Приходилось мне путешествовать и автобусами, благо путевки от профсоюза, например в Прибалтику, стоили буквально какие-то рубли.
И вот сидим мы в кафешке где-то в Эстонии, поедаем сбитые сливки с тертым шоколадом, которых тогда в Ленинграде и в кафе-забегаловке Метрополя на Садовой не найти было. Обслуживание подчеркнуто-прохладное, типа "понаехали тут всякие", но вежливое.
Десерт сделан отлично, что и говорить. Оттягиваемся, получаем удовольствие. Под конец кто-то из наших просит жалобную книгу. Официантка фырчит что-то по-эстонски, но книгу приносит. Пишем туда всё, что мы думаем о замечательной кухне и вежливом обслуживании, и пускаем книгу по кругу - на подпись. Официантка принимает книгу, заглядывает на исписанную страничку, первый раз за всё время улыбается и, похоже, уже от души приглашает приезжать еще.
Ну, много ли человеку надо? И часто ли мы об этом задумываемся?
В городском парке, недалеко от забора у поваленного дерева, рядом с дорожкой, сидела небольшая компания молодёжи. Праздника никакого не было, но на лавке стоял уже начатый ящик шафрана.(яблочное вино) Закуски не было, то есть она была сначала, но почему то быстро закончилась. Ребята выпивали из гранёного стакана и кто занюхивал рукавом, кто запивал водичкой, кто закуривал сигаретку, как бы закусывая дымком.
Веселье было в самом начале, ещё не было слышно пьяных разговоров и матершинных ругательств. И тут на дорожке появился велосипедист, видно было, что он был под хмельком, и скорее всего ехать уже не мог, ведя свой велосипед, который помогал ему удерживать равновесие.
- Здорово, чекист, -выкрикнул один из ребят.
- Здорово,- ответил дядька, проходя мимо.
-Дядь Вань, а ты выпить хочешь, спросил всё тот же парень.
Давай, подходи.
-Что ж, не выпить. Выпить мы завсегда рады.
Велосипедист аккуратно приставил велосипед к поваленному дереву, отстегнул от багажника кирзовую сумку, прихватив её с собой, словно там было что-то ценное, что могли бы украсть.
Тут надо сказать, что чекистом его называли не зря, в своё время Иван был сотрудником, кажется даже следователем.
Но в одно прекрасное время его взяли и выставили оттуда.
Поговаривали что он, якобы был любовником жены начальника, а кто-то говорил, что просто за пьянку.
Тут жизнь Ивана и пошла вниз по наклонной. Запил с горя дядь Ваня, жена ушла, так он и жил один, каждодневно находясь в подпитии. Характера Иван был покладистого, никогда ни с кем не ругался, не кичился своей бывшей должностью. Был простым выпивохой, опустившимся в низы общества. Все знакомые его, за глаза, да и в глаза тоже, звали чекист. Когда он был в настроении лёгкого подпития, часто рассказывал множество анекдотов, почти к каждому жизненному случаю, никогда не жадобился и как говорится был просто рубаха- парень, хотя этому парню, уже давненько шёл шестой десяток.
- Ну – кась, налей дядь Ване, как бы приказал всё тот же парнишка.
- Дядь Вань, а у тебя случаем закусить ничего не найдётся.
-Ну, как не найдётся, ща я гляну. Он расстегнул замок своей кирзовой сумки и вытащил большой газетный свёрток. Пацаны сглотнули слюну. Чинно положив свёрток на лавку, он развернул его, в свёртке всем на удивление, оказалась огромная сушёная щучья голова.
-Вот так закусь, удивился один из пацанов, но голову быстро разорвали на части. После того, как выпили ещё по одной, газета опустела. И тут дядь Ваня, как бы про себя вымолвил.
-Эко, Вы как скоро, а я с ней, уж три зарплаты пропил.
" Жизнь „Ильича“ – Толяна вет. врача " .
Быль ! Хоть кино снимай ...
Детство .
Тульская обл . г. Богородицк . Маленький Толик Ильичёв , любознательный , хитрый и бескомпромиссный заглядывает в детском саде подружке в трусики и сравнивает её «содержимое» со своим хозяйством . Воспитательница ... Угол для отбывания наказания . Беседа с родителями .
Угол для наказания дома . Толик идёт в школу . Рядом останавливается проезжающая мимо машина Волга и водитель спрашивает как проехать к центру города . Толик не задумываясь , нагло посылает спрашивающего в обратную от центра сторону , смеха ради , к окраине , сам же продолжая движение к школе , к центру . Через пять минут та же машина и водитель , дерущий ухи маленькому засранцу . Школа . Химия . Покрытие никелем или хромом , точно не помню , медных трёхкопеечных монет . Магазин . Перевёрнутые орлом вверх трёшки для оплаты мороженого , превратившиеся в двадцатки . Обнаружение подвоха и дёр ушей кассиршей . Школа . Игра в биткИ или в пристенок на деньги – мелочь среди группы школьников . Толик не играет . На Свои карманные деньги покупает мороженное и с великим удовольствием его надкусывая и не переставая лизать проходит мимо группы играющих . Многие проигравшие и не имеющие шансов и средств купить мороженое , так как продули свои карманные , просят дать откусить или лизануть вкуснятину . Толик не отказывает , но перед тем , как удовлетворить просьбу о дегустации , смачно трижды плюёт на пломбир . Желающих нет !
Собираясь по вечерам на автобусной остановке с большой лавкой и крышей , на случай дождя , небольшая компания из десяти – пятнадцати человек восьмых-десятых классов пели песни под гитару , курили , попивали винцо и пиво , поддаваясь жизненным соблазнам испытать «по-взрослому» безнаказанность поступков и эйфорийное наслаждение опьянения , в смеси с непреодолимым желанием быть любимым и влюблённым на зависть всем , пытаясь задержаться подольше в ночи , часов до двадцати трёх-четырёх , тем самым показывая , что родители вполне доверяют своему чаду или же отпрыск настолько стал взрослым , что не нуждается в чрезмерной опеке со стороны предков и сам волен решать , что ему делать . Соответственно , кто дольше задерживается , не будучи наказанным , тот и «герой!». Хотя завтра к восьми часам в школу . Линейка , зарядка , не выспавшиеся , сонные физиономии , дымление сигаретки за углом , в кустах , оставление покурить кому-нибудь ещё , конфетка для сбивания запаха , звонок на первый урок и нудное зудение педагога ...
Наш герой «Ильич» не мог долго , допоздна засиживаться с «ненаказуемыми» и , посему , придумывал всяческие оправдания по поводу своего преждевременного ухода восвояси . А на выходные компания сильно засиделась и Толику не нужно было до двадцати трёх приземляться в опочивальню . Часам к трём утра уже и петь и пить не хотелось , глаза слипались , подруга кимарила на груди , периодически вздрагивая от холода , но никто уходить не хотел , дабы не причислить себя в группу слабаков и маменькиных детей .
Нашему герою всё это надоело и он , усадив любимую к её подруге под бочок , отошёл к окраине дороги , выбрал булыжник по-весомее и запустил его в окно близ стоящего дома одного из тогдашних подпольных богачей , зав.гара Пупкина , слывшего жлобом , пройдохой , задирой , свирепого на расправу с обидчиками любого ранга .
Толпа с визгом и криками , не дожидаясь особого приглашения или сигнального предупреждения о покидании насиженных мест , бросилась врассыпную . Вослед неслись мат и проклятья разбуженных домочадцев Пупкинцев , рёв главы семейства с обещаниями достать , хоть из под земли того урода , который посягнул на личную собственность такого человека ...
Так вот закончились субботние посиделки с попытками выяснить кто же кого пересидит и переможет , а в-последствие , попадёт в список «избранных» .
В одни из летних каникул Толик и его несколько друзей-приятелей решили накопать в лесах гранат или других-каких боеприпасов , которых осталось после войны у окопов и бывших блиндажей превеликое множество и двинуть на рыбалку с ночёвкой , то бишь глушить рыбу и хлестать винище . Взяли провианта кто что мог , а один из лоботрясов предложил прихватить пару курей из его домашнего хозяйства , которых , якобы , было очень много и никто не хватится , с тем , чтобы изжарить их ночью на костре и получить сказочное наслаждение от ужина . Пришли к нему . Огромный загон , огороженный сеткой , в котором расхаживают не только курицы , но и злющие , задиристые петухи , наскакивающие на любого непрошенного гостя , клюющие не по-детски куда ни попадя , высоко подпрыгивающие и рвущие шпорами одежду . Стал вопрос кто войдёт и вытащит двух мясистых курочек . Ильичёв был не из пугливых и напросился сам . Взял кол длинною метра полтора , открыл дверь и двинул в атаку на куриных блюстителей порядка . Завязалась драка меж тремя бойцами : с одной стороны – Толик , с другой , под истерический гомон и кудахтанье птиц , два здоровые петуха , защищающие свой гарем с его территорией , по их мнению , бесспорно принадлежащей только им . Ильичёв их мнения не разделял и отбивался всем , чем мог : руками , ногами , колом , выписывая кренделя меж деревьями и пытаясь схватить хотя бы одну курицу . Петухи не отставали и налетали беспрерывно на чужака , который , выйдя из себя уже не ловил кур руками , а дубасил по ним со всей силы дубиною , пытаясь убить или оглушить , а затем перекинуть через забор и быть таковым ... Через минут пять – семь побоище прекратилось и желаемое , в количестве двух пернатых отправилось в вещ.мешок , а затем , вместе с нашими разгильдяями к реке .
Боеприпасы были нарыты , биkфордов шнур куплен , палатка , как и сеть ниже по течению реки , метрах в трёхстах , были поставлены .
Двое парней разжигали костёр , двое готовили всё необходимое для ужина , а остальная братия двинула вверх по течению реки глушить рыбу гранатами и толом . Шнуры-запалы приготовили длинной , соответствующей десяти секундам , чтобы успеть и уши заткнуть и лечь на землю , на всякий случай . Первый заброс в воду гранаты дал бурлящую , грязную муть , лёгкую вибрацию , глухой гул , как отголосок военных лет , и с десяток всплывших рыбин . Начало всем понравилось . Можно и ухи наварить . Пошли ещё дальше к изгибу реки , так , как один из них , рыбак-любитель , ловил там на удочку , по его словам , и щук и карпов внушительных размеров .
Размах ... Бросок ... Все на землю ... И тут из-за поворота появляется резиновая лодка , гонимая течением к месту взрыва . В ней мужчина , озирающийся по сторонам . А за сим многоголосье :" Мужик , ложись ! Ложись на дно лодки !!! Ложись !!!" . Взрыв . Перевёрнутая лодка . Барахтающийся в воде , напуганный не на шутку мужик и плывущий рядом скарб из лодки ... Толпою кинулись на помощь , прямо в одежде и к рыбаку и к лодке и к уплывающим его вещам . Ещё минут через двадцать уже все сидели у костра , сушили одежду , пустили по кругу бутылку вина , затем другую , принесли свои извинения потерпевшему , который , кстати , не стал закатывать истерик и отнёсся к происшедшему с пониманием и опаской . Кто знает , что может отчебучить группа подростков , у которых была взрывчатка . Может у них и оружие имеется ... Наварили ухи , ещё выпили , закусили и мирно попрощались с незваным гостем , обещавшим забыть происшествие и не доносить в органы .
Кстати , маленькое отступление по поводу незваного гостя . В своё время , на двери моей комнаты и внутри и снаружи было мной наваяно :
« Извиняйте за не лестность и за лозунг не манящий ,
Но , давно уж всем известно : ЛУЧШИЙ ГОСТЬ – НЕ ПРИХОДЯЩИЙ! ».
И анекдот вдогон : " Пришли татары к Брежневу и говорят :" Что же это за несправедливость-то такая ! Поговорка « Незваный гость хуже татарина !» уж очень позорит нашу нацию перед всеми другими в СССР . Надо как-то пересмотреть или переделать такое безобразие ."
- Хорошо , - сказал им Леонид Ильич , - приходите через неделю , мы разберёмся с этим вопросом .
Пришли татары через неделю . Выходит к ним радостный Ген.сек и выдаёт :
- Мы разобрались на полит.бюро с вашим недоразумением и , отныне это будет звучать так :
- Незваный гость лучше татарина ! -
Продолжение следует ...
ПУСТОТА ВДОХНОВЕННАЯ...
Самое ужасное в искусстве, это когда художник ничего и не хочет сказать. Он тогда бесплодный, как пустыня, и такой же бескрайний: творит себе и творит, и конца его искусству не видно...
НАСИЛЬСТВЕННАЯ КРАСОТА...
Живописный гламур есть красота для всех, а когда хорошо всем, это всегда чревато для каждого...
ТАЛАНТЛИВАЯ БЕЗДАРЬ...
Талантливый художник, это такой художник, которого понимают все. А если понимают не все, то такие бездарные художники нам не нужны...
ДО ВЕРШИНЫ КИСТЬЮ ПОДАТЬ...
Не все могут рисовать, но и не все умеют красить заборы. Так что кисти в руки, и - вперёд!..
А ЖИТЬ, ТАК ХОЧЕТСЯ ПОЖИТЬ...
Дизайн, это искусство для толпы, если только дизайнер не хочет умереть с голоду, как настоящий художник...
Жили-были три поросенка, Наф-Наф, Ниф-Ниф, и Нуф-Нуф. Когда они выросли, решили строить каждый себе дом.
Наф-Наф учился на камещика, и дом стал строить себе сам. А Ниф-Ниф и Нуф-Нуф нанимали строителей. Но, т. к. кабаны платили плохо, то рабочие особо не старались.
Но вот пришел в эти края Волк из сказки про Красную Шапочку. Увидев трех кабанов, у Волка созрел план. Он сразу-же позвонил на ближайший мясо комбинат, и предложил им большую поставку свинины.
Волк подошел к дому Ниф-Нифа. Тот, увидев Волка, спрятался в доме. Но Волк дунул на его дом, и дом развалился.
Ниф-Ниф укрылся в доме Нуф-Нуфа. Но Волк пришел и туда. Он дунул на дом, и дом развалился.
Наф-Наф все это видел. И он решил укрыть братьев у себя дома, чтобы потом с них снять за это плату.
Разрушить дом Наф-Нафа Волку не удалось. Он долго дул на него. Пока не надоело. И Волк ушел в сказку про семерых козлят.
Сеня, мы сейчас зайдем в магазин, так чтобы ты не говорил там мне ни слова. Чтобы ты молчал, как рыба об лёд! Ты меня понял?
-Манечка, когда я тебе что говорил? Я всегда молчу!
-Так и молчи! Почему ты сейчас ругаешься со мной?
-Кто ругается? Манечка, я молчу уже больше часа!
- Сеня, я тебе сказала: или ты молчишь, или!
-Здравствуйте, Марк! Вы сегодня выглядите лучше, чем в пятницу, но гораздо хуже, чем месяц назад! Дайте мне курицу, прошу вас, как будто выбирали для себя! Что на меня смотрит? Они все на меня смотрят! Ну, дайте вот эту! Нет, не эту, а ту, вторую, слева, снизу. А рядом?
-Манечка!
-Сеня, молчи!А еще рядом? Нет, это слишком большая. Что вы, эта старше моей покойной свекрови! Эта? Эту убили в младенчестве, я не могу кушать детей! Нет, вот покажите еще ту? А ту, что вы мне уже показывали?
-Манечка!
-Сеня, не делай мне нервы!Скажите, когда началась третья мировая война? Как какая? Но ведь все ваши курицы с фронта! У всех переломы то ноги, то крыла! Нет, эта совсем не побрита! У этой подозрительно много жира, она что лежала парализованная? Что вы мне суете эту синюю, какой бульон я сварю с этой анорексички? Мне нужна курица приличная!
-Манечка!! Вот та курица таки да приличная! У нее интеллигентное выражение лица!
-Сеня, как ты разглядел лицо, если курицы без голов?
-Манечка, поэтому ты и не видишь, что эта курица из хорошей семьи! Посмотри, она ухожена, у нее на лапах маникюр! Мне кажется, что у нее высшее образование!
-Сеня, я не люблю твоих глупостей! Во-первых это ноги! И на ногах не маникюр, а педикюр! Во-вторых грязные лапы еще не педикюр, и вообше, я просила тебя помолчать. Я покупаю курицу одну в три дня, так я хочу получить за свои деньги хороший товар и удовольствие тоже. Дайте мне ту, первую, мне Сеня испортил настроение!
-Спасибо! У вас какое-то лицо или мне кажется? Таки лицо? А что уже такого, что у вас стало лицо? Все в порядке? Так я рада! Привет вашей жене, я видела ее на рынке. Она так красиво поправилась. Что вы говорите? Она худеет на диете полгода? Ей диета на пользу! Я приду во вторник, у вас завоз не изменился? Ну, будьте мне здоровеньки!
-Сеня, ты видишь какой кровью я достаю в дом хорошие продукты? Ты видел, что он пытался мне подсунуть? Сеня, ша! Ша, я тебе сказала! Если бы я так не выбирала, так ты бы так не выглядел! Рабиновичка каждый раз хватается за сэрце, когда видит тебя! Она всегда думала, что ты любил ее в молодости. И до сих пор строит тебе глазки из-под своих щёк! Сеня, я все вижу и молчу.
-Мы сейчас пойдем выбирать свежую рыбу, так чтобы ты там тоже молчал!
-Манечка, можно я постою на улице, а то я утоплю продавца, если он будет вылавливать тебе не ту рыбу. Манечка ты меня знаешь!
-Какой ты слабый, Сеня! Хорошо, стой тут, держи курицу и не потеряй ее, как в прошлый раз потерял баклажаны. Ой, горе мне с тобой!
Жила на свете некая особа по имени Фига Ро. За день она умудрялась успевать столько, что другим и не снилось, а также оставить свой незабываемый след в стольких местах, что ей мог бы позавидовать любой пропеллер. При этом она всегда пребывала в приподнятом настроении и была вполне самодостаточной Фигой. Жила весело, вольготно. Камня за пазухой не носила. Да и зачем он ей нужен камень-то? Она тут же, без промедления раздавала направо и налево всё, чем была богата – фигуру а ля «накось выкуси» всевозможных конструкций (в зависимости от личных качеств получателя). Иногда, приберегаемая для исключительных случаев, (когда прямая конфронтация успеха не имела), она перемещалась в карман и ждала своего звёздного часа.
Имела Фига большой и неоспоримый успех.
- Офигенно! – льстиво рукоплескали ей сидя и стоя потенциальные получатели бессмертной фигуры из 3-х пальцев, в надежде на то, что всё-таки не в этот раз...
Фига любила себя показать и находила это занятие забавным и увлекательным. Холила себя, изучала новые модели и конструкции, стараясь не уронить «марку» и не позволить никому себя переплюнуть. А если такое (не дай бог!) случалось, относилась ревностно к самозванцу и тут же пыталась заткнуть за пояс наглого конкурента.
