя его по полному кругу, охраняя границу, тогда ещё Советского Союза. Из всех развлечений на заставе был клуб, в котором изредка примерно раз в неделю демонстрировали какой-нибудь новый фильм завезённый с большой земли, но в фильмотеке клуба были и своих два фильма, которые значились собственностью заставы. Сорок раз за службу Генка просмотрел фильм «Чапаев» и почти ровно столько же «Свадьбу в Малиновке». Но служба на границе, так торкнула Генку, что после армии, он частенько в крепком подпитии рассказывал столько всяческих приключений, что мы порой слушали его рассказы с открытым ртом, поражаясь способности Генки выдумывать невероятные истории-сказки.
Многого я конечно не запомнил из его рассказов, но как говорится навсегда врезались в память несколько сказочных историй.
Как-то выпивали мы в гараже, на закусь была икра кабачковая, тут эта икра и толкнула Генку к воспоминаниям, о своей пограничной службе.
- Икры у нас на заставе в столовой всё время целые бочки стояли, красная в основном, но и чёрную ложкой ел.
Речушка на острове была, так небольшенькая, а вот рыбы в ней больше чем воды было. Так вот и посылал нас начальник заставы в нерест за икрой. Мало кто её ел, так бочка в столовой в углу стояла, вдруг кому захотелось, так подходишь ложкой из бочки, в тарелку и на стол.
А мы вот сейчас кабачковой закусываем, что за страна такая?
Там девать некуда, а здесь цена ужас космический.
Поварихи на заставе у нас две было, щедрые бабы, на секс не скупились, всем безотказно давали. Видно приказ у них такой был, а как забеременеет её на большую землю увозили, а присылали другую, такую же добрую.
Говорят они детей потом в детдом сдавали, пограничников из них выращивали, а из девочек поварих готовили. Вот от меня одна повариха и родила.
Долго мне письма писала. Пацан точно был мой, как две капли воды похож, даже наколка на руке, вот такая точно и Генка показывал руку с надписью его имени. Сейчас уж большой наверное, на границе где-нибудь служит.
Начальник заставы у нас из того же детдома был, вот от него я и узнал про это.
- Ну, ты про наколку брось брехать. - проговорил недавно подошедший Василий.
- А ты фару у мотоцикла потуши.
- Какую фару? Недоумённо спросил Васька.
И тут Генка анекдот выдал.
«Сидят рыбаки, хвалятся друг другу, кто какую рыбину поймал, размеры конечно невероятные (от метра примерно). Тут один и говорит, а я вот как-то тяну сил нет, привязал леску за уазик, вытаскиваю, а там немецкий мотоцикл и фара горит. Тут другой ему и говорит, ну ты насчёт фары брось.
А первый отвечает, ты размер у щуки убавь, а я фару потушу».
Ты же вот Васька жизнь прожил, а не знаешь, что киты взрываются.
- Как это взрываются?
А всё просто, выйдет кит в берег при приливе и лежит на берегу подыхает. Гнить начинает, в океане бы его сожрали конечно, а на берегу некому, вот он раздувается весь, раза в три больше становится, а потом раз и взорвался. Ошмётки от кита по всему берегу, вонища.
А японцы хитрые гады, так они прибор в кита прямо в тело вживляют, или в желудок вставляют, точно не знаю. А как кит взорвётся на берегу, так вот эта самая птичка от взрыва включается и летает над островом и видео всё японцам передаёт, что у нас на острове творится.
Вот такую фиговину я прямо из карабина одним выстрелом.
Если бы при мне война случись, точно бы снайпером был, стрелял без промаха. Командир тогда наградить меня хотел, а тут оказия произошла со мной, чуть до суда дело не довели, кое –как от дисбата спасся, хоть и не виноват был ни в чём.
Идём мы как-то по берегу. Обход берега, гляжу кит на берегу.
Я как положено вызываю катер-сторожевик по рации, цепляем кита и сторожевик его в океан тянет, а тут у них мотор забарахлил.
Кит оказывается не дохлый был, вот он и потащил наш сторожевик в Японию. Пока мотор починили, уже в Японии.
Японцы как увидели сторожевик Советский, так в панику.