Из последних сил она выделывала некое новое па-дэ-фиг, обходясь (для большего эффекта) только двумя пальцами, не оставляя конкуренту никакого шанса! Однако предпочитала всё же проверенный классический вариант из известных 3-х. Во-первых это надёжно, а во-вторых – беспроигрышно.
Её любимая и единственная песенка настигала всех, кто попадался на пути и она с удовольствием её напевала:
Фига вам тут, фига вам там,
Фига вам тут, фига вам там...
И заканчивала своё сольное жизнеутверждающее выступление кодой:
Фи-и-и-га вам!
Была она легка на подъём, вернее на показ. Да и характер был у Фиги лёгкий, весёлый, но при этом взбалмошно-эгоистический, поскольку она была безнадёжной пофигисткой.
Так вот и жила она припеваючи до тех пор, пока не встретила ЕГО...
Он стоял перед ней такой представительный, с гордо поднятой головой – красавец Кукиш.
- Какой офигенный! – пронеслось в голове у бедной Фиги. От неожиданной встречи перехватило дыхание... Она хотела показать себя во всей красе, но от смущения ничего не получалось. Выглядела Фига, в лучшем случае, как последняя деревенская Дуля.
- Ни фига себе, подумала пришедшая в себя Фига, самолюбие которой было задето. И решила срочно взять реванш. Она возникла пред его «ясны очи», кокетливо выгнув большой палец максимально вверх так, что он обнял снизу указательный и победоносно ждала восхищённого взгляда и одобрительного кивка Кукиша. Но тот равнодушно отвёл взор, неприлично выпрямив средний палец, всем своим видом как бы говоря:
- Фиг с два проведёшь меня. Я воробей стреляный.
Фига побагровела от возмущения и обиды...
- Ну и фиг с тобой – подумала она, свернув ему на прощанье виртуальную фигу в кармане и пошла туда, где её хорошо знали и принимали, и где она чувствовала себя как рыба в пруду. А всё потому, что ссориться с Фигой может позволить себе только Кукиш, а простым смертным «низзя».
Мне опять приснился сон, в котором я плавал. Увидев, что по берегу ко мне приближается мальчик, который в прошлом сне обошелся со мной не очень учтиво, я стал отплывать от греха подальше. Малыш сложил рупором ручонки и прокричал:
- Телефон звонит! Трубку сними!
- Ага, сейчас! Так я и поддался на твои детские заманухи! Как только приближусь к берегу, сразу начнешь кидать в меня грязью. Нет уж - дудки!
- Трубку сними! – продолжал настаивать на своем ангелочек.
Не обращая внимания на его крики, я стал усердно грести руками, чтобы как можно дальше отплыть от берега. Неожиданно мои руки вместо воды стали шарить по чему-то гладкому и твердому на ощупь.
- Неужели здесь мелководье?- подумал я, и открыл глаза.
Я лежал на полу в позе пловца: Приснится же такое! А ведь мальчик из сна говорил мне правду: телефон прямо таки разрывался от злости из-за того, что никто не брал трубку.
- Да!
- Макс, это я, Рон!
- Чего ты звонишь ни свет, ни заря?
- Так сейчас два часа дня! Ты, что, еще спишь?
- Для меня, Рон, сейчас раннее утро!
- А когда же для тебя тогда наступает день?
-Утро у меня сразу переходит в вечер, а день выкинут за ненадобностью!
- Ну ты даешь! Хотел спросить у тебя, не хочешь сегодня сходить со мной в музей? – спросил он.
Мне захотелось есть, поэтому я спросил у любителя музеев:
- А буфет там есть?
- Должен быть…
- Тогда идем. Что смотреть будем?
- Малевича…
- Кого?
- Ма-ле-ви-ча! – по слогам произнес Рон.
- А что на него смотреть?! Я его красный нос и так каждый день вижу! И потом, дядя Жора не ходит по музеям. Он проводит все дни и ночи в своей ремонтной будке, любит пропустить стаканчик-другой…Правда, зная об этом, его жена заходит к нему и забирает всю дневную выручку, а то дядя Жора может и в загул уйти! Не знал, что он подрабатывает сапожником еще и в музее…
- Какой красный нос? Какой сапожник? Я вообще-то художника имел ввиду! Малевича!
- Да?! А я думал, что речь идет о дяде Жоре…Фамилия у него тоже Малевич…Может, родственник какой-то…Возможно, очень дальний…
- Вот, когда должно зайти и больше не всходить солнце! Макс, ты, оказывается, пещерный человек!
- Спасибо за комплимент, Рон! Я просто мечтаю быть им! Представь, в голове только одна мысль: где найти мамонта!!! И все!!!! Представляешь? Никаких тебе малевичей, никаких тебе музеев, никакой дружбы по контракту! Вижу, что тебе не понятно о чем я хочу тебе сказать? Ладно, выдвигаемся, а то есть очень хочется…Так там точно есть буфет?
Я не хотел говорить Рону о том, что человек, занимая мою должность, должен обладать знаниями в разных сферах. Конечно, я знал, кто такой Малевич, просто валял «Ваньку» в надежде на то, что Рон не вытерпит моего невежества и попросит кого-нибудь другого «дружить» с ним.
Мы стояли возле «Черного квадрата». Рон задумчиво смотрел на картину, держа себя за подбородок.
- Геометрия Малевича удивляет мощью личной, по сути, ни с чем не сравнимой образно-пластической экспрессии, - пробормотал Рон. Я неутешительно покачал в ответ головой и пошел искать буфет.
Основательно подкрепившись, я опять вернулся назад и застал Рона в прежней позе.
«Не буду показываться ему на глаза, а то еще вспугну!» - пришла мне в голову мысль, и я стал бродить по пустым залам с посоловелыми после еды глазами, в поисках какой-нибудь скамейки, чтобы немного подремать на ней.
В одном из залов я неожиданно столкнулся нос к носу с симпатичной соседкой Леной.
- Максим?! Вы?! Не могу поверить своим глазам!
- А зря! Им как раз и надо верить в первую очередь! Я, как только появляется свободная минутка, сразу мчусь сюда…Хочется вдохнуть этот воздух, хочется прикоснуться к вечному и неземному... - я быстро окинул взглядом стройную фигурку девушки. - Кстати, между нами жизнь поставила столько преград!
- Каких преград? Вы о чем это? - поправила локон Лена и вопросительно посмотрела на меня.
- Бетонных стен между нашими квартирами! Лена, я не люблю формализма! Почему бы соседям по лестничной площадке не перейти на «ты»?
- Я не против…Хотела спросить, вы…Извини, что тебе понравилось из увиденного здесь, в музее?
- Вот, никак не мог оторваться от созерцания «Черного квадрата» - проговорил я, и проверил, остались крошки на губах или нет. - Живопись Малевича поражает динамизмом, которым пронизаны все супрематические формы и, прежде всего, внешне статичный „ Чёрный квадрат“…
- Макс, обожди, - перебила меня Лена, - ты откуда набрался таких слов?
-Понимаешь…Тяжелое детство…Безотцовщина…Попал в плохую компанию…Там научили меня пить, курить и произносить плохие слова…Извини, вырвалось случайно…От плохих привычек так трудно избавиться! А ты что здесь делаешь? – в свою очередь спросил я. - Подрабатываешь?
- Что-то в этом роде.
- Молодец, что не сидишь на шее у родителей! Наверное, присматриваешь за людишками, которые так и норовят написать свою фамилию на каком-нибудь из полотен или оставить надпись на стенке, гласящую, что им очень понравилось в этом музее…
- Нет! Этим занимаются другие люди. У меня здесь персональная выставка!
- Ты художник?! Никогда бы не подумал, глядя на тебя!
- А что ты думаешь, глядя на меня?
- Я думаю о том, что мне повезло с симпатичной соседкой…
Я обвел зал взглядом и спросил у Лены:
- Это твои работы?
- Да!
- Пройдусь, посмотрю!
- Давай!
Я сделал круг по залу и, задержавшись возле одного полотна, стал наклонять голову: сначала вправо, потом влево, а затем и вовсе попытался посмотреть с наклоненной к полу головой.
- Лена!
- Что?
- Твою картину повесили неправильно! Ее нужно повернуть на сто восемьдесят градусов.
- Оставь ее в покое – она правильно висит!
- Да?!
Я отошел на несколько метров от картины и, покачав неуверенно головой, проговорил:
- Когда разбогатею, то куплю ее у тебя и повешу в своей комнате на стенку!
- Что, так понравилась?
- Да вообще-то у меня в стенке дырка, закрыть нечем…А твое полотно по своим размерам как раз очень даже подходит!
- Макс! Ты когда-нибудь бываешь серьезным?
- Да! Всегда, после шести часов вечера…
- Почему именно после шести вечера?
- Видишь ли, я как-то прочитал в одном мужском журнале, что если мужчина считает себя серьезным человеком, то не должен обувать коричневые туфли вечером…Посмотри на меня…Ты видишь на мне что-то коричневое, включая туфли?
Девушка посмотрела на меня: расставив руки в стороны, я медленно обернулся вокруг своей оси. На мне были потертые джинсы, темная футболка с рисунком Микки Мауса и светлого цвета кроссовки.
- Видишь, как я одет?! Серьезней просто не бывает…
- Да уж, - смеясь, проговорила Лена.
- Лен, давай сегодня поужинаем вместе в каком-нибудь ресторанчике…- обратился я к ней. - Представь себе только на одну секунду: легкая ненавязчивая музыка…Вокруг нас цветы…Зажжённые свечи…На столе искрятся бокалы с шампанским…Дымится борщ…
- Оригинальное у тебя представление о романтическом ужине с девушкой: – свечи, борщ…
- Согласен с тобой на все сто! Мне свечи тоже не нравятся! Начинает в глазах рябить…И потом, официант так и норовит подсунуть то, что не заказывали вовсе…Ты права, свечи ни к чему…Кстати, один мой знакомый, тоже художник, зарабатывает бешеные деньги на продажах своих полотен!
- Значит, твой друг очень талантлив!
- Там никаким талантом и не пахнет. Закончил ПТУ, специальность маляр. Он просто находит рабочих, которые проводят ремонт в квартирах…Перед ремонтом и покраской стен, застилает загрунтованной мешковиной полы и ждет.
- Чего ждет?
- Окончания покраски помещений. Работяги ходят по холсту, едят, бросают окурки от сигарет…В общем все падает вниз, в том числе и капли от краски…Потом он надевает перчатки (искусство не терпит, когда к нему прикасаются грязными руками!), разрезает аккуратно мешковину на нужные размеры, вставляет в рамки и с успехом продает. Хочешь, я тебе тоже подыщу таких рабочих? Они знаешь, сколько могут всякого набросать на твои холсты! Сколько могут своим небрежным движением разлить краски на них? Такие шедевры получатся, что Сальвадор Дали оживет только для того, чтобы второй раз умереть от зависти!
В это время в нашу сторону стали приближаться двое хорошо одетых господ, с нездоровым блеском коллекционеров живописи в глазах.
- Ладно, Лена, я пошел. По всей видимости, к тебе направляются покупатели…
- Хорошо! Вечером заходи на борщ. Так уж и быть – угощу!
(ироничная сказка для взрослых)
(полная версия на Прозе)
Лилит открыла глаза и увидела склонившегося над ней бородатого старца, с ног до головы перепачканного глиной. "Печник или горшечник", - подумала Лилит. Старец пребывал в великом волнении, руки его дрожали, лицо раскраснелось, и он всё никак не мог отдышаться. Лилит осторожно отодвинулась от него и поднялась с земли. Они находились на берегу реки в низине, между двух высоких глинистых обрывов поросших кустарником. Единственную тропинку, уходящую от воды вглубь рощицы, перекрыл собою подозрительный старик.
- А, что, дядя, вы здесь горшками занимаетесь, или как? - решила прощупать обстановку Лилит.
- С какой стати? - удивился старик и, не дожидаясь ответа, суетливо замахал на неё руками, - Не время сейчас разговаривать! Тут обстоятельства... Э-э, в общем, срочно нужна женщина! Пойдём, пойдём скорее со мной!
Лилит прищурилась, оценивая ситуацию, и внезапно приняла позу "щас закачу скандал".
- Вот значит как!!! Нам срочно понадобилась женщина, и мы хватаем первую попавшуюся и тащим её в кусты! Знаете, как это называется, гражданин хороший?!!
Старик от удивления вошёл в лёгкий ступор, глаза его полезли из орбит, а челюсть слегка отвисла. Он явно не привык к такому обращению, и растерялся не на шутку. Не давая ему опомниться, Лилит продолжила своё наступление, но заметя, что старик вполне безобиден, слегка переменила тон.
- А хоть бы, даже если женщина и не против, так надо же формальность, какую-никакую, соблюсти?! Где, спрашивается, цветы? Где красивые слова? Где ухаживания? Где прелюдия, в конце концов? А? Я вас спрашиваю, господин горшечник?!!
У старика наконец-то прорезался дар речи.
- Ты самая ЖЕЛАННАЯ, ЕДИНСТВЕННАЯ и НЕПОВТОРИМАЯ на всём Белом свете! Истинно говорю! - насилу выдавил он из себя, находясь, будто в трансе. Как загипнотизированный, старик не сводил с неё остекленевшего взгляда.
- Во-от, сразу бы так! А то, ДАВАЙ, СКОРЕЙ!!! Пугаете девушку...
Лилит деловито протянула старику ладонь.
- Теперь цветы давай, и помыться тебе не мешало бы, горшечник! В таком виде на свидание - это позорище...
- Да, подожди ты балабонить! - старик окончательно пришёл в себя, и опять замахал на неё, словно отгонял надоедливых комаров. - Это Адам про тебя такие слова говорил, я их просто передал. Он молодой, красивый, ждёт тебя не дождётся, скучает, измаялся весь. Чувства переполняют его всего, поэтому я и тороплю тебя, а то, боюсь, как бы с ним чего не вышло...
- Если пустить всё на самотёк, то ничего хорошего не выйдет, - хмыкнула, после паузы, Лилит. Она решительно ударила кулаком правой руки по раскрытой ладони левой.
- Нужно всегда брать инициативу в свои руки, это я точно знаю!
- Вот-вот, и я о том же, поэтому я должен срочно привести тебя к нему, - переминаясь от нетерпения с ноги на ногу, горячо поддержал её старик.
Лилит опять почуяла неладное. - Привести, привести, что ты заладил одно и то же, как попугай?! А ты, случаем, из не "этих", кто женщин по заказу "приводит"? Так вот, имей в виду, я не "такая"...
- Каких таких этих?! Какая не такая?! - схватился за голову Господь. - Ладно, не важно, - он в изнеможении махнул на неё рукой, - Иди тогда сама, вон, прямо по тропинке, она тебя приведёт куда надо, не промахнёшься. У меня уже сил нет, с тобой препираться и, кстати, мне действительно нужно привести себя в порядок...
Лилит гордо приподняла подбородок и, расправив свои вполне гимнастические плечики, гармонично сочетающиеся с её ладными, спортивными бёдрами, продефилировала мимо старика вверх по тропинке. Она ступала так важно, и так ровно держала спину, словно её ждала встреча не с озабоченным молодым человеком а, по меньшей мере, с золотой олимпийской медалью. Пучок волос, туго стянутых на затылке в "конский хвост" колыхался, будто прощаясь, в такт её шагов. Господь посмотрел ей в след, покачал головой, поцокал языком и прошептал с сомнением в голосе: - Ишь ты, какая фифа вышла ершистая, надеюсь, у Адама с ней всё получится...
Господь ещё раз покачал головой, вздохнул и полез в воду.
- Горшечник!!! Это меня-то горшечником назвала?! Потому, что с глиной работаю, что ли? А может я скульптор или ваятель фресок какой?.. На худой конец, назвала бы дизайнером садовых участков, кто садовых гномов лепит, это и то не так обидно было бы. Почему сразу горшечник?! Ещё бы и обжигать их мне предложила, дурная баба... Прости Господи, - ворчал Господь, возвращаясь от реки. - Эх-х, нужно переходить на другой материал...
Тропинка петляла среди густых зарослей боярышника, чёрной и красной смородины, огромных кустов малины, ежевики, крыжовника и много ещё каких видов садовых кустарников, усыпанных аппетитными гроздьями спелых ягод всевозможных цветов и оттенков. Вот-вот должна была показаться поляна. Сквозь шум листвы уже можно было различить ритмичные ахи и охи доносящиеся оттуда. Ещё с той стороны слышались какие-то странные звуки похожие на шлепки. "В ладушки играют?" - подумал Господь, но на душе было как-то неспокойно.
- У вас там всё нормально? - на всякий случай крикнул Господь в сторону поляны.
- Убивают!!! - вдруг раздался истошный крик Адама с той стороны, откуда доносились шлепки. - Ай!!! Ой!!! Спасите! Помогите, кто ни будь!!! Люди добрые, убивают же!!! Батя, где же вы?!! Спасите меня скорее!!!
Господь, путаясь в хитоне, припустился бегом на голос, причитая на ходу.
- Вот ведь знал же, ведь знал, что так получится!!! Счас, сынок, счас!!! Уже бегу!!! Как же это я опять оплошал... Ая-яй, что ж такое творится-то, на белом свете?!!
Ангелы встревоженной стаей кружили над поляной. Адам, зажав причинное место обеими руками, катался по траве и орал благим матом. Рядом с ним, в бойцовской позе кикбоксёра стояла Лилит, и обрабатывала его хорошо поставленным киком, а проще говоря, пинала ногами.
- Я тебе покажу "подними ногу и покрутись", - приговаривала Лилит, не переставая дубасить Адама. - Я тебе покажу "приласкай моего адамчика"... Я тебе покажу "тебя же создали специально для меня"... Запомни раз... и... на... все... гда..., извращенец! САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА СОЗДАЁТ СЕБЯ САМА!!!
Мой дед, Афанасий Петрович, считал себя правильным человеком и меня, своего внука, все время поправлял. Например, он часто мне говорил: «Ну что у тебя все время как не у людей! Все выворот на шиворот получается!»
Мне хочется Вам рассказать еще про один случай, свидетелем которого, я недавно оказался.
Сремонт лисапета. Эпопея
Петрович стоял возле заборчика и смотрел, как работает баба Настя. Она заканчивала подвязывать огурцы. Выпрямившись и подперев руками поясницу, произнесла:
- Че глаза мозолишь? Делать что - ль нечего? У самого трава по пояс, а он прохлаждается тута.
- Нельзя мне нагибаться, ревматизм замучил…
- А как водку хлестать с Семенычем, то ревматизм негде не мучил случаем?
- Когда на рыбалку собираешься, то все болячки, как рукой снимает. Лечебная она, рыбалка-то…А ты куда навострилась? Вон, вижу, торбы приготовила...
- На станцию, к Матвею (родной брат бабы Насти). В гости приглашал…
- Понятно, значит, жрачка закончилась…
- Не твого ума дело…
Я в это время катался на качели и прислушивался к такому привычному для меня их неспешному разговору. Баба Настя, чтобы не наследить и не дай бог, наступить на что-то посаженное, стала обходить чисто убранные грядки по-над нашим забором.
- Настюха, ты крадесся, словно собралась идти…
- В туалет! К твоим плоским шуточкам я давно привыкшая. Придумал бы что поновей…Сколько лет, одно и тоже…
Дедушка ничего не ответил, только продолжал внимательно следить за передвижениями, как я подозреваю, своей тайной симпатии. Баба Настя достала из чулана старенький велосипед и стала грузить на него свои огромные сумки.
- Батюшки! - воскликнула она, вот незадача-то, колесо спустило…Как же я теперь до станции доберуся?
- Как, как? Пешкодралом, как и раньше…
- Афанасий, ты бы зубы не скалил, а подсобил бы мне…
Мой дедушка оживился и сразу предложил свою помощь:
- Давай, конечно, сремонтирую твой лисапет. Смотрю я, Настюха, на твои механизмы и думаю, совсем они у тебя от рук отбилися, мужицких...
- Ты это о чем? Нечего почем зря языком молоть, ремонтировать будешь или нет? Неси насос давай, и так запаздываю уже.
- Так мне за струментами к Семенычу сбегать нужно! Тут разводной ключ нужен, а у меня нету! Я счас быстро, как это говориться: одна нога там, другая тоже…
- Так у меня только колесо спустило, ключ то зачем?
- Много ты понимаешь, женщина, в механизмах-то. Приедешь от Митьки, веломашина как новая блестеть будет.
- Да зачем мне, чтоб она блестела. Мне нужно, чтоб она на ходу была! Понятно! Я на попутках лучше доберусь. Афанасий! Ты вот, что: доведи до ума лисапет, а я, как вернуся, пирогами тебя угощу.
Глаза у дедушки загорелись, и я понял, что быть беде: когда у моего дедушки становятся такими глаза, всегда что-то происходит. Видимо об этом знала и баба Настя. Погладив меня по голове, она произнесла строгим голосом:
- За старшого остаеся ты! Присмотришь тут за ним, пока меня не будет…
- Хорошо тетя Настя, - неуверенно произнес я.
Тяжело вздохнув и взглянув в последний раз на свой небольшой огородик, блестевший чистотой и порядком, взяла сумки и, согнувшись под их тяжестью, вышла из двора на улицу.
- Так внучек, быстро двигаем за разводным ключом к Семенычу; вот везуха, вечером пирогами баловаться будем!
- И за насосом, - напомнил я дедушке!
- И за ним тоже, - согласился дедушка, и мы быстрым шагом направились на дачу к Семенычу.
Пока мы идем к Семенычу, я хотел бы немного рассказать Вам об этом дяде. Имени его я не знаю, и думаю, другие дачники тоже: все его называют просто «Семеныч». Он ходит постоянно в тельняшке и широких морских штанах. Помню, однажды он рассказывал моему дедушке о своей службе на флоте в Монголии. Там он моторы к «Газикам» чинил. Еще дядя Семеныч удивительным образом похож на гориллу, лицо, походка и даже волосы. Я в атласе проверял: на фотографии был изображен дядя Семеныч, только без тельняшки, но под ней было написано, что это горилла.
Семеныча мы обнаружили сидящим на земле под деревом, там он прятался от жары и курил папиросу. Увидев моего дедушку, он тут же выпалил:
- Петрович, никаких рыбалок! Я еще после последней не отошел, и Галька (жена дяди Семеныча) ругаться будет. Нет, нет, и не проси!
- Здорово гомодрил. Морду че побрил, иль думаешь, что перестал на обезьяну походить?
Дядя Семеныч так же, как и баба Настя, знал манеру разговора моего дедушки и не обижался на него.
- Петрович, выпить хочется, но не могу. Галька живьем съест.
- А где она?
- К сеструхе в город укатила.
Мой дедушка, услышав, что жены Семеныча дома нет, заговорил более уверено:
- Я к тебе по делу пришел, мне струмент нужен - лисапет Насте чинить буду.
- Ну, так иди и бери, что тебе нужно.
- Куда идти то надо?
- В подвал.
Петрович, развернулся и пошел в сторону подвала.
- Только там свету нету, лампочка сгорела.
Услышав, что в подвале нет света, Петрович возвратился назад и произнес зловещим голосом:
- Не пойду в темноту. Там же вампиры в темноте размножаются!
- Так и мы ж не при свете…А вампиры, это кто?
- На людей очень похожие, кровь нашу с тобой пьют! Фильм про них недавно видел!
- Женщины, что ли?
- Эти похлеще будут!
- Никогда не думал, что есть еще кто-то пострашней моей Гальки.
- Тут храбрость нужна, - произнес Афанасий Петрович задумчиво, у тебя случаем полулитры храбрости не завалялось нигде? Случаем?
- Я счас принесу, но храбриться сам будешь.
- Лады. Давай неси скорей.
Я сидел за маленьким столиком и грыз яблоко. За этим же столиком сидели мой дедушка и Семеныч. После бутылки водки для храбрости, дядя Семеныч начал вспоминать о своей морской службе в Монголии.
- Петрович, представь себе, я там пробовал один коктейль – «кумыс» называется. Вот выпьешь стакан, и блаженство по телу так и растекается…
- И что, одного стакана «насы» хватало для блаженства?
- Какого такого «насы»?
- Ну, ты сам говорил, что пробовал кохтель «насы».
- Дедушка, дядя Семенович говорил - кумыс, а не «насы»,- подсказал я.
- Тьфу ты. Все у них выворот на шиворот, все не как у людей!
- Да…. Этот коктейль не простой, - продолжил свой рассказ Семеныч, - не знаю как приготовленный, только в водку молоко вербляже добавляют они. Я так понимаю для ядрености чтоб.
- Слушай, а если в водку не вебляжего, а козьего молока добавить, то тогда что получится?
- Наверное, тоже коктейль, я врать не буду, не пробовал. Да и молока нету.
- Как нету? У Настюхи, соседки моей, коза есть. Шибко кохтелю попробовать хочется. Как ты там говоришь: «и блаженство по телу растекается всего от одного стакану…». Слушай Семеныч, пошли со мной. Поможешь лисапет наладить, заодно и кохтель попробуем. Молока всего стакан нужен, сдоем козу и «насы» у нас, так сказать в кармане…
- Кумыс, дедушка, - опять я поправил Афанасия Петровича.
- Ладно, согласился Семеныч, если что, то Гальке подтвердишь, пошел, мол, с тобой не сразу, что колебания у меня происходили…Минут пять…
- Если что, скажем Гальке, колебания твои длились минут десять, лучше с запасом возьмем. Послушай пожилого человека, так вернее будет,- уверенно проговорил Афанасий Петрович.
Семеныч взял трехлитровый бутыль для молока, разводной ключ, насос и мы пошли к бабе Насте доить козу и заодно ремонтировать велосипед. Пока шли, я послушал два раза песню «Гляжусь в тебя, как в зеркало, До головокружения».
Первым делом, когда пришли к бабе Насте, мой дедушка и Семеныч стали чинить велосипед, решили что так будет лучше: потом не надо будет отвлекаться и портить себе «блаженство» от выпитого ими коктейля. Сначала руль у велосипеда держал Афанасий Петрович, а Семеныч орудовал ключом, потом они поменялись местами. Мой дедушка все время повторял, что самое главное, что бы он блестел. Потом они одним ключом уже крутили вместе. Наконец, удовлетворенные проделанной работой, они пошли доить козу.
Держала баба Настя ее обычно на длинной веревке, но когда уезжала, загнала в специально сделанную для нее, огорожу. Дедушка и Семеныч только открыли калитку, как коза, увидев путь к свободе, не долго думая, выскочила из нее.
Я с особым интересом наблюдал за погоней, устроенной моим дедушкой и Семенычем, в которой был даже задействован велосипед. Носясь по грядкам, еще до недавнего времени с такой тщательностью ухоженные бабой Настей, они превратили его в поле, по которому прошлось стадо «слоняк бесхозных» («соняка бесхозный» - лексикон бабы Насти). Наконец, загнав козу в угол и схватив ее за рога, начался сам процесс дойки. Все повторилось точь-в-точь, как в истории с велосипедом: сначала рога у козы держал Афанасий Петрович, а Семеныч доил козу, потом они поменялись местами. В конце концов, дойкой они занимались уже вместе. Погоня за козой все же дала о себе знать: вспотевшие и раскрасневшиеся, они устало уселись за столик, стоявший под деревом. Одежда у них была вся в кабачковой икре и семенах от раздавленных ими, огурцов.
Не выдержав погони за козой, старенький велосипед с колесами, приобретшими яйцевидную форму, покоился посреди «поля брани». Коза стояла посреди маленького огородика и с удовольствием доедала что-то, еще оставшееся на затоптанных грядках.
Добавив две капли молока в бутылку водки, Семеныч сильными движениями встряхнул ее и разлил по стаканам.
- Дедушка, тетя Настя идет, - сказал я и, спрыгнув с качели, вышел ее встречать на улицу.
Семеныч переменился в лице и быстро сказал:
- Петрович, быстро пробуем коктейль и разбегаемся, наслышан я о ней…
Осушив свои стаканы, два друга ринулись в разные стороны: Петрович, перемахнув через забор, побежал к большой груше, росшей возле его дома, а Семеныч, с разбегу проломив брешь в заборе, мчался дальше, к колхозному полю с кукурузой, видневшемуся невдалеке.
Когда баба Настя увидела, к чему привел ремонт ее велосипеда, она спросила у меня, где мой дедушка. Я сказал ей, что он залез на дерево. Баба Настя взяла первую, попавшуюся под руку палку, и пошла к груше, на которой сидел мой дедушка.
- Кто тебя козу просил доить?
- Так мы с Семенычем кохтель хотели попробовать.
- Какой такой кохтель?
- На «сы» называется.
- Кумыс называется, - напомнил я дедушке.
- Во-во…Будь он неладен...
- Это тебя Семеныч надоумил этим самым кохтелем побаловаться? Ничего, я его Гальку встречу, все ей расскажу!
- Настюха, не бери грех на душу! Ты же добрая женщина…
- Была ею! А ну слазь оттудова!!!
- Мне яблок нарвать нужно. Внучек попросил…
- Каких яблок!!?!!
- Настя, ты всю жизнь прожила в деревне и не знаешь, что такое яблоки?
- Да я как раз знаю, что такое яблоки! Ты ж на груше сидишь, пень трухлявый!
- Груши тоже витамины…
В общем, баба Настя еще долго кричала, а когда устала, мы с ней пошли пироги есть. В скором времени появился и дедушка, он стоял возле забора и жалобно смотрел в нашу сторону.
- Ладно, уж, - сжалилась баба Настя, - иди, и ты тоже пироги есть. Посмотри, во что превратился твой сремонт лисапета, - и горестно покачала головой.
Афанасий Петрович осторожно перелез через забор и с опаской стал приближаться в нашу сторону.
-Ну ты посмотри на него, опять через забор…Вон же калитка в пяти метрах от тебя. Даже открытая уже…
- Привычка, черт бы ее побрал! Сама знаешь как трудно сдыхаться от нее…
- Откедова мне знать? Я что, через заборы шастаю?
- Вот тебе от курева легко было избавиться?
- Так я никогда и не дымила…
- Это я, к примеру, чтоб поняла, каково оно бросать то…
Усевшись за стол, Афанасий Петрович первым делом положил один пирог в карман, а другой надкусил.
- А пирог то зачем в карман сунул?
- На всякий случай,- ответил дед Афанасий и опасливо покосился на бабу Настю.
Эта история закончилась хорошо. Получив пенсию, дедушка купил новый велосипед и подарил его бабе Насте, приговаривая при этом, что в велосипеде главное, чтобы он блестел. Баба Настя его уже два раза даже опробовала, отвозя продукты на железнодорожную станцию к своему брату Матвею. Про Семеныча ходили всякие слухи: говорили, что Галька держит его под домашним арестом. Забор бабе Насте починил дядя Петя, слесарь.
Мне нравиться бывать на даче, здесь всегда происходит очень много интересного…Мне кажется, что и бабе Насте очень симпатичен мой дедушка.
Хотя, как знать…
После знойного дня на посёлок Кадыковка опустился вечер. Василий шёл по проулку с работы домой. Шел не торопясь, наслаждаясь прохладой, как вдруг, где-то над головой почувствовалось движение. Василий задрал лицо и увидел то, чего не видел в жизни никогда: тёмно-синий предмет в форме стоящей бочки с красным огоньком на боку плавно и бесшумно перемещался в вечернем небе. Через несколько секунд предмет поравнялся с верхушками деревьев и скрылся за лесом, пропал, словно и не было его никогда. Василий диковато оглянулся – проулок был пуст. «Никого», - подумал Василий. Потом ещё раз посмотрел на небо - небо тоже было пусто. Развернулся и пошёл обратно.
В сельпо вывернул из кармана сторублёвую и указал пальцем на бутылку портвейна 777. Ссыпав мелочь в карман, двинулся на выход. В дверях, помедлив, обернулся.
- Я щас бочку видел.
- Только сейчас увидел? – Продавщица растянула рот: »Гы».
- Нет, правда, над головой пролетела, - тревожно пояснил Василий, - вот так, - и повел рукой. Продавщица закрыла рот. Подумала и поставила на прилавок ещё одну бутылку.
- Могу в долг. Завтра отдашь.
- Не надо, - и, толкнув дверь, вышел на улицу.
Навстречу шла бывшая школьная учительница литературы Мария Ивановна. Мария Ивановна была строгой учительницей и Василий её побаивался.
- Зрассте, Мариванна, - Василий судорожно запахнул пиджак и прижал рукой бутылку к груди. Получилось так, будто бы прижал руку к сердцу.
- Вот только не надо этих жестов, - устало потребовала Мария Ивановна и кивнула на руку. - Терпеть не могу лизоблюдства.
Всё такая же, - подумал Василий, - а сколько лет прошло. Жакетик, длинная юбка, волосы собраны в пучок. Учителка – одно слово.
- Ну ладно, - вздохнула Мария Ивановна и обиженно собрала губы. Помолчали.
- А я бочку видел, - робко начал Василий.
- Бочку видел. Надо же, из всего прекрасного, что окружает – он заметил бочку. Хотя… ну да: «Грузите апельсины бочками», - смягчилась Мария Ивановна и улыбнулась чему-то своему. В сумерках её улыбка выглядела примиряюще.
- Почему апельсины? – засомневался Василий, - огурцы вообще-то. Можно грибы... да и не с огурцами вовсе, а над головой летела.
Мария Ивановна отвела лицо, в мёртвом свете фонарного столба укоризненно блеснули очки.
- Я всегда знала, что вы, Василий не любили и не хотели знать литературу. Никчёмный вы ученик, да ещё над головой какая-то бочка. А жаль. «Грузите апельсины бочками» - это «Золотой телёнок». Ну ладно там Ильф и Петров, хотя бы Пушкина вы помните? «Буря мглою небо кроет»… ведь как красиво, а?
- Телёнок точно есть, только обычный, - растерялся Василий. - В хлеву у мамки сейчас сосёт, наверное, а в небе не буря была. – Насупился. - Бочка летела в небе.
- Ладно, хватит. Пусть в детстве не вышло. - Мария Ивановна зябко повела плечиком. - Сдвиньтесь вы хоть сейчас с мёртвой точки. Вот придёте домой, сядьте за стол и попробуйте написать.
- Чего написать-то? – нахмурился Василий.
- Не чего, а что. Боже мой, ну что-нибудь. Стишок хоть простенький. Например …
Обтекая Василия и Марию Ивановну, мимо с визгом пронеслась стайка детворы, оглядываясь и подпрыгивая, скрылась за поворотом. Сквозь оседающую пыль, донеслось: «Во саду-ли в огороде бегала собачка, хвост подняла, навоняла, вот и вся задачка»!
- Вот, слышите? – болезненно скривилась Мария Ивановна. Вгляделась в сумерки, - это они мне. Поселковая культура. Где уж тут Пушкин! Ладно. - Повернулась к Василию. - Ну, например. - Сделал лицо, закрыла глаза. Помолчала. - Например: «Август тих…», - покосилась в сторону поворота. - Нет. Не так.
«Август светел, но в лесу, ночью холодает, ммм... паутинки на губах кожицу ласкают»…
Ну? Попробуете? Это ведь когда-то и я… помню, ещё в институте... да.
- Попробую, - кивнул Василий и попятился, придерживая бутылку в кармане. – Попробую. – Развернулся, засеменил прочь.
Минуя собственный дом, стукнул ногтем в освещённое окно соседа.
- Принёс? Заходи. – Сосед, щурясь, крутил антенну телевизора. Телевизор шипел, дёргался, захлёбывался звуком. Неожиданно всё разгладилось, и на экране возник тучный мужик в костюме. Прорвался звук:
« Вообще мы тут это… а вы, как думали? Главное расширить, а потом можно и углУбить». - Поблёскивая золотой оправой, мужик строго мотал рукой. - «Вот вы это, давайте-ка… а то что же получается, и вообще. Оно нам что, нужнО»?
Василий тихо опустился на табуретку, поставил бутылку.
- Чево это он? – кивнул на экран.
- Пугает, - крякнув, сосед потянулся в буфет за стаканами. – Новый пришёл, стращает всех. Знай, мол наших. Ишь как забирает, - и кивнул на мужика. Мужик кончил мотать рукой, начал грозить с экрана кулаком.
- А я бочку видел, - вздохнул Василий.
- Мою, что ли? – встрепенулся сосед, - ту, что весной уперли? Ишь ты! А где?
- Над головой летела.
- Чево? - сосед нахмурился, повертел головой. - Давай-ка, - и начал разливать.
- Пойду я, - Василий нерешительно потянулся из-за стола. – Ещё Мариванна наказала стих сочинить.
- Ну?
- Не помню... солнце вышло из-за туч...
- Появился граф пердюч! – обрадованно подхватил сосед и затрясся бесшумно, обнажив редкие изъеденные зубы.
- Чего ты? – обиделся Василий.
- Ничего. Раз! И сочинили, а то б сидел щас... - Плотоядно покосился на бутылку.
- Ну, иди. Устал, небось. Завтра расскажешь. Может и не далеко укатили бочку-то. Тяжёлая, зараза. - Чмокнув губами, запрокинул голову, потянул стакан - давай.
Дома Василий сел за стол, с тоской поглядел в чёрное окно. Вспомнил Марью Ивановну. Наверное, спит уже. С утра в школу. Жакетик на плечики и в гардероб. Аккуратная. И не старая ещё. Достал из буфета тетрадь в клеточку, нашарил рукой огрызок карандаша. Помусолил во рту. Как там? Хвост подняла... нет. Как же там… буря вышла из-за туч... не то. Вот:
Август светит, а в лесу... - поскрёб макушку, - повстречал я раз лису. Так, что ли? Чёрт его знает.
Задумался. Снова поглядел в окно. Из форточки тянуло свежестью, светила полная луна. Поёжившись, быстро зачеркнул написанное и зло вывел с новой строчки:
«Сегодня я шёл по проулку», - помедлив, продолжил, - «а над головой летела бочка», и решительно закончил, - «с красным огоньком». - Почесал нос и уверенно вкрутил жирную точку.