Международный скандал, а крайним меня сделать хотели, нашли стрелочника. Хорошо начальник заставы в обиду не дал. Золотой человек.
Так вот и остался я без награды.
А пираты, ой да те часто нападали, сокровища им девать некуда, так они и норовили у нас на острове их прикопать.
Так смотришь плывут, Дегтяря ставлю на ножки и пару очередей, иногда уходят, а иной раз знамя белое выбрасывают и шлюпку присылают, на берег просятся, мы не пускали.
А вот на соседнем острове проморгали, недоглядели, так они там бочек тридцать с сокровищами оставили.
Оказалось в бочках отходы радиоактивные, а в воду нельзя их, реакция какая-то. Так вот они и искали берег, чтоб прикопать.
Пираты, они сейчас не те, что на одной ноге, теперешние на таких кораблях, что ни в жизнь не догонишь. Сторожевики и не гонялись, как дадут залп, так они сразу ко дну. Так вот и прибило к нам бабёнку пиратскую, чёрная такая, мулатка по ихнему, мы её Пятницей назвали. Так она целый месяц всю заставу веселила, только нет, наши поварихи завсегда лучше были.
-Так, куда же вы Пятницу дели?- опять спросил Васька.
-Как куда, японцам продали, у них баб там маловато вот начальник и продал.
- Ну ладно пацаны, пойду я, день пограничника завтра, подготовиться надо,- Сказал Генка и вышел из гаража.
В молодости у меня был мотоцикл „Ява-350“ чехословацкого производства, самая популярная среди молодёжи „тачка“ – так называли мотоциклы в те времена. В первый год моего 20-летнего мотостажа произошёл такой случай. Остановился я как-то у магазина „Авто-мотозапчасти“, где всегда дежурил инспектор ГАИ. Купив в магазине несколько мелких деталей про запас, стал укладывать их в боковой инструментальный ящик. Но тут ко мне подошёл гаишник, представился и потребовал:
– Предъявите Ваши документы.
Я передал ему водительское удостоверение и талон техпаспорта.
Он проверил их и пожелал:
– Счастливого пути! – и отошёл в сторону.
Я полез в карман куртки за ключом зажигания, но там… его не оказалось. Проверил все карманы одежды – ключа не было. Подумал, что ключ мог обронить в магазине, когда вынимал кошелек при расчёте за покупку, пошёл в магазин. Но и там поиск ничего не дал. Вернувшись к мотоциклу, решил отвести его в сторонку, снять верхний кожух фары, на котором установлен замок зажигания, и перемкнуть на нём контакты. Но тут опять подошёл гаишник и спросил:
– Что есть проблемы?
– Да, кажется, что потерял ключ зажигания, наверное, в магазине, – ответил я.
– Бывает. А запасной-то есть?
– Конечно, но он дома.
– Так поезжайте за ним, а за мотоциклом я присмотрю, я тут целый день дежурю.
Дорога домой и обратно на городском транспорте с пересадками заняла более двух часов. Возвратившись, вставил новый ключ в замок, и только хотел было нажать на педаль кик-стартера, как заметил, что гаишник жезлом подзывает меня к себе. Я вынул ключ и подошёл.
– Ну, что привези ключ, – поинтересовался он.
– Да, – ответил я, показал его и поблагодарил: – Спасибо, что присмотрели за мотоциклом!
– Да не за что, – сказал гаишник и неожиданно добавил: – А теперь давайте документы, будем оформлять штраф.
– Штраф! За что? – удивился я.
– За то, что оставили транспортное средство, не приняв меры по предотвращению его угона.
– Так Вы сами сказали, что присмотрите за мотоциклом.
– Вы не поняли. Когда Вы пошли в магазин, то не извлекли ключ из замка зажигания, – с этими словами гаишник вынул ключ из своего кармана и передал его мне, удивленному и обрадованному.
– Что же Вы сразу не отдали его, а послали домой за запасным?
– А это был поучительный урок новичку! – с улыбкой ответил инспектор ГАИ.
С тех пор выработалась привычка: „Заглушил двигатель – вынь ключ из замка зажигания и положи в карман“.