Не спалось. Василий поднялся, закурил. Покосился на листок.
И сразу будто толчок в спину, Василий плюхнулся на стул, схватил карандаш:
Август светел, но в лесу ночью холодает
Паутинки на губах кожицу ласкают
То висок посеребрят, то погладят щёку,
Здравствуй месяц, милый брат, в небе синеоком,
Вдоль реки лежит туман, да туман ли это,
Я ведь раньше пил дурман, нынче стал поэтом….
Рука дрожала, на лбу выступил пот, карандаш резал бумагу. Василий клацал зубами и не мог остановиться:
Закружи меня листвой, освежи дыханье,
Полечу лесной тропой к милой на свиданье,
Обовью девичий стан, что нежней травинки,
Месяц, ты не верь слезам – это паутинки…
Хрык! Надломился грифель, дёрнулась рука, наискосок протянулась полоска.
Василий вскочил, его трясло. Шагнул, сжал виски и рухнул обессиленный на кровать. Комната озарилась красноватым каким-то светом, тело стало ватным. Глубоко со стоном зевнул и провалился в сон. Спал и не видел как блики из окна пляшут по стенам, не чувствовал, как ощупывают его бледное измученное лицо.
На работе всё валилось из рук. Днём Василий сомневался: показывать листок Марии Ивановне, или нет, вечером уже подпирал стенку сельпо. Ждал. Виски ломило, сердце постукивало. Мария Ивановна появилась в сумерках, шла, близоруко щурясь под ноги. Зажёгся фонарь. Василий шагнул вперёд, загородил проход.
- Вот. - И протянул листок.
- Что это? – вздрогнула Мария Ивановна
- Ну вы же сказали - попробуй хоть простенький…
- Ах да! - и протянула руку. Нависло молчание.
- Кто это написал? – Мария Ивановна растерянно подняла лицо. – Вы?
- Нет! - испугался Василий.
- А кто же тогда, сосед? – и насмешливо изогнула брови.
- Не знаю. - Василий совсем стушевался. Стоял, не зная куда девать руки.
- Но это же ваш почерк! Я точно помню ещё с вечерней школы!
- Писал я, но… и не я.
- А кто? И кому это... мне?!
- Не знаю.
- Да что тут знать, - расширила глаза Мария Ивановна, - у вас же получилось, Василий! Понимаете, получилось! Для первого раза…
- Второго не будет, - Василий упрямо сжал губы.
- Почему!?
- Не хочу. Не нравится мне это… не я это.
- А кто же, Господи!
- Они. Оттуда это, наверное, из бочки.
- Да хоть из корыта! Василий, Вася, ну что ты заладил про эту бочку, давай начнем всё сначала, попробуем. У меня библиотека хорошая, ты что последнее читал? – Притянула за рукав, стала теребить пуговицу.
- Квитанция. За электричество. Пойду я, скотине надо дать и вообще…
- Да ладно… пойдём.
Василий рассеянно глядел в Марии Ивановны лицо. Не старая ещё и губы такие...
Ночь была долгой. Осторожно притворив дверь, Василий вышел на улицу. Светало. Какая она… истосковалась по мужику, ясное дело. Василий потёр плечо – чуть насквозь не прокусила. Двинулся к своему дому, в штанах сладко ныло, но радости не было. По привычке стукнул в окно соседу.
- Принес? – сосед уставился в пустые Василия руки.
- Рано ж ещё, закрыто.
- Ладно, у меня там осталось немного. На ко вот, - и набулькал в стаканы. Выпили. - Стих-то написал? Как там? Солнце вышло…
- Не так. – мотнул головой Василий. Вдруг напрягся, хрустнул сжатыми кулаками.
- Коль спит душа и сердце отлюбило,
А бабья дурь оскомину набила,
Давай, товарищ сядем на крылечке.
Или у печки.
Достанем склянку из аптечки,
И примем триста капель, но не валерьянки.
Что говоришь, ты против пьянки?
Да я и сам особо не любитель,
Но раз пришёл в твою обитель – терпи.
Терплю и я.
Погоду, опохмел, тебя, да и вообще… ну сам всё знаешь
Не говори, что ничего не понимаешь, молчи.
Осёкся на полуслове, беспомощно взглянул на соседа. Сосед оцепенел, рука со стаканом застыла у открытого рта.
- Чего нагородил-то?
- Говорю же – над головой летела...
- А ты это… головкой-то не бился?
Позже Василий направился в сельпо. Добавить.
- Как всегда? - поинтересовалась продавщица.
- Парочку, - Василий сунул бутылки в карманы брюк горлышками вниз. Почему-то не уходил. Медлил. Щёлкнуло в голове, двинулись желваки…
Есть все-таки женщины в русских селеньях,
И в городе есть, да и как им не быть?
Хочу, что б для всех наступило прозренье:
Увидеть, понять и… навек полюбить.
Уже вышел на улицу, а продавщица так и застыла, глядя в точку.
По Кадыковке поползли слухи:
- Наш-то Василий, говорят, - головкой тронулся, стихами заговорил.
- Да бочкой его какой-то придавило.
- Не придавило, а на голову упала.
- Откудова?
- От верблюдова! С неба, вроде…
- Не упала, а сам в неё на берегу залез по пьяни, а она и покатилась, да прямо в пруд. Еле вытащили.
- Чего брешете? Это учителка его по стихам натаскала, а потом и к себе затащила. Парень он видный, молодой, чего не затащить-то? А в бочку вместе полезли, по первости-то, знать от людей прятались. Бесстыжие.
- Ну, дела….
Близился большой праздник, Активисты Кадыковки готовили торжественную часть и выступление самодеятельности.
- Вася, тебе надо что-то написать и выступить - Мария Ивановна переворачивала котлеты на сковородке, - видишь, какой шум поднял, теперь не отвертишься. И все-таки, как это у тебя получается? Книги так и не стал читать, поиском рифмы не мучаешься, а Вась? Я же вижу. Ну скажи, мне-то можно.
- Да говорил уже.
- Опять что ли бочка?
- Она проклятая. Первое, когда писал, рукой водили, теперь само прёт и как остановиться – не знаю.
- Не ругай её, обидеться может, - подмигнула Мария Ивановна. - Потом задумалась, посерьёзнела. - Да чепуха всё это. Ладно. Мой руки, садись, а то остынет. - Посмотрела в окно. - Надо же, прёт…
На площади воздвигли дощатую трибуну, провели микрофоны. Колыхались на ветру флаги, начальство принарядилось, приехал писатель из области – гладкий мужик в светлом костюме и очках в золотистой оправе. Весь городской, важный. Люди толпились уже с раннего утра.
- Говорят, Васька наш представлять будет.
- Да уж, пусть покажет. Знай наших, а то всё деревня, да деревня. И у самих писатели тут.
- Или брехня всё это?
- А вот и не брехня, говорят, поэму выдумал для праздника, Васька-то. Патриотическую.
- Иш ты, поэму...
Первым начал председатель. Хвалил городское начальство, бил себя в грудь, хрипло обещал энтузиазм масс и повышенный план хлебоздачи. Бубнил про надои. Писатель кивал головой, важно смотрел на толпу. Достал из кармана платок, вытер губы и открыл рот:
- А ведь не хлебом единым жив человек, а? Товарищи? Как же нам без культуры, без красоты и глубины русского слова, так сказать, без классиков наших, ведь многие из них вышли из народа, из деревень таких же. А мы что ж? И мы все тут. Все как один должны…
Мария Ивановна придвинулась к писателю и что-то шепнула ему на ухо. Писатель осёкся на полуслове, потерял мысль и растерянно замолчал.
- А сейчас выступит наш сельский житель, наш поэт-самородок Василий, - перехватила инициативу Мария Ивановна, захлопала и гордо посмотрела на писателя. Писатель нахохлился, пропуская вперёд Василия. Толпа надвинулась и загудела.
Такой я писатель - от сохи,
робко начал Василий. Все притихли.
А рифмоискатель? Хи-хи,
Прочтешь случайно - забудь,
Пусть не колыхнется грудь.
И посмотрел на писателя. Писатель прикрыл веки, покровительственно закивал головой.
Я лучше возьму соху,
Кобылу в нее впрягу,
По пашне за ней побегу,
И больше о рифмах ни гу-гу,
Задумаюсь на бегу:
Неужто я так смогу?
Раздались аплодисменты.
- Наш-то, скромный, вишь кобылку вспомнил, пахать собрался.
- Так ведь наш! Деревенский!
Поэму давай! - энтузиазм охватил толпу, - кричали мужики, бабы и дети. - Патриотическуюююю!!!
Твой выход, Василий, - улыбнулась Мария Ивановна. – Давай.
Над площадью нависло облачко, красноватое, будто подсвеченное снизу софитами. Василий побледнел. На миг ему показалось, будто злой лучик какой-то покружил над ним и осой воткнулся прямо в голову. В макушку. Шагнул к микрофону, оглянулся на Марию Ивановну. И начал.
Тут я Маньке говорю:
Отощал чего-то,
Ну-ка, сбацай шаурму,
Суп грибной с компотом.
На худой конец люля,
Можно стюдень с хреном,
Так, чтоб как от стопаря,
Дрызнуло по венам.
Толпа напряглась.
Семгу, спаржу и кишмиш,
Тоже б не мешало,
Говорю: чего молчишь?
Отворяй хлебало.
Писатель вопросительно поднял брови. Толпа замерла.
Разлепила Манька рот,
Зыркнула сердито:
А икры, ты драный кот,
Не хотишь корыто?
Здравствуй, жопа новый год -
Заводи пропеллер,
Бланманже ему, кокот,
Иш, какой Рокфеллер!
В полном молчании, ни кем не перебиваемый, Василий продолжал. Мария Ивановна побелела лицом, отшатнулась, сжала кулачки.
Ладно, молвлю, не шипи,
В ухо мне гусыней,
Лучше дверцу отлепи,
В холодильник «Иней»,
В жопу этот бланманже,
И кокот тот в жопу,
С голодухи б щас сожрал,
Даже антилопу.
Люди беспокойно тянули шеи, смотрели во все глаза.
Слово за слово, гляжу –
на столе капустка,
Запотевший пузырек
и огурчик хрусткий.
Завтра денег, зашибись,
Нашинкую в бочку,
Ну, иди ко мне, ложись,
Поцелую в щечку.
В полной тишине ветерок теребил волосы. На трибуне словно все вымерло.
Раздался одинокий свист, в доски стукнуло надкусанное яблоко.
- Гааааа – очнулась толпа. Хохот обрушился на площадь. Мужики в экстазе били себя по ляжкам, бабы схватились за голову. - Ну, паемаааа… даёшь патриотическую! Гаааа...
Василий в страхе рванул с трибуны, не разбирая дороги побежал к дому.
- «Хвост подняла, навоняла», - уткнулось ему в спину и подгоняло до самого крыльца.
Василий вломился в дверь, тяжело дыша упал на стул, схватил карандаш. Да что же это, а? Господи… как же поэму - то?
Карандаш нехотя тронулся и равнодушно вывел на листке:
"Вчера я шёл по проулку. А над головой летела бочка. С красным огоньком"…
Проснувшись, Дрюня попытался продлить ночное забытье и осторожно сполз под одеяло. Но боль, до этого спокойно курсировавшая по всему телу, стала рваться наружу, варварски вскрывая и без того потрепанный организм.
События вчерашнего дня также не собирались церемониться с Дрюней, и развернули перед ним шоу эпизодических кошмаров. В основном, это были летящие в его сторону натруженные конечности деревенских мужиков.
- Дрюн-ду-ра-че-е-ек! – отметился вдалеке первый петух, cтарательно выводя каждую ното-букву.
- Дрюн-ду-ра-че-ек! Дрюн-ду-ра-че-е-ек! – стало доноситься со всех концов, ставшей ему почти родной, средне-русской деревни.
Перехваченное комом горло вынудило жертву петушиных насмешек высунуть голову из-под одеяла.
- Думают, отмутузили меня и покатятся по горке масляной! – вылетела из Дрюни первая возмущенная ворона. – А - хрена вам вместо цикория! Всю жизнь меня помнить будите! – Последняя фраза принесла ему облегчение и он опять залез под одеяло.
Три года прошло с тех пор, как свежеразведенный холостяк Дрюня, с наличностью - на неделю полуголодного существования, обрел пристанище в деревне Нижний Перепих. Во время поиска жилья, невероятно скромная сумма, доставшаяся ему после раздела имущества, все дальше уводила Дрюню от цивилизации. Он очень сожалел, что его «состояния» так и не хватило на самую захудалую избушку в деревне Верхний Перепих, которая выпиралась на холме, и была на пару километров ближе к дороге, с признаками былого асфальта; петляя и подпрыгивая, она вела в «прошлую жизнь» - в районный центр - Захолустье. Туда, где сорок Дрюниных лет, размазанных по закоулкам небольшого городка, обреченно зарастали плесенью.
Будучи мастером по ремонту мелкой бытовой техники, там он для многих согражданок, рыдающих над своими сломаными кофемолками и утюгами, представлялся "большим человеком".
Теперь же, на деревенских просторах, в виду катастрофического недостатка клиентов и полного отсутствия конкуренции, Дрюня, без колебаний, еще выше задрал планку своего мастерства и не прочь был поковырять расковырянные до него телевизоры и холодильники.
Если поломка заключалась в простейшем обрыве цепи, он, после благополучного запуска агрегата, гордо вопрошал:
«А я что, рыжий, что ли?» - и приобнимал заказчицу, глубоко прощупывая мягкие отложения в районе талии. Потом, под легкую закуску и сальные разговоры счастливый мастер выпивал две-три стопки самогона и… хозяйка набрасывала крючок на петельку.
Незамужних баб, подходившых под интерес Дрюни, в деревне не было. Ставшие по той или иной причине одинокими, необесцененные товарки уезжали в город за пресловутым женским счастьем, и настойчиво искали - чего никогда в глаза не видели.
А в это время, в обоих Перепихах, каждое утро колхозный трактор подкатывал к усадьбам своих незаменимых тружеников мужского пола и в состоянии «дрова» увозил их на телеге в колхозные апартаменты. Не оклемавшихся от тряски и холода складывали в пустующий загон для племенного быка и там, чудодейственно, «затоптанные тореадоры», довольно быстро, приходили в себя. Место было, действительно, необыкновенное: то ли бык зарядил его своей неуемной энергией, то ли шабашники случайно построили всё по "Фэн-шуй"...
И смекалистый председатель стал действовать.
Правом быть первым удостоился скотник Рябуха. Его напоили на колхозные деньги и оставили ночевать в благодатном загоне. Результат оказался крайне положительным. Правда, пока его коллеги также, по очереди, проходили ночную «быкотерапию», Рябуха тянул пятнадцать суток за бытовой дебош.
Расшатанные водкой нервы не в состоянии были выдержать дерзкого факта несправедливости.
- Младший-то на Дрюню похож, а телевизор так и не работает! – орал Рябуха, гоняясь за женой со сломаным утюгом.
Когда он вернулся домой, на залетного мастера зубы скрипели еще у пятерых мужиков.
Случилось неизбежное. Скорее – повторилось. Потому, как городская эпопея электромеханика Дрюни завершилась по подобному сценарию: его жестко избили и велели на глаза не попадаться.
- И откуда на круглой планете конечные станции берутся? - стонал под одеялом Дрюня . Он сделал в своем коконе небольшую щелку для глаз. Грядущий день, невзирая на его желание остановить время, заполнял комнату утренним светом.
- И это только первые лучи, - продолжал бухтеть Дрюня. – Что, рогоносцы, сдернули одеяло? Теперь всем напечет! Да, только, мы - привычные... И водкой, в отличии от некоторых, не брезгуем...
Может перебраться в область? - попытался вырулить из своего неловкого положение Дрюня. – А я что, рыжий, что ли? Натурально, золотой! И руки у меня золотые! И детки мои золотыми рождаются!...
Он опять наглухо замуровался в одеяле и стал мечтать: о солидных денежных купюрах, выпадающих из его карманов после работы, о позолоченной кнопке, на которую он жмет и, тем самым, запускает огромный, неведомый ему агрегат.
- Потому, что такие - могут быть только в областных центрах, - увлеченно рассуждал "золотой" Дрюня.
Я лежал на диване и в пол уха слушал Якубовича распинающегося в Поле чудес.
В многочисленных аквариумах расставленных вдоль стен моей виллы с обиженным видом плавали золотые рыбки. Ну а чего обижаться? Я честно им объяснил.что старик Хоттабыч сделал так,что если я шёл на рыбалку,то ловились только они,-золотые.Так чего их отпускать? Пусть уже живут здесь,всё равно снова поймаю...
Из ванной раздалось журчание унитаза и оттуда вышел Хоттабыч. Его борода была густо смазана новейшим средством по регенерации волос.Одна из рыбок расстаралась. Бабы дуры...дуры и есть...Чуть что,-бунт,,Хотабыч волосок выдернет и всё снова в ажуре.
В комнату заглянула секретарша и спросила.
-Шеф,там к вам президент рвётся,пустить?
-Пусти-
Буркнул я.
-Снова наверно денег на предвыборную компанию просить будет...
В комнату робко заглянул народный избранник.
- Разрешите?
Кашлянул он и бочком просочился в комнату.
-Ну чо надо? Спросил я.
-Видите ли,-
Начал ныть он.
-Обама с Пентагоном вообще оборзели,расставили передвижные ракетные установки по всему периметру...
-Хоттабыч-.Произнёс я...
Хоттабыч вытащил из аквариума одну из рыбок и что то прошептал ей в плавник
- Всё сделано-, произнес он.
-У них постоянно будут спускать колёса и ржаветь пусковые трубы!
-Президент просветлел и произнёс
-Да,вот ещё...В у нас в бюджете дырочка небольшая образовалась,миллиарда эдак три,и потом наш премьер просил вас, что бы у него хорошо стояло...
Так у него сейчас стоит всё...Волосы дыбом,ковры по комнатам,вилки и ложки на столе,Все его машины стоят и не заводятся.И сам "процесс" стал...
Я зыркнул на Хоттабыча с независимым видом рассматривающего муху на потолке.
- А я чо? Я не чо...
Сказал Хоттабыч.
Сказали ,что бы стояло,ну так стоит.
-Ладно Хоттабыч-
Произнес я.
Сделай так как просили,и без всяких там твоих политических амбиций.Пусть у него стоит ,что должно стоять,а то знаю тебя..
Довольный президент по быстрому откланялся и исчез.
В комнату снова заглянула секретарша и объявила.
-Шеф,к вам там снова зелёные человечки с Альфа Центавра.Говорят,что у них двигатель на тарелке накрылся...
Хоттабыч оживился и сказал.
-Шеф вы не забудьте,что они обещали нам подарить одну из планет нам под дачу.
Рыбки тоже оживились и высунувшись из аквариумов пропищали
- С океанами,с океанами!!!...
Милая пьяненькая пара остановила меня на проспекте. Ночь давно отсчитывала свою вторую половину. Сколько и куда никто не спрашивал, они просто ввалились в автомобиль. Всё-таки ввалилась она, он же элегантно, как опытный ухажёр, открыл ей дверь, а сам, как-то неуклюже присел на переднее сидение. Не сказать, что им обоим позади не хватило места, но женщина была крупных размеров с очень красивым, открытым лицом; милейшей воспитательницы детского сада. Мужчина был обыкновенным, высоким и худым, из тех которых трудно запомнить.
-Вам куда? Тронувшись с места, спросил я.
- Да, и куда это нам? Ах да, нам домой.
-Хорошо, скажите, пожалуйста адрес.
-Советская 18 в арку направо первый подъезд. Обстоятельно объяснил пассажир. Вы нас извините мы вот отдыхать ходили.
-Ну и как отдохнулось? Полюбопытствовал я.
-Да ничего, слава Богу, две на двоих уговорили. Да и заведение прекрасное.
-Две чего?
Водочки, конечно, мы только её родимую.
-Знаете, там ещё одному мальчику восемнадцать отмечали, так мама ему в подарок стриптиз с собой привезла. Ой, что там стриптизёрша только не вытворяла. Мне даже показалось, что ему её для обкатки имениннику подогнали.
-Не забывайте, я сзади, - очень по- доброму, напомнила дама.
-Да мы о прекрасном, да и без красок, - оправдался пассажир.
- Вы молодцы, целых две, а ещё на ногах,- для поддержки беседы проговорил я
-Это ещё не всё. Нас и отмечавшие, угощали. За здоровье именинника, по три вдарили. Душевно всё, без экстрима.
- Это радует,- ответил я, въезжая в указанную арку.
Остановившись у подъезда, включил внутренний фонарь и пассажир, достав кошелёк, долго там рылся, как бы выбирая купюру. Мадам не дожидаясь своего джентльмена выбралась через заднюю левую дверь.
- Сколько Вас устроит,- спросил он, держа в руках сотенную.
- Да эта и устроит.
- Ну, вот и ладненько,- как бы обрадовался пассажир, медленно выбираясь наружу.
Опять он, как-то угодливо согнувшись, открыл правую заднюю дверь.
Я обернулся. Ну чего ещё,- не успел додумать я, как увидел страшно изумлённое лицо с глупым вопросом.
- А где?
-Что где? Недоумённо спросил я.
- Майка моя где?
- Ну… Наверное на тебе,- догадался я о причине
- Жена моя, Майка
- Эх, а точно, где. Я не выдержав, засмеялся.
- Надо же, ты уже вышла, удивлённо- счастливо спросил он потерянную.
- Эх ты, -улыбаясь промолвила она. И взяв его под руку, бесцеремонно потянула к своему подъезду.
В одном старинном ВУЗе имелся специальный ректорский туалет. Когда он появился – сказать трудно. Вряд ли во времена царизма, скорее в эпоху закрытых распределителей. Сделали бы вход прямо из ректората, посторонние бы вообще ни о чём не догадывались, но дверь туда вела из общего коридора. Ректор и его секретарша имели ключи. Потом кое-кто из проректоров получил. Потом уважаемые профессора. Нет, не все, разумеется, а самые заслуженные.
Забавно, конечно, представить, как проходила процедура вручения ключика. Сам ли ректор это делал после какого-нибудь важного совещания – а вас я попрошу остаться, – или секретарша, пикантно улыбаясь, протягивала в приёмной этот ключевой символ признания.
Очереди у этой никак не обозначенной двери никогда не возникало. Ведь общедоступных заведений этого профиля в институте хватало, состояние было вполне приличным, а неизбежные настенные надписи в кабинках подчас просто поражали академическим блеском, например: «Пока я здесь сидел и ***л, я взял вот этот интеграл...». Так что не было особого смысла элите специально тащиться в ректорский отсек, посвящённые в основном ограничивались приятным сознаванием принадлежности к Великому Ордену Почётного Заведения. Не смейтесь, пожалуйста, – мне это рассказывал очень серьёзный профессор данного солидного ВУЗа.
И этот VIP-туалет закрыли на ремонт. Нет, не очень обветшал он, а просто у ВУЗа при платном обучении появились деньги, всё стали улучшать, отделывать, и вскоре, конечно, дошла очередь, объект серьёзный. Отшлифовали быстро и достойно. Заменили дверь на самую современную. Пришлось, естественно, и замочек сменить...
Элита не сразу поняла, что объект уже сдан, и спокойно переживала переходный период. Но не утаишь такой секрет вечно, секретарше стали делать вроде бы шутливые намёки. Тут даже ректор весьма подивился масштабу круга заинтересованных. И ведь многие заслуженные кавалеры этого прекрасного Ордена уж в бозе почили, всё же действующих членов оказалось прямо-таки чересчур. Не передавали же ветераны ключики по наследству, хотя некоторые вполне могли так эффектно поддержать своих способных чад в самом начале карьеры – чем раньше встаёт солнце, тем выше оно поднимается в зените. И изумлённый глава ВУЗа был просто вынужден провести нечто вроде переаттестации, чистку рядов.
Бог знает, как это делалось, но новые ключики у некоторых стали появляться и снова согревать их элитные души. Обойдённые испытывали дискомфорт, томились и терпеливо надеялись.
Особенно сильно страдал один гордый ветеран-профессор. На свою беду он почти мгновенно прознал, что заветные ключи уже пущены в обращение – не зря же он был учёным. Стал специально наведываться в ректорат по всяким пустякам – секретарша вежливо улыбалась, но ничего не протягивала. Старался и с ректором ласково заговорить при каждой случайной встрече – тот, вроде, не понимал его светлой надежды. Один раз он даже попробовал старый ключ применить: вдруг подойдёт? Это было невыносимо.
И преисполненный сознанием своей объективной значительности, он твёрдо решил действовать прямо и официально. Написать ректору заявление! Это будет документ, на который главе ВУЗа придётся реагировать. А отказать такому заслуженному человеку он, конечно, не решится.
Профессор взял лист отличной бумаги и привычно начертал шапку документа. В голове пульсировала суровая фраза: «Прошу прекратить травлю!», но немного помедлив, поостыв, он вывел: «Прошу разрешить мне доступ в...». Здесь вышла большая остановка, ведь нельзя же написать «в Ваш туалет», нельзя и «в ректорский туалет» – получалась какая-то ерунда. А тут ещё в его домашний кабинет заглянула супруга, профессору вдруг сделалось неловко почему-то, и огорчать жену такой крупной неприятностью на работе, конечно, не стоило. Даже на мгновение захотел порвать листок, но, вспомнив всю глубину обиды, сосредоточился на своём почти ультимативном послании. И отточенная эрудиция не подвела, он лихо закончил главное предложение: «... в специальную туалетную комнату»! Вот так! Дальше уже легче – надо обосновать просьбу, а это значит просто описать свои заслуги, которые седовласый профессор знал твёрдо.
И он перечислил все высокие должности, которые когда-либо занимал. И все учёные и почётные звания. Здесь даже пришлось новый лист начать. Упомянул орден, полученный за освоение целины, в скобках указал номер. Приложить список научных трудов не решился, только общее число работ привёл и цифрой, и прописью. Эх, хорошо бы прозвучало здесь про участие в ВОВ и про членство в Академии наук, но чего не было – того не было...
Опытный ветеран понимал, что перечень необходимо завершить чем-то особенно значительным, социально важным, он колебался, думал и вывел: «Член Партии с такого-то года».
Расписался, сколол листы скрепкой и, аккуратно вложив этот солидный документ в старомодный кожаный портфель, отправился уже не очень твёрдой, но гордой ветеранской походкой смело сражаться за свои поруганные права.
А как раз в это самое время ректор института спрашивал у секретарши, не забыла ли она вручить ключ заслуженному профессору.
или
Невероятные приключения блудниц на святой земле
1.
Фира – давняя любимая подруга, когда-то вместе начинали. Вопрос о ее проф(не)пригодности уперся в пятую точку, которая на самом деле стала жирным бесформенным пятном на ее производственной характеристике. Даже клиент, помешанный на пышных формах, испуганно спрашивал: «Она что, в кринолине?»
Рано и позорно уйдя из секс-индустрии, Фира подрабатывала дизайнершей. Обычно она с надменным лицом выслушивала пожелания клиента, наметанным глазом оценивая его платежеспособность и степень интерьерного дебилизма. Затем делала многозначительную паузу, поглощала две-три шоколадки и долго рылась в бюстгальтере, будто искала там дизайнерское решение, а на самом деле чесала прыщ, и, наконец, вопрошала медовым голосом: «Ну, так что, будем этот бред городить или все сделаем, как я скажу?» Потом она садилась за комп и малевала в кислотных тонах невообразимые плоды своей больной фантазии. «У вас будет квартирка в стиле хай-тек, смешанном с провансальским модерном и с легким флером индонезийского кантри. Такого в Москве еще ни у кого нет», - понижая голос, уверенно говорила она всем клиентам. Случаев отказа нуворишей история не зафиксировала.
Муж Фиру давно бросил, а дети выросли и разбежались. Единственной родней, с которой она поддерживала ленивую переписку, была сестра Роза в Израиле. Фира ненавидела это государство, потому что, по слухам, «там все дорого и нет свиных отбивных». Она любила повторять слова классиков, что якобы лучше умереть стоя, чем жить без свинины.
Но, прослышав об отмене виз и сезонных скидках на авиабилеты, Фира засуетилась и предложила мне составить компанию для отдыха на исторической родине. Я прикинула и согласилась позагорать в марте и окунуть свою кормилицу в целебные воды Мертвецкого моря.
2.
За границей Фира никогда не была, если не считать вояж на Украину за салом и виртуальными женихами. Объевшись соловьиного помета, она сделала вывод, что женихи там пьянеют быстро и легкосъемные, как протезы ее бабушки. Надо ж было идиотке назначить свидание всем троим в колбасном отделе в одно и то же время! Увидав, как невеста жрет сало, едва отойдя от прилавка, они переглянулись, перезнакомились и убежали пить горилку.
Ссоры с подругой начались уже в Домодедово. Фира прочла «Дути Фрее» и кинулась в парфюмерный отдел. Ассортимент захватил небедную еврейскую девушку буржуазным шиком и развращающей халявой пробников. Подруга лила на себя все, что попадалось под руку. Если не находила открытого флакона, то нагло вскрывала упаковку, искала на себе сухое место и брызгала от души. Продавщицы столпились вокруг в ступоре. Уже и посадку объявили, но девушка только вошла в раж. Тогда я крикнула: «Фирка, там напротив в отделе алкоголя тоже пробники есть, айда!» Парфюмерное облако машинально рвануло было к алкоголю – сработал безусловный рефлекс, - но вдруг резко развернулось и пошло на меня с упертыми в бок руками. «Зина, предупреждаю, если ты еще хоть раз испортишь мне культурный отдых, высажу из самолета на полдороги! Ты изверг, Зина, не мешай мне веселиться!»
Самолетом Фира летела впервые. Едва втиснувшись в кресло, она внимательно выслушала инструктаж о спасательных жилетах, перебивая бортпроводника возгласами «о, ужас!» и «они нас угробют!», после чего попросила принести десять пакетов для рвоты. Наивный вопрос стюардессы, зачем так много, не застал подругу врасплох. Она стала перечислять все, что сожрала на завтрак и ответила вопросом: «И куда вы все это денете?» Лишь когда ей принесли огромный джутовый мешок, с какими челноки мотаются на московские оптовки за китайским барахлом, она сказала «Поехали!» и по-гагарински махнула рукой, но локтем попала по морде соседу.
3.
В аэропорту Тель-Авива встречала Роза, с позавчерашней халой на голове и пятью сегодняшними в животе. На руках ее сидело собачко неопределенных пола и породы (в силу мелкости разглядеть было невозможно). А на фоне Розиной груди оно вообще казалось мышью, если б не заливалось постоянно писклявым голосом и не скалило зубья.
Донна Роза фигурой и лицом походила на сестрицу, но превосходила размерами раза в полтора. Когда счастливые сестры картинно бросились лобызаться, Роза затарахтела со скорострельностью автомата «узи», а собачко захрипело в приветственной злобе, изнемогая слюною, и гостеприимно пустило желтую струйку на парфюмерно избыточную кофточку Фиры. Роза представила свое сокровище: не то Пейсах, не то Цахес. Наконец мы отправились на такси в поселок на оккупированных территориях.
- А ты, Роза, не писала, что оккупантка! – заметила Фира.
- Скажи еще «аннексантка». Не боись, арабы у нас там по струнке ходят, - ответила сестра. – Да и автомат у меня под кроватью всегда заряжен, и гранаты в бочке с огурцами….
Поселок располагался на горе. С трех окрестных холмов нависали вражеские позиции, которые бдительная Роза ежедневно мониторила в бинокль.
- Ну, что ты там видишь? – спросила я хозяйку, застав на любимой лежанке в саду. – Скоро ли очередная интифада?
- Да вот смотрю, как один арабский жеребчик загоняет хворостиной козу в сарай, а у него стоит…
- Неужели на козу?
- Да коза больно тоща. Вот если б я… моя… - Роза смущенно запнулась, выдав тайное желание, и проникновенно погладила сыродойную грудь.
«Достали эти грязные арабы», - затянула Роза за завтраком израильскую народную песнь. При этом на кухне стены и плита были покрыты годовым слоем жира, а пыльный стол ломился от грязной посуды. На полу, как шелуха от семечек, валялись раздавленные тараканы.
4.
Вот обожаю восточный обычай ездить в гости, везя сундуки подарков. Фира все-таки дура. Когда она доставала и раскладывала бижутерию и тряпки для Розы, та сидела с каменным лицом и только вежливо повторяла: «такое у меня уже есть» или «ты потратила деньги на такую херню?». Когда же я положила на стол палку салями, а потом окорок, и поставила пятизвездочного армяшку, Роза расцвела не по сезону. Я приобрела лучшую подругу и кусочек привезенной колбасы на бутерброд к чаю.
К нашему приезду ее профсоюз объявил забастовку, требуя повышения зарплаты. Роза не готовила, а бастовала и митинговала. Поэтому обедать нам приходилось в местечковом общепите. Забудьте в Израиле про гефихте фиш, форшмак и прочие цимесы из советского детства. Ешьте уличную шаурму, безвкусное кошерное мясо и овощи, пропитанные уксусом. В кулинарном смысле государство Израиль не состоялось, доложу я вам!
На историческую родину Роза ехала с мужем, которому послужила ковром-самолетом для бегства из совка, и который сразу по приезде ее бросил. Жила Роза в квартирке из двух крошечных комнат, зато с выходом в садик, в котором росла одна лужайка («или вы знаете, сколько стоит вода для полива?»). Работала она тренершей по плаванию в каком-то лягушатнике, представив диплом института физкультуры, купленный в московском подземном переходе еще в смутные годы. Сама еле держалась на воде, но учить любила и детей почти не била.
Назавтра Роза отправилась на корпоративном автобусе на пикет министерства. В полдень она позвонила и взволнованно заорала в трубку: «Сичажже включайте девятый канал, нас сымают!» На экране телевизора светилась праведным негодованием Роза, заслоняя грудью остальной профсоюз. Она орала, свистела, приплясывала и страстно обнимала какую-то худосочную бабенку с глазами навыкате (Роза Люксембург и Клара Цеткин воскресли? - Воистину воскресли). Зрелище походило на гей-парад или по крайней мере на марш суфражисток. На лбу Розы желтой краской был набросан ивритской вермишелью некий страшный антиправительственный лозунг. Она вырвала у журналиста микрофон и так гневно затараторила на иврите, что даже мы поняли, что продажное сионистское правительство проводит политику геноцида тренеров по плаванию. Что-что, а бороться за свои права Роза умела.
5.
Под вечер мы с Фиркой пошли осваивать окрестности и любоваться закатом. На окраине поселка наткнулись на лежащего на тротуаре спящего черного мужчину со спущенными портками.
- Эфиоп, его мать! – воскликнула Фира.
- Не-а, суданский гастарбайтер, смотри на толстые губы и приплюснутый нос, - показала я этнографическую стать. – Сильно пьяный…
Огляделись, вокруг никого.
- Давай затащим в кусты и изнасилуем! – одновременно выкрикнули мы с подругой, схватили и дернули было полутруп за ноги.
Но откуда ни возьмись подскочила полицейская машина, в которую люди в униформе затолкали вожделенный объект, а потом стали донимать нас разными вопросами. Мы притихли как мышки перед приходом санэпидстанции. Лишь Фирка с виноватыми глазками нацистского преступника на Нюрнбергском процессе, такого располневшего от испуга Гесса во вьетнамках, в ответ мычала несуразное на пиджин-инглише в свое оправдание, типа «в прошлом году я перевела через дорогу 33 старушки, из них 29 благополучно…».
На счастье вскоре послышался писклявый лай Пейсаха-Цахеса, а за ним приковыляла Роза. Она объяснила полицейским, что мы девушки сердобольные и только хотели помочь несчастному переночевать с удобствами на траве под кустом, а не мучиться на голом асфальте. Мы ничего не понимали, но синхронно кивали.
Дома уста Розы разверзлись не на шутку, и она объявила тоном, не терпящим даже поднятия глаз, что мы похотливые сучки и подзаборные шлюхи и что она выдаст нас в Израиле замуж за приличных человеков. До полуночи она, запершись в спальне, делала какие-то звонки. Сводничество – любимое занятие и многовековое хобби еврейских мамочек.
6.
Наутро явился первый жених - Зяма. Он был из «датишников», - так называют ортодоксальных евреев. Роза нашептала нам, что «датишники» живут в Израиле припеваючи: не работают, в армию ходят редко, только изучают тору в своих иешивах, молятся и плодятся; за это государство платит им приличное пособие, а женам – хорошие шекели за каждого отпрыска. У них только один маленький недостаток: по субботам, когда в шабат им запрещено заниматься сексом с женами, они стоят в очередях к украинским проституткам.
- Ну, зачем стоять в очереди, когда мы здесь?! – вырвалось у нас с Фирой одновременно.
Зяма был в кипе и лапсердаке с веревочками, пейсы отливали бриолином, а из шнобеля и ушей валил дымчатый мох. Наглядное пособие по климаксу то и дело промокало пот, сморкалось в тот же платок и лепило слова из смеси иврита с нижегородским.
- Давайте поговорим о музыке, - робко начал Зяма, глазами охаживая мои бедра. - Вы не находите, что фольклор безбожных одесских евреев дурно повлиял на израильскую эстраду?
- Дорогой Зямчик, я плохо разбираюсь в музыке, моя любимая группа – могучая кучка, - отбрехнулась я.
- Зяма, а почему вы до сих пор не женаты? – поинтересовалась Фира.
- Видите ли, отношения с девушками не складываются потому, что все они похожи на манерных педиков…
- Ага, все г****ны, а я один воздушный шарик! – вырвалось у меня.
Роза закашлялась и затруднилась с переводом. Пузыри пены в уголках пунцовых уст обещали сильно сгустившиеся сумерки и очень добрый вечер. Пока она поспешно выпроваживала претендента на наши холеные ручки, я шепнула Фирке:
- Тикать отседова надо, подруга!
Фирка решительно ответила:
- А то!
Если Роза с утра принципиальная, тут уж хоть кол на жопе теши. Она пилила сестру весь день. Грозилась привезти ей семидесятилетнего вдовца из хосписа. За мной же ходила по пятам, выключала свет и десять раз напоминала, как дорого у них электричество. А после моего двадцатиминутного душа приключилась форменная истерика: «Зина, ты мотовка, ты не экономишь воду! Зина, ты меня разоришь!»
- Да не переживай так за Зямку, - утешала я несчастную сваху, - пришлю я ему Лерку - недомерку, метр писят на каблуках, на лицо отвратную, паскуду по жизни, или это будет неравный брак?
Назавтра же мы купили экскурсию в Иерусалим и недельный пансион на Мертвое море.
7.
В экскурсионном автобусе свободных мест не было. Публика – наивные православные, купившиеся на еврейскую хитрость с отменой визы. Фира громко разгадывала кроссворд: «Если в слове Снегурочка поменять местами пару букв, то может получиться эпическая Огнесручка и неполиткорректная Негросучка...»
Перед Иерусалимом нас завезли в какое-то арабское местечко туалета ради, чтоб мы не засирали святой город трех религий. После скверного кофе со вчерашними круассанами в забегаловке мы кинулись в сортир, по выходе из которого нужно было дать арабу два шекеля.
Фира недолго поколебалась между мочеизъявлением и волеиспусканием и стремглав бросилась в туалет, прижимая к груди ридикюль. Вышла же с умеренно удовлетворенной физиономией, будто испытала анальный эротизм, но не достигла оргазма, а на протянутую руку араба рявкнула так, что все обернулись:
- За что?! Я сама все сделала!
Ошарашенный туалетный работник, громко ругаясь, вприпрыжку проводил ее до автобуса, мнения в котором разделились. Одни осуждали Фиру за скаредность, другие возмущались туалетной мелочностью хозяев. Не на шутку развернулась фрикционная борьба. Напрасно Фира искала у меня поддержки, ибо я надела черные очки и тем сохраняла вооруженный нейтралитет. Тема так взволновала публику, что никто уже не слушал гидессу, и даже не заметили, как въехали в Иерусалим.
Впрочем, катю и без того слушать было тошно (катями на профжаргоне турагенств называют всех гидесс), несла она полную околесицу, путая даты, имена, события, и компенсируя это бородатыми анекдотами из унылого советского прошлого. Половину выступлений катя посвятила угрозам не ждать опаздывающих и рекламе «случайно» прихваченных буклетов и дисков по тройной цене.
По дороге к Храму Гроба Господня я ухитрилась отстать и потеряться. На арабской торговой улочке один продавец (пупсик в моем вкусе) завлек на кофе. Не будь дурой, я потянула его за ширму и отымела на тюках с черно-белыми палестинскими платками. Когда кончила, группа уже плутала с катей по святым подземельям, а Фира волновалась и часто нервно оглядывалась. Соорудив из палестинского платка бандану, я настигла охристианевших за время экскурсии попутчиков уже на выходе из храма. Фира бросилась мне на шею с пафосными воплями и слезами радости:
- Я думала, что потеряла тебя навсегда! Почем платок брала?
- Фира, экономь ресурсы, стена плача еще впереди, - сказала я подруге и не ошиблась.
8.
У входа на Стена Плача-пляц нас долго обыскивали две бдительные еврейки-солдатки со злыми глазками. Они потребовали развязать бандану, напрасно полагая, что под ней колтуны, в которых я прячу осколочную бомбу, затем по очереди понюхали пудру, не пахнет ли та тротилом. Но после моего вкрадчивого «трусы снимать?» немедленно переключились на Фирку. Ее заставили вывернуть на стол ридикюль, в котором среди помад и пуховок оказались пачка пупырчатых презервативов с запахом корицы и анальный вибратор.
- Фира, это мелко, - сказала я строго. – Вибратор перед шмоном могла бы спрятать в более укромном месте, а презики – взять в рот вместо жвачки. Но если будешь хорошо себя вести в очаге трех цивилизаций, то на ужин куплю тебе булочку с корицей.
На подходе к Стене Плача катя научила, как в расщелины стены совать записки с просьбами к Богу. Еще она наказала ни в коем случае не фотографировать стену и молящихся. Фира тут же нарыла в безразмерном ридикюле косметическую салфетку, на которой написала обращение к Богу. Я сделала ту же глупость, и мы со скорбными лицами приблизились к стене.
- А яврейский Бог поймет по-русски?
- Конечно, Фира, он полиглот.
- Тоже инъяз закончил?
- Задай этот животрепещущий вопрос нашей кате.
- Ой, Зин, а что ты в записке написала, ну скажи…
- Ну, на, смотри, от лучшей подруги у меня нет секретов.
Фира развернула мою записку и скорчилась от смеха. Там было написано: «Выйти замуж за олигарха».
- Че ты ржешь, несчастная? Сейчас же сделай трагическое лицо, будто ты на похоронах Иисуса Иосифовича или, по крайней мере, твоей сестры-сводницы.
Тогда подруга развернула перед моим носом свою записку. Читаю: «Выйти замуж за олигарха». Вдруг Фира посерьезнела:
- А как же яврейский Бог нас различит? Надо бы подписаться.
- Ага, и домашний адрес укажи, и телефон, e-mail не забудь.
Но Фира уже включила запретную камеру, сунула мне в руки, а сама начала позировать. Она то обнимала стену, задирая ножку, то кокетливо улыбалась, высовывая язык и прижимаясь к святыне, будто фотки предназначались для музея истории порнографии. Тотчас выскочил из ниоткуда какой-то пейсатый и заорал на нас грубо. Подруга руки в боки и пошла на него тараном. Красноречивым жестом она пригрозила ему насильственным гомосексуальным актом и прочими народными забавами. Надо было видеть, как несчастный ортодокс бежал, оглядываясь.
- Фира, он позовет подмогу, - сказала я мудро, - тикать отседова надо.
9.
Перед вояжем на Мертвое море Фира заявила, что ей нужно купить купальник. Предвидя разборчивость сестры, Роза повезла нас в Гран Каньон в Тель-Авиве, где почти все продавцы говорили по-русски. Плевать подруге, что купальники нельзя мерить. Набрав дюжину, она заперлась в примерочной. Как ни стучались продавщицы в кабинку, натренированным коммунальным голосом Фира орала «Занято!»
Роза в это время тонула в контейнерах с уцененкой, откуда летели с руганью в разные стороны экземпляры маленьких размеров. «У вас что, магазин для дистрофиков и лилипутов?» - Донимала она притихших продавщиц. Наконец с грохотом распахнулась кабинка, и выплыла потная и счастливая Фира, на босу ногу с малиновыми ногтями и в оранжевом купальнике с зубастой акулой на первопричинном месте. Она прошествовала к большому зеркалу, оглашая зал криками:
- Роза, Зина! Ну, как я в нем?!
- Не жмет? – участливо-издевательски спросила Роза. – Девочки, - обратилась она к пожилой продавщице, - поищите эту модель на три размера больше.
Принесли, но белый с черной акулой.
- Вы в своем уме? – возмутилась Фира. – Белое же полнит!
- А уж как стройнит тебя оранжевое…
После трех десятков бутиков Фира катила перед собой тележку, до краев наполненную розовыми кофточками и трусами с начесом для Розы, поверх которых лежал ее вожделенный купальник кроваво-красного цвета с разинувшим пасть крокодилом на трусах. Да, матч по экстремальному шопингу я проиграла вчистую.
10.
В пансионат на Мертвом море мы прибыли к обеду и попали сразу на шведский стол. После великого поста в доме Розы откровенно хотелось жрать. Фира не мелочилась. Вместо того чтобы положить в тарелку ложку кушанья с общего стола, она тащила приглянувшееся блюдо к нам за столик. Конкурентов успешно отпихивала задом, а пирожные аккуратно сложила в припасенный пакет для авиарвоты.
После обеда мы пошли в косметическую лавку «Дары Мертвого моря». У входа стояли поджарый бедуин и сгорбленый верблюд. Первый подсаживал и брал шекели за фотографии верхом на втором. В магазине все надписи для лохов были по-русски. При появлении Фиры с джутовым мешком лица продавцов просияли - это был их день. Самый наивный помог потом дотащить покупки до номера, за что был изнасилован на месте, с контрольным поцелуем Фиры в висок.
Наконец мы собрались на пляж. Фира подготовилась к премьере красного купальника с крокодилом, обмазавшись с головы до ног целебной грязью. Главной интригой было, пойдет ли Фира сразу ко дну или знаменитый насыщенный раствор соли вынесет и эту экологическую нагрузку.
Но Фира не захотела как простая смертная тихо войти в воду. Она прошествовала на мостик и стала готовиться к прыжку, как я ни отговаривала. Привлеченные ожидаемым зрелищем, на берег высыпали гастарбайтствующие суданцы и тунеядствующие эфиопы. Они издавали подбадривающие крики и поглаживали под плавками набухшие гениталии. Даже вездесущие бундес-фрау в панамках привстали, раскрыв рты. И очень зря! Когда Фира наконец зажмурила глаза и бултыхнулась, волной не только накрыло озабоченных африканцев, а немецкие старушки хлебнули соленой воды, но и, как сообщил телеканал «Аль-Джазира», на иорданском берегу были затоплены несколько отелей.
Нахлебавшуюся Фиру доставали багром, буксировали к берегу и откачивали всем миром. Отплевавшись от соли и придя в себя, она стала жрать резервные пирожные, чем снова собрала вокруг себя зрительный зал. Провожали в номер два десятка африканцев и примкнувший к ним маленький волосатый старичок-грузин. До ночи, с перерывом на ужин, новоявленная Мессалина утоляла накопившуюся женскую тоску, оглашая отель громовыми оргазмами. Время от времени я подходила к тихой шепелявой старушке, выдававшей напрокат полотенца в коридоре, и та без запинки докладывала: «шишнаццатый пошел…»
11.
Будучи убежденной противницей разнузданной групповщины и принципиальной врагиней промискуитета, я в это время бурно выходила замуж.
С Джузеппе мы познакомились на пляже. Он прошествовал через пекло в черном плаще, черных кожаных штанах и ботинках от Zilli. Тряхнув вороной гривой, бросил черный дипломат на соседний шезлонг и разделся. Лицо и тело его словно ваял сам Микеланджело, который будь натуралом, Сикстинская капелла была бы до сих пор оклеена обоями.
Опустив солнцезащитные очки от Prada, я наметанным взглядом выхватила его Patek Philippe и платиновый перстень с турмалином. Олигархам в четырехзвездочном отеле не место, значит элитный эскорт. Работает или отдыхе? Метросексуал или гей? Интрига, однако. Я обронила любимую "revolette" от Dunhill. Он поднял зажигалку и бархатным басом с улыбкой протянул:
- Prego.
- Tante gracie… Molto gentile da parte Sua, - убивала я вежливостью светской дамы.
После взаимного изучения опознавательных знаков и нескольких необязательных фраз я уловила знакомый акцент. А из-под перстня выглянул кусочек татуировки – очень по-русски.
- Джузеппе, - представился пижон.
- Шарман, землячок, я Зиночка. А ты из московских, питерских или зажопинских? Может, прошвырнемся?
- Из Питера. Я Изя Пинхасик. Номера у меня пока нет, не подумал заказать заранее. Может, к тебе маханем?
- Не так сразу, касатик, - вспомнила я, что сегодня Фиркин день. – Для начала осмотрим окрестности.
Мы взяли такси и отправились к соляному столбу, в который, как фантазируют в одном бестселлере, превратилась жена Лота. Появилась возможность рассказать Изе сказку на ночь и преподнести урок всем воображаемым катям.
12.
- Здесь неподалеку, на дне Мертвого моря, - плавно повела я рукой, - стоял град Содом, в котором было много ночных клубов, саун, массажных салонов и публичных домов, а на центральной площади, у памятника богу Фаллосу перед Дворцом Содомского Греха, располагалась плешка. Куртизанки и куртизаны заседали в парламенте, который ежегодно принимал законы о снижении возраста полового созревания. Парламентская комиссия по садо-мазо регулировала вес наручников, длину плетей и толщину страпонов. Процветание достигло своей высшей, критической точки джи. Со всей Палестины шли сюда караваны сексуально озабоченных сынов Израиля, бывали специальные секс-туры из Египта и Месопотамии, и даже чартеры на джонках из Китая. Греки и римляне приезжали на стажировку, а индийцы – на педпрактику по Камасутре. Благодаря мощной секс-индустрии Содом расцвел и превратился в Мекку древнего мира…
Касатик был зачарован, он прижался спиной к соляному столбу и мечтательно закатил глаза.
- Но Господь, который наделил всех тварей гениталиями, дабы размножались, себе таковых не оставил, дабы не плодить божков, которые бы потом подвели Его под монастырь. Поэтому он ненавидел Фаллоса и страшно завидовал тому, которого любили, почитали и целовали больше, чем Создателя. И решил ревнивый Господь уесть Фаллоса, погубив его любимое творение. «Пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих». То есть, сыпанул серой из ушей своих и дыхнул пару раз перегаром, как Змей Горыныч. Добрый потому что был и, наверно, нетрезвый. Судьбы погибших в огне и страшных муках граждан, включая женщин, стариков и детей, еще предстоит выяснить Комиссии по правам человека ООН, а Экологической комиссии – расследовать катастрофу, в результате которой цветущая долина превратилась в Мертвое море.
Изя был восхищен, он смотрел влюбленными глазами, а меня несло дальше.
- Но среди мутного моря развратников Содома Господь нашел и прозрачную каплю высокой морали – пожилого импотента Лота с женой и двумя дочками. Перед катастрофой он шепнул Лоту: мол, тикать отседова надо! А кто оглянется, того превращу, мол, в соляной столб. Это он чтоб свидетелей геноцида не осталось. Папаша с дочками и барахлишком руки в ноги и бегом, а у женушки в Содоме полюбовник остался, которого предупредить не успела. Как полыхнуло, она и оглянулась. Вот тут наш добрый Господь и превратил ее в соляной столб, у которого мы стоим.
- А что стало с Лотом и его дочерьми? – спросил неискушенный касатик.
- Девки были распутными малолетками. По сравнению с ними Ленинградка – это Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь! В первую же ночь они накачали родного отца алкоголем и вступили с ним в половую связь, как учили в гимназиях Содома. Представь, на дочерей у старого импотента встал таки. Им так понравился инцест (все свои и деньги в доме), что наплодили пол-Израиля. Вот откуда пошел слух о деградации евреев!
13.
На закате мы вернулись в отель. Фира храпела, разбросав натруженные ноги. Под белой простыней колыхался живот и западал рот при вдохе. Мы расположились на соседней койке. В сексе «Джузеппе» оказался слабее, чем в итальянском. Впрочем, храп из-под простыни мало способствовал возбуждению и нирване.
Мы выпили по коньячку «с почином и свиданьицем». Напарнику я не забыла подсыпать слабительного, после чего прикинулась удовлетворенной женщиной и якобы заснула, предчувствуя дальнейшее. Спустя полчаса Изя встал, аккуратно уложил в дипломат всю мою наличность и ювелирку, но тут-то и приспичило. Пока ненаглядный файл моей памяти исследовал качество туалетной бумаги в сортире, промелькнула подлая мыслишка в зипованном виде, и я прикинула, что тикать отседова надо, обернулась в палестинский платок, похватала свои манатки, его колечко и часики, и выскочила, заперев дверь снаружи.
14.
У парадного возлежали в дреме бедуин и верблюд, нежно сложив головы на груди друг у друга. Уворачиваясь от плевков, я растолкала обоих, показала на карте аэропорт Тель-Авива и, кивнув на верблюда, сунула бедуину Patek Philippe и перстень с турмалином, которые, конечно же, оказались китайскими подделками. Верблюд промычал, а бедуин перевел, водя пальцем по карте: нет, мол, только до Арада. Ок, прикинула я, к утру доберемся, а оттуда автобусом в аэропорт.
Насрулла уложил вещи на спине животного, потом подсадил меня и, наконец, запрыгнул сам на «переднее сидение». Я вцепилась в него, как Отелло в шею Дездемоны, а застоявшийся верблюд рванул как восьмицилиндровый бумер.
Мы помчались по пескам Иудейской пустыни под желтыми звездами в вечном небе. Раздавленные скорпионы скрипели под верблюжьими копытами. Легкий ветерок развевал на мне платок, обнажая грудь, которой я прижималась к спине Насруллы, а руки судорожно сжимали вздыбленный член бедуина, потому что я смертельно боялась упасть.
На пустынной автостанции Арада, в ожидании автобуса, я вознаградила долготерпение Насруллы три раза на лавочке в зале ожидания. Достойный представитель бедуинского племени оказался на высоте, недоступной фальшивым итальянцам. Садясь в автобус, я позвонила Фире. Подруга сняла трубку, не прекращая храпа.
- Фирка, проснись! Я Зина, прием, прием…
- А зачем ты мне, подлая, звонишь из-под одеяла на соседней кровати, да еще по дорогому роумингу? – Пробурчала спросонья подруга.
- Фира, ветром судьбы меня понесло в аэропорт. Меняю билет и сегодня же вылетаю на родину. Подробности письмом.
- Ой, а кто ж тогда на твоей кровати?
- Это тебе мой подарок, пользуйся и ни в чем себе не отказывай.
По прилету домой я еще неделю получала СМС-репортажи с красочным описанием насильственных действий сексуального характера. На прощанье Фира подарила питерскому жиголо мою фотку неглиже в качестве компенсации за часы и перстенек, и свой купальник - на память о страстной любви.
Ходят слухи, что после отъезда госпожи Изю, привязанного к унитазу, истощенного и в синяках, нашла горничная. Но в смерти его Фира не виновата, повесился он уже в полицейском участке, на красном купальнике («он сам все сделал»). Однако ж гад успел написать на туалетной бумаге предсмертную записку: «Зина, ты сука!». Вот сволочь неблагодарная…
------
Тем, кто не поверил невероятным приключениям Зиночки+1, охотно высылаю фото верхом на верблюде наложенным платежом за 25000рэ. шекелей /можно в рублях по курсу/.
Жила-была Курочкина Ряба, вроде как и не в веснушках, но много. Да и образ жизни не способствовал красоте и душевности. Ну и окружение: Петух-забияка - 8 приводов в полицию, наркоман обкуренный - тот ещё Гусь, Утка –про...неё позже, в общем, компания дворовая. Короче, залетела Ряба!
Кура, как обычно, родителям ни слова, а то отец по своим «понятиям»
прибил бы. Да и мать – алкоголичка, как раз бы добавила.
Отговорилась и к бабке – несушке в деревню махнула. Там яичко и выкатила.
Да не простое, желтое такое, малярийного цвета, вроде. Но на солнышке и для Рябы, как золотое.
Дед бабку-то поколачивал по выходным, если выпивал лишку, а внучку по-своему любил. И решил он, глядя рекламу по телевизору, как-то поспособствовать ей, рябенькой.
Взял четверть и поехал в город к другану, который переплётчиком в
издательстве газетном работал. Посидели, выпили, дед тут и изложил просьбу-
-свою - версию: мол, так и так, яйцо видать не простое, а золотое, особливо на солнышке!
А друган на дежурство по печати заступил, ну и вставил заметку с мест:
Вот! Как бы сенсация - От НЛО, или что, занесло и родилось!
Дед отбыл обстоятельства - доказательства готовить. Внучке сказал: не вздумай кудахтать, рта не открывай – не ведаю, как и что, а результат показывай только под косым углом на солнышке, энти шелкопёрнатые склюют.
Тут как раз и журналист областной звонит, интересуется, значит, фактами.
Телефон в деревне только один, в бывшем сельсовете.
Как обычно, уборщица трубку взяла: - Ась, говорит! А в трубке: изложите... сертификат... объективная информация.
-Ага, отвечает, не оконфузится бы перед городским, - как же, слышала!
И завертелось. Командированный журналист примчался. Тоже соображение имеет: вдруг шанс и в центральную прессу попасть. Показывайте, чего-где!
С дороги, как водится, и чем бог послал, налил дед из заветной бутыли
на табаке – дурмане настоянной! Журналист – то с непривычки окосел, прямо сказать. А тут и солнышко, и яичко не простое, радуга в масть на небушке после дождя, – ну все тебе подтверждения… кабы не мышь! Но, нет худа – без добра.
Много ли вообще доказательств сохранилось до наших дней, а верят...
Года не прошло, у Рябы опять яйцо. Но теперь уже всё по солидному:
Муж не из последних, уважаемый журналист, столичный. Хата хоть и с краю,
но с банькой, куда начальство любит наведываться. А уж самогон – высшей прогонки, фирменный, от деда!
Хочу вам рассказать пару баек, случившихся годков, эдак, за 10 до конца прошлого тысячелетия, когда в стольный град Чикаго каждый день толпами прибывали искатели счастья и лучшей жизни, а если по простому, то русо эмигранто.
Селились все прибывшие в одном месте - знаменитой улице Диван, аналог Нью Йоркского Брайтона, отоваривались в одних и тех же магазинах и по вечерам ходили учить англицкий в одно и то же место - Трумэн Колледж, находящийся в самом что ни на есть паскудном чёрном районе, где полиция курсирует днем и ночью и где одному, да ещё и белому, по вечерам появляться не безопасно. А посему все сколачивались в группы по 5-6 человек, т.е сколько может влезть в одну машину, и после занятий нескончаемая вереница галдящих машин тянулась от колледжа до самого Дивана.
Вечерние классы начинались в 7 и кончались в 10.
99% студентов в вечерних классах русскоговорящие, на перерывах в коридорах шум, гам, как на большом празднике. Все друг друга знают, болтают, в общем все как обычно. Американские преподаватели ходили с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью - их студенты ведут себя иначе. Списывание и подсказки к их ужасу было совершенно обычным делом, что просто невозможно в американском классе. Жалкие вкрапления китайцев и мексиканцев робко жались по углам, были явно не в своей тарелке и сваливали после пары недель занятий. Дошло до того, что колледж открыл русский оффис чтобы быстро оформлять всех желающих погреться в светоче знаний и тут-то всё и началось! Как-то очень быстро работники оффиса вдруг выяснили, что все малоимущие студенты могут получать финансовую помощь, по-моему $200 в семестр! Стипендию, по нашенски! И тут-то всё и началось! Поскольку все были малоимущими, в том числе и пенсионеры, то очередь желающих изучить английский (читай - получить халявную стипуху!) была больше, чем в войну за хлебом! Мест в вечерних классах не доставало, а посему для пенсионеров открыли дневные классы, где они с радостью просиживали свои 3 часа в день тупо пялясь не преподавателя и тихонько перетирая какие-то свои тёрки на уроках и громко галдя в перерывах! Стипендию начинали давать тем, кто прошёл первые два уровня и достиг третьего. Первые два уровня, ко всеобщему удивлению, наши старички пролетали одним махом! А вот далее... А далее интересы преподавателей и студентов были полностью противоположны!! Преподы стремились как можно лучше подготовить группу, чтобы все сдали выпускной экзамен, а вот студенты... Студенты, то бишь, бабульки-дедульки, были в этом совершенно не заинтересованы! На кой им этот 4й уровень? Там и учиться труднее, и к выходу из колледжа ближе! А их цель была окопаться пожизненно на третьем уровне благополучно заваливая финальный тест и до конца жизни оставаться на второй год и спокойно получать финансовую помощь малоимущим, которую, в отличие от советской стипухи, здесь давали не за успеваемость, а за состояние кошелька! Да и английский-то в общем старикам и нафиг не нужен - в магазине и так справляются, а если бумага какая придет, то найдётся, кому перевести. Ходили-то учиться только от безделья и и из-за денег.
Можете себе представить, каких звиздюлей получали преподаватели каждый раз, когда вся группа каждый семестр дружно заваливала финальный тест!
Вести такие классы, естесственно, никто не желал, а посему набирали почасовиков-сезонников, которых потом почти всех после каждого семестра благополучно вытуривали и рапортовали наверх, как успешно колледж обновляет кадры и повышает уровень образования, избавляясь от плохих преподавателей!
И вот вам первая байка:
Начало семестра. Чудом уже дваждый уцелевший преп, получивший от администрации сто двадцадь седьмое последнее китайское предупреждение, обречённо заходит в класс и ба! Знакомые все лица! Преп делает хорошую мину на кислом лице и радостно восклицает:
- О! Я вижу, что Люба в третий раз снова здесь! Ну, ничего, теперь она уже все знает и в конце семестра успешно напишет тест! Правда, Люба?
На что бабка Люба семидесяти пяти лет от роду твердо и уверенно на довольно-таки сносном английском (третий раз в тот же класс, как-никак! Успела даже кое-что и выучить!) заявляет: Ни за что!!!
Вторая байка. На этот раз о вечернем классе, где учились люди молодые, целый день где-то подрабатывающие или активно ищущие работу.
Только что они дружною толпою ввалились в класс и всё ещё перетирают последние новости.
Заходит преп - очередной почасовик. Мужчинка на сей раз попался нервный, все время дергался и энергично бил себя рукой по локтю делая интернатциональный жест, так что рука просто подскакивала. Принялось это в первые дни со смехом, но потом как-то все привыкли и перестали обращать внимание. За исключением одного случая.
Учили мы какую-то картинку, где была нарисивана девушка, корзинка с ягодами и надо было отвечать на вопросы и заполнить пропущенные слова.
А преп, повторяю, нервный очень, все пытается вызвать нас на разговор. Какое там! Все после работы, обсуждают свои дела и в классе стоит несмолкающий тихий гул.
Преп повышает голос:
- Мери хочет ...,- И делает энергичный отруб локтя!
Послышался первый смешок. Преп закипает:
- Что хочет Мери?? ( Жест!)
Народ начинает ржать.
- Вы не можете ответить на такой простой вопрос? Что любит Мери? (Жест! Жест!)
Хохот повальный.
- Ну что в этом смешного? Ну почему во всех классах смеются?
Стоны и всхлипы!
- Я не понимаю. Вы что, не видите, что хочет Мери? (Жест! Жест! Жест!)
Дикий рёв! Абзац! Все ползают под партами!
- Это непостижимо! Эти русские очень странные! Не могут по картинке сказать что любит Мери! (Жест! Жест!)
Всё! Нет больше сил смеяться! Слышны только судорожные всхлипы!
Преп в отчаяньи садится за стол и обхватывает голову руками. Самая рассудительная женщина встает и вытирая слезы говорит:
- Да ладно вам, хватит!, -- и уже учителю,- Я буду отвечать!
Преп вскакивает и начинает возбужденно метаться вдоль доски:
- О! Наконец-то! Сейчас нам Тоня ответит, что хочет Мери! (Жест!) Я думаю, что и Тоня от этого бы не отказалась! (Жест! Жест!)
ВСЁ! КА-РА-УЛ! МА-МОЧ-КА! РОДИ МЕНЯ ОБРАТНО!
Урока больше нет! Народ в панике валит из класса на карачках! Тоня бьется в судоргах!
На перерыве к нам подходят из других классов: - Что, сегодня и вы Мери проходили?
А учитель этот вскоре свалил из колледжа не дожидаясь конца семестра - не выдержал такой нервной работы!
- У всех дети как дети! Один ты у меня… Торгаш несчастный! Вот кем стал Колька Бандурин?
- Ну, прокурором.
- А-а, то-то! А ведь вместе росли, можно сказать. За одной партой сидели.
- Я с ним не сидел! Со мной Олежка сидел.
- Да какая разница. Так кто он, Колька Бандурин, и кто ты, а?
- Мама, так Кольку Бандурина сняли недавно.
- Как это сняли? Прокуроров у нас не снимают!
- А вот его сняли! За некомпетентность и злоупотребление служебным положением. И теперь он сам может сесть. Где-нибудь рядом с Олежкой.
- Как, Олежка сидит? Такой красавец, спортсмен, чемпион. За что же его?
- Связался с какой-то преступной бандой, долги они вышибали. И перестарался. Шесть лет дали ему.
- Ну ладно, Бандурин, Олежка – это просто какое-то глупое стечение обстоятельств. А вот взять Витеньку Пожарского. Кто ты и кто он?
- Ну, артист он… С погорелого театра.
- Как этого погорелого? Не погорелого, а областного драматического!
- Прогорел театр. Уже полгода актерам зарплату не платит.
- Боже, какое время! Какое несчастье! Ну и где теперь Витенька?
- Не переживай за него, мама! Он все же, как-никак, мой одноклассник. Я его к себе пристроил.
- Куда, торгашом? В свою лавку? О, несчастная я, несчастная! За что только боролись твои деды и прадеды?
- Во-первых, маму, не в лавку, а в один из сети магазинов. Причем сразу заместителем директора. Может, будет с него какой толк. Во-вторых, мои деды и прадеды и боролись за то, чтобы всем было хорошо. А разве я виноват, что кому-то хорошо, а кому-то нет? Может, они сами виноваты, не той дорогой пошли?
- Ай, оставь, тебя не переспоришь, торгаш несчастный!.. Постой, куда это мы едем?
- Уже не едем, а летим, мама!
- Ну, хорошо. Так куда мы летим?
- Так на Сейшелы же, мама!
- На Сейшелы? Не хочу! Мы там в позапрошлом году были.
- А куда же ты хочешь, мама?
- На Бали!
- Ну, на Бали, так на Бали! Поворачивай, Сергей Михайлович! Так, кто у нас там еще остался, мама?..
Эта история произошла в Московском фармацевтическом училище №10. Дело было на последней паре, когда все уже изрядно устали. За последним столом сидели студент Вася (единственный (что важно для нашей истории) на то время юноша в группе, к тому же ни ростом, ни внешностью не обиженный) и пышногрудая студентка Молочкова, "крепкая" такая провинциальная дивчина (из тех, что: коня на скаку остановит и трактор рукой первернёт). Вася усердно пишет, Молочкова, судя по ее взглядам на Васю, старается придумать как обратить на себя его внимание. К концу пары, между ними происходит такой диалог:
Молочкова, налегая грудью на парту и пытаясь заглянуть Васе в лицо, томным но зычным деревенским голосом, не обращая внимания на преподавательницу (потому как та "дура старая") и не придумав ничего путного переходит к активным действиям "как есть":
- Ва-ась!
Вася:
- Что?
Молочкова, игриво:
- Сколько до конца?
Вася, мельком глянув на часы и продолжая писать:
- Двадцать минут.
Через пять минут ёрзанья, она опять спрашивает, но уже более призывным голосом, словно ослица на гоне:
- Ва-ась, сколько до конца?
Вася неохотно отрывается от тетради, и смотрит на часы:
- Пятнадцать минут.
Ещё через пять минут усиленного ёрзанья своею подъюбочной частью о казённый инвентарь, она снова бросается в атаку, но уже таким голосом, что услышь его табун жеребцов или рота солдат или бригада гастарбайтеров, они проломили бы все стены, чтобы до неё добраться:
- Ва-а-ась, сколько до конца?
Окончательно раздражённый Вася вынимает из кармана связку ключей, отстёгивает рулетку-брелок китайского производства и, хлопнув ею по столу, выдаёт:
- НА! Измерь сама, сколько до «КОНЦА»!!!
Все в восторге, Молочкова в шоке.
1) Я не буду делать пластические операции. Мумифицированная семидесятилетняя «красотка» вряд ли сравнится в глазах мужчин с семнадцатилетней юной прелестницей, едва ли они от природы наделены столь развитым воображением. Буду ждать момента, когда учёные научатся выключать ген старения, либо надеяться на то, что мода на молодость окажется столь же мимолетной и недолговечной, как и сама молодость.
2) Я не буду просить прибавку к пенсии, осознавая, что мой вклад в общественное развитие уменьшился обратно пропорционально моим годам и прямо пропорционально телесной немощи. Да и не дадут ведь, сколько бы ни просила.
3) Я не буду всем рассказывать о своих болезнях. О том, что их будет втрое больше, чем сейчас, нет никаких сомнений. Однако, бессмысленно подозревать во всех окружающих людях студентов-медиков, жаждущих бесплатно потренироваться в постановке диагноза, так зачем обременять чужие уши долгим перечислением своих реальных и воображаемых недугов. Диагноз один – старость. И чем дольше лечишь, тем горше болит.
4) Я буду недоверчивой. Я никогда не поверю, что меня без денег, регалий и соответствующего общественного положения сможет полюбить пылкий, восторженный и прелестный юноша. Впрочем, здесь можно сделать поправку на геронтофилию. Но как же отличить истинного извращенца от симулянта?!
5) Я стану меценатом и завещаю всё своё имущество городу. Нельзя быть жестокой к своим реальным и потенциальным родственникам и внушать им жестокие и греховные мысли о своей преждевременной кончине.
6) Я не буду общаться с молодыми. Зачем отравлять жизнь человеку, который верит, что в песочнице можно построить замок из песка своим неуёмным старческим сарказмом?
7) Я не буду требовать к себе особого уважения за то, что коптила небо дольше, чем другие. Старость и мудрость не синонимы. Я уже сейчас чувствую, что молодые сильнее, хотя бы тем, что быстрее приспосабливаются к быстро меняющейся окружающей среде. К чёрту опыт! Переобучайся, или умирай!
8) Я не буду стенать и плакать о том, что одинока и никому не нужна, памятуя о том, что в лучшие годы никогда не присаживалась к старикам на скамеечку попить кефира, потолковать о политике и покормить птиц крошками от булки. Кстати, о политике…
9) Я не буду ругать президента. Может, к 70-ти годам мне удастся вытравить из подкорки архетип «батюшки-царя» и я перестану наивно верить, что один человек, каким бы талантливым он ни был, может изменить жизнь миллионов людей, которые лежат на диване, пьют пиво, смотрят дурацкие мыльные оперы, ковыряют в носу и ждут когда «по щучьему веленью», вдруг, сами отремонтируются дороги, встанут заводы и фабрики, люди перестанут ссать в подъездах и писать на заборах креатив из трёх букв, объявляя миру о своём преждевременном половом созревании. Ах, эти русские сказки! Сколько вреда в них для русского человека и сколько отборной, тщательно просеянной сквозь сито веков глупости. Если повезёт, я научусь предпочитать злых гениев добрым дуракам.
10) Я не буду бояться смерти и, когда она придёт, я смогу с улыбкой на устах сказать « Ну наконец-то! Что-то новенькое в моей жизни!»
На Пирожковой-стрит имени товарища Бейкера был уже вечер. Да и во всем Лондоне тоже. Доктор Ватсон намеревался принять ванну и мирно лечь спать, поскольку давно уже был врачом и считал своим долгом поддерживать гигиену в столице Британской империи. Но проблема заключалась в том, что мистер Шерлок Холмс забрался в ванную два часа тому назад, плескался там самозабвенно пофыркивая и кажется вообще не собирался оттуда выходить.
Наконец у Ватсона лопнуло терпение. Он строго постучал в дверь:
-Эй, Холмс, вы там живы?
-Да, дорогой друг, я пребываю в добром здравии, -ответил знакомый прокуренный голос с привычной невозмутимостью. –Я уже почти закончил и если хотите можете войти.
Ватсона охватили сомнения: -А вы уверены, что это удобно?
-Ну, как хотите, -в голосе Холмса отчетливо послышались обиженные нотки. Поэтому Ватсон как следует собрался с духом и вошел.
Увиденное поразило его до глубины души, как обычно пишут в подобных случаях. Ванна была наполнена водою до краев и взмокший, но явно не мытый Холмс, в изрядно подмоченном смокинге, склонившись над водной гладью, возился с какими-то здоровенными черными шарами. Шары были явно металлические и утыканы уродливыми плоскими шишками. Они не годились ни для гольфа, ни для тенниса, ни для бильярда. Ни для одной из известных Ватсону подвижных спортивных игр.
-Что это такое Холмс? –поинтересовался он из чистой любознательности.
-Что? Ах, это… Это морские противолодочные мины новейшей конструкции. Я приобрел пять штук по знакомству, с большой скидкой. Прежний владелец не знал куда их девать-то…перед арестом, -Холмс фыркнул и едва не выронил один из шаров, который прилаживал к дальнему левому углу ванной. –Тяжелый зараза!
-Холмс, я ничего не понимаю.
-Это же элементарно, Ватсон. Я расставляю минное поле, чтобы отразить возможную атаку неприятеля. По моим данным сегодня ночью профессор Мориарти собирается атаковать наш дом на подводной лодке. Это самый простой и безопасный способ проникновения в квартиру. Двери и окна у нас надежно заперты, а дверь ванной мы никогда не запираем на ночь. Это отлично известно Мориарти и он собирается воспользоваться данным обстоятельством, наивно надеясь застать нас врасплох.
Когда его лодка всплывет, то наверняка налетит на одну из моих мин и бабах! Мир навсегда распростится с Мориарти. Я специально проконсультировался у одного старого минера в Адмиралтействе. И кажется все сделал правильно.
Холмс своим орлиным взором окинул композицию и остался доволен.
-Но, ведь наша ванная тоже пострадает, -робко возразил Ватсон.
-Чепуха, мой друг. Взгляните сами: эмаль дала трещину в трех местах. Я говорил об этом миссис Хадсон еще полгода назад, но она даже не почесалась. А так мы убьем сразу двух зайцев: ухлопаем Мориарти и обзаведемся новенькой ванночкой. Я уже присмотрел подходящую в магазине на Пикадилли. Светло- кремовый окрас. Вам понравится.
-То есть помыться…
-Увы, мой друг, с мытьем пока придется повременить, -не без грусти в голосе сказал Шерлок Холмс и посмотрел на доктора своими добрыми умными глазами. –Конечно, англичанин должен быть чистым, но в первую очередь он обязан быть живым. А в данном случае гигиена- прямой враг нашей безопасности. Впрочем, если хотите можете сходить в баню. Думаю, вам это не повредит.
-Хорошо, Холмс. Я пойду в баню, -кротко ответил Ватсон. В детстве доктор Ватсон во всем слушался маму, в армии –полковое начальство, а в Лондоне –Шерлока Холмса. Он давно привык быть лицом подчиненным и даже не думал бунтовать.
2.
-Ватсон, вы чересчур засиделись в этой своей бане и пропустили все самое интересное! – сходу заявил Холмс, хотя и стоял на месте. Он даже не подумал сказать доброму доктору "с легким паром". Холмс выглядел взъерошенным и крайне энергичным. Недавние события взбодрили его настолько, что по мнению Ватсона он нуждался в двойной дозе сильнейшего успокоительного. Стоя посреди улицы Холмс что-то высчитывал в своем блокнотике и вычерчивал примерные баллистические кривые, одновременно сверяясь с картой, которую услужливо держали два дюжих безмолвных полисмена, застывших словно изваяния.
А Ватсон, чисто вымытый и до краев наполненный свежим пивом, негромко булькнув, с удивлением осматривал знакомый дом на Пирожковой-стрит. Фасад был в трещинах и крыши явно не хватало.
-Мориарти явился раньше чем я ожидал, -пояснил Холмс, не отрываясь от блокнота.
–Видимо решил, что мы ложимся засветло. Чтобы как-то убить время я спокойно пиликал на скрипочке ( какую-то гадость из Шнитке, благо вы отсутствовали и я не мог действовать вам на нервы ) и тут услышал, что в ванной началось крайне подозрительное движение. Шум явно соответствовал всплытию подводной лодки. Ну, а через секунду раздался взрыв и меня из окна собственной спальни зашвырнуло на крышу соседнего дома. Хорошенькая картина: скрипач на крыше , вообразите!
Закончив записи в блокноте, Холмс снова уткнулся в карту, медленно водя над ней лупой, точно пытался высмотреть какие-то неприличные подробности и бормотал насчет железнодорожных путей с которыми могут выйти осложнения.
-Простите, Холмс, а вас не волнует то, что у нас начисто снесло крышу? –вкрадчиво поинтересовался Ватсон.
-Нисколько не волнует. Свежий воздух полезен для здоровья. К тому же бригада плотников и бригада кровельщиков прибудут на Пирожковую -стрит через пять минут. Не пройдет и недели и дом будет стоять как новенький.
-Должен признать, -продолжал Холмс, -Взрыв оказался сильнее чем я рассчитывал. Да и подводная лодка Мориарти оказалась бронированной. Он знал, что плывет навстречу опасности и потому подготовился основательно. Его посудине всего лишь оторвало левый винт, который сейчас украшает нашу гостиную. Точнее то, что от нее осталось… Со своей крыши я успел заметить, что подлодка нашего заклятого врага полетела на юго-восток через центр и скрылась в рабочих кварталах Ист-Энда. Если она грохнется в окрестностях Лондона –мы ее живо отыщем. Но если пересечет Ла-Манш, сумеет дотянуть до континента и затеряться на просторах Прованса или хуже того - в степях Украины, то могут возникнуть серьезные сложности.
Кстати, это вечернее приключение здорово разозлило профессора. Я видел как в подводной лодке откинулся люк и Мориарти злобно погрозил мне кулаком. На что я ответил изящным и слегка ироничным поклоном. Скрипка в одной руке, смычок в другой.
-К сожалению, друг мой, я не умею летать, -в голосе Холмса зазвучала неподдельная печаль, -И потому не смог осуществить преследование надлежащим образом. А вот наша дорогая ванночка ( к которой я был совершенно не справедлив ) отважно бросилась в погоню за подводной лодкой обозленного профессора. Она летела за ним неотступно, с явной решимостью догнать и прихлопнуть, так как голова злодея по прежнему торчала из люка и представляла собой весьма соблазнительную мишень. К несчастью профессор успел заметить преследовательницу и выпустил торпеды из кормовой части. Первая пролетела мимо, а вторая угодила в цель. Он подбил нашу ванночку над Бонд-стрит и…
Пылкую речь великого сыщика прервало появление почтальона:
-Телеграмма, мистер Холмс.
-Благодарю. Ага, Ватсон! Он на своей посудине грохнулся в 38 милях от Лондона. Неподалеку от местечка под названием Фоксберри. Так, судя по карте в дело решительно вмешался южный ветер и спутал все мои расчеты. Впрочем, это нам только на руку, до Франции ему теперь нипочем не добраться. Словом, юго-восток сменился северо-восточным направлением. Ага, в трех милях от Фоксберри находится станция Гримстершир, небольшой полустанок на ветке Лондон – Ипствич. Ватсон, мы отправляемся в погоню. Надеюсь, револьвер при вас?
-Холмс, кто же ходит с револьвером в баню? –робко возразил Ватсон.
-Вы, мой друг. Вас так поразили мои военно-морские маневры в ванной, что вы наверняка позабыли его выложить и он теперь при вас.
Доктор Ватсон полез в карман и обнаружил оружие на положенном месте. Прозорливость Холмса порой его просто ужасала. Но сейчас ему ужасаться было некогда: Холмс помчался на вокзал и Ватсону ничего не оставалось как бежать за ним следом.
-Холмс, может быть возьмем кэб? –тяжело пропыхтел он через полчаса после начала непредвиденного забега.
-Поздно, мой друг. Слишком поздно. Вокзал прямо у вас перед носом, -сообщил Холмс с небрежным сопением бывалого легкоатлета.
Английские кондукторы на линии Лондон – Ипствич всегда отличались чрезмерным консерватизмом, поэтому несмотря на то, что предстоящее дело было ДЕЛОМ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ или того хуже…нашим героям все же пришлось купить билеты. Но к их чести заметим, что сделали они это совершенно бесстрашно.
Усевшись в купе, Холмс слегка поерзал на сиденье, раскурил погасшую трубку, глянул в окно и его прямо-таки перекосило от отвращения. Не вынимая трубки изо рта, он прорычал нечто нечленораздельное, резко вскочил и задернул занавески.
Этим он слегка испугал Ватсона. –Что вы сказали, Холмс?
Холмс догадался-таки вынуть трубку изо рта: -Ватсон, а вас разве не раздражают эти мерзкие закаты в фиолетовых тонах? Меня они просто бесят. К счастью мы покатим на северо-восток, где уже наступила ночь и на небе отсутствует этот невыносимо скверный оттенок.
Тут поезд в самом деле тронулся. А вместе с ним тронулись Шерлок Холмс и доктор Ватсон.
Холмс все еще никак не мог прийти в себя, бурчал про фиолетовый цвет, то есть находился в опасном для окружающих состоянии и Ватсон мудро решил отвлечь его беседой.
-Про Гримстершир мне раньше слышать как-то не приходилось, а про Фоксберри есть несколько любопытных и весьма солидных монографий. Там довольно живописные развалины замка…
-Я уже не уверен, что они там есть, эти развалины. Подводная лодка грохнулась как раз на них. Так что, простите за тавтологию, эти развалины могут оказаться куда более разваленными чем нужно. Вообще, ночка предстоит довольно напряженная. Инспектор Петерсен в своей телеграмме пишет, что окрестности оцеплены и туда же мчится Лестрейд, бросив все текущие лондонские дела… Еще вчера Мориарти никому не был нужен, а сейчас все стремятся изловить его как редкое насекомое.
-Да, кто бы мог подумать, что это такое мудреное дело ловить профессора математики, -поддакнул Ватсон, довольный тем, что отвлек-таки Холмса от мрачных мыслей в "фиолетовых" тонах.
-Конечно, ловить учителя физкультуры было бы куда как проще. Правда, он быстрее бегает. Но глупее профессора в несколько раз. К тому же школьные учителя не имеют обыкновения передвигаться на собственных подводных лодках. Бьюсь об заклад, что в этой части Англии ни разу не видали этаких посудин и если бы не спасительная темнота и не мудрый распорядок дня почтенных сельских жителей, нашего дорогого профессора вероятно приняли бы за антихриста. Лично я этому бы не удивился.
Раздался стук в дверь.
-Кто там? –недовольно спросил Ватсон.
-Антихрист пришел на землю и постучался в наше купе, -сострил Холмс.
Но, он ошибся. Это был всего лишь кондуктор.
-Гримстершир, джентльмены. Прошу на выход. Ваш багаж?
-Наш багаж прибыл на место раньше нас, -туманно ответил Ватсон, так как кондуктор запросто мог оказаться одним из агентов зловещего Мориарти.
3.
-Лестрейда не видно на перроне. Очевидно он выехал раньше и опередил нас.
-Ничего страшного, Холмс. Сколько бы он не прибывал на место первым, он всегда будет только вторым, -произнес Ватсон и крайне огорчился, увидев что Холмс пропустил комплимент мимо ушей, которые в данный момент стояли торчком как у хорошей гончей.
-Нам вот по этой дороге и мы упремся прямехонько в Фоксберри, -сообщил Холмс, сверяясь с картой при свете скупого станционного фонаря. Провинция явно экономила на освещении перронов по ночам.
И отважные герои тронулись в путь неустрашимой элегантной трусцой.
Холмс после полуночи частенько становился философом, так было и на этот раз.
-Скверные места притягивают скверных людей, я давно это заметил, Ватсон. И в который раз убеждаюсь в этом на практике. Мориарти просто не смог бы грохнуться в каком-нибудь приличном районе Британии. Его словно магнитом притянуло именно сюда. К плохо освещенным полустанкам и скверным дорогам. Вы не замечаете никаких странностей в пейзаже?
-Нет, Холмс, -честно ответил добрый доктор, пытаясь совместить бег трусцой с подробным анализом окружающего ландшафта.
-А вы приглядитесь к тополям растущим вдоль дороги. Их верхушки острижены столь небрежно и безалаберно, что хочется немедленно отыскать того, кто это сделал и отвернуть ему голову. У вас разве не возникает подобного желания?
-Да . В самом деле, Холмс. Хотя раньше я как-то не ощущал никаких позывов к уголовщине.
-Вот-вот. Я об этом и говорю. Мы только приближаемся к Фоксберри, а это скверное местечко уже дает себя знать. И присутствие Мориарти в развалинах наверняка только усугубляет здешнюю нездоровую обстановку. Вы там что-то читали…монографии…Известный минер Гай Фокс случайно родом не из этих мест?
-Да, Холмс. Эти развалины…то есть замок, его родовое гнездо.
-Но все же та штука с подрывом Парламента в ноябре 1605 года у него не выгорела. Из чего я делаю несомненный и правильный вывод: сегодня мы сцапаем Мориарти.
Стоило Холмсу произнести эту фразу как началась жуткая пальба. Ватсон лихо выхватил оружие и совершил умелый скачок за ближайший тополь. Холмс остановился посреди дороги, вынул кисет и невозмутимо начал набивать трубку.
-Холмс, спрячьтесь за дерево. Вы же на линии огня!
-Нет, Ватсон. До линии огня нам топать еще мили три. Ночная тишина и эхо сыграли с вами коварную шутку. Если бы сейчас неподалеку играл полковой оркестр мы бы вообще ни черта не услышали. Это же элементарно, Ватсон.
Услышав знакомую фразу, добрый доктор бесстрашно вылез из-за тополя и присоединился к Холмсу.
-Но судя по звукам там сейчас самое настоящее сражение, -заявил он солидным армейским голосом.
-Напоминает вам индийскую кампанию? Видимо Мориарти заскучал и начал стрельбу не дождавшись нашего прибытия. Или Лестрейд довел его до белого каления одной из своих диких выходок.
-Холмс, откуда вы знаете, что Лестрейд уже там? Он мог и не добраться до места.
-Да, было бы лучше, если бы не добрался. Но он там! Выстрелы его крупнокалиберного пугача можно спутать только с военно-морской батареей, а мы сейчас довольно далеко от побережья.
-Стало быть надо поспешить! –сказал Ватсон, приглаживая усы, свободной от револьвера рукой.
-Именно, мой друг! –кивнул Холмс и они помчались вперед. Но на сей раз уже не трусцой, а галопом.
4.
-А вот и знаменитые развалины, -Холмс довольно пыхнул трубкой. Ему не терпелось оказаться в гуще событий.
Строго говоря, в ту ночь было новолуние и потому на темном небе должен был торчать лишь тоненький узенький серп месяца. Но в виду чрезвычайности и важности обстоятельств Луна на небе висела полная, круглая и мордастая. Она собиралась осветить все события надлежащим образом и ей это вполне удалось.
Именно фирменный лунный свет и придал мрачному пейзажу то особое очарование из-за которого раззява Ватсон утратил бдительность и споткнулся о камень. Он мог бы расквасить себе нос и случайно подстрелить шедшего впереди Холмса, но чудовищным усилием воли сумел восстановить равновесие и временно удержаться от пальбы по своим.
Впрочем, рассеянность Ватсона была вполне извинительной. Впереди открывался шикарный вид. Развалины замка Гая Фокса с застрявшей в разломе стены подводной лодкой выглядели просто очаровательно.
Точно великан чья массивная голова показалась из-за лесистых холмов сунул себе в зубы здоровенную сигару, которую толком не успел раскурить –подводная лодка слегка дымилась.
-Думаю она останется тут надолго, -заметил Холмс, когда Ватсон поделился с ним своими высоко литературными соображениями. –Мало найдется охотников выковыривать из средневековых развалин раскуроченную подводную лодку. Возможно какой-нибудь художник-модернист успеет запечатлеть это великолепие на холсте, прежде чем вся композиция рухнет от естественных причин.
-Вот что странно, Холмс: с нашим приближением стрельба прекратилась.
-Ничего странного, мой друг. Вряд ли это от стеснительности или нехватки патронов. Уж чем-чем, а патронами Скотланд-Ярд обеспечен на столетие вперед. Я думаю, что Мориарти просто решил подпустить нас поближе, чтобы как следует прицелиться. Быстрее на землю!
Ватсон распластался рядом с Холмсом и тут же пули из развалин разочарованно просвистели у них над головой. Ответная канонада последовала незамедлительно.
-Полиция вон за теми камнями, -шепнул Холмс в целях конспирации и тут же заорал во все горло: -Эй, Лестрейд! Петерсен! Вы там?
Услышав знакомый голос стражи порядка настолько сильно приободрились, что утроили интенсивность стрельбы и под их прикрытием Шерлок Холмс и доктор Ватсон, неторопливо, нарочито вразвалочку ( чтобы лишний раз позлить Мориарти ) добрались до укрытия целыми и невредимыми.
5.
-Насколько я понимаю профессор прочно обосновался в развалинах и намерен защищать их до последнего.
-Не знаю, мистер Холмс, -озабоченно поцокал языком Лестрейд. –Торпедные аппараты после падения видимо заклинило, но профессору нечего терять кроме своей математики и мы всерьез опасаемся, что он начнет швырять торпеды вручную.
-Это ВЫ опасаетесь, Лестрейд, -возразил инспектор Петерсен сухой и длинный, похожий на известного прибалтийского актера. –Если бы он мог, то давно бы это сделал.
Было ясно, что в глубинах Скотланд-Ярда назрел раскол, но Холмс на сей раз не стал сталкивать лбом двух старых противников.
-Вы с ним беседовали? –осведомился великий сыщик.
-Пытались, -махнул рукой Лестрейд. –И он ответил стрельбой.
-Скорее всего сказали ему что-нибудь не то, -задумчиво произнес Холмс и, обратив свое умное лицо в сторону замка, заорал во все горло:
-Эй, профессор! Вы меня слышите?
-А…Холмс. Вы что-то припозднились, мистер Холмс, -раздался глухой и недовольный голос из руин. –Ночь не самое подходящее время для бесед.
-Не скажите, профессор! В этом самом мире кто угодно может быть кем угодно до тех пор пока не помрет. Не продолжаться же вечно подобному безобразию. Вы улавливаете мой намек, Джеймс Мориарти? -в голосе Холмса послышались знакомые сварливые интонации не сулившие ничего хорошего.
-На что вы намекаете, Холмс? –проговорил Мориарти как можно тверже, наивно пытаясь скрыть от противника свой откровенно преступный испуг.
-Видите вон –то кладбище? Слева от меня и справа от вас. Этак в полутора милях отсюда. Вам сверху его должно быть хорошо видно. Так что мое предложение следующее: или вы присоединяетесь к нашей теплой компании или "холодные объятья мертвецов…" проклятый склероз! Ватсон, подскажите-ка мне фразу поэффектнее.
И Ватсон подсказал, да как! Недаром его притащили сюда из Лондона. Он был знатоком британской литературы и выдал цветистую фразу из Анны Радклифф. Холмс повторил ее жутким завывающим голосом и от этой фразы разом вздрогнула вся присутствующая полиция. От мелких, до крупных чинов. Лестрейд едва не выронил свой любимый крупнокалиберный револьвер и быстро перекрестился.
Судя по гробовой тишине над руинами, фраза впечатлила и Мориарти. Он предался мрачным раздумьям. Неприятная перспектива быть похороненным на провинциальном кладбище в каком-то захолустье могла нанести серьезнейший урон его преступному престижу. Мориарти решил капитулировать.
-Отсижу сколько дадут и возьмусь за старое, -сказал он себе в утешение.
Выбросил через стену два револьвера, остаток патронов и театрально задрав руки вверх, так что ткань сюртука полопалась подмышками, пошел сдаваться на милость победителей. Все это он сделал молча и его едва не пристрелили, приняв за представителя местной нежити.
-Тьфу, ты черт! –возмутился Лестрейд, пока высоченный Петерсен надевал наручники на Мориарти. –Вы бы хоть предупредили, что идете, профессор.
-Я понадеялся на вашу догадливость. Но видимо напрасно, -съязвил Мориарти. –Что, собственно, за обвинение вы мне собираетесь предъявить?
-Как минимум сопротивление аресту, -невозмутимо сказал Петерсен, теперь уже похожий не на одного, а сразу на двух известных прибалтийских актеров.
-Злостное и вооруженное сопротивление аресту! –тявкнул Лестрейд.
Холмс снисходительно усмехнулся и выступил вперед.
-Я тоже мог бы со своей стороны обвинить вас в проникновении в чужое жилище без приглашения, но ведь это мелочи. Обвинение будет гораздо серьезнее, господин профессор. Вы кажется забыли о недавнем вечернем происшествии над Бонд-стрит, когда вы неслись над лондонскими крышами сея панику и анархию... Но я освежу вашу память.
Сразу же после взрыва вы вылетели из нашего дома на Пирожковой-стрит 221-бе-эээ… и наша ванная, очевидно воспылав противоестественной страстью, полетела за вами следом. Вы заметили преследовательницу и произвели упредительную торпедную атаку в результате которой мирная и беззащитная ванночка спикировала вниз, прямехонько на Бонд-стрит и едва не впечатала в мостовую лорда Пшатта. Его светлость до сих пор не оправился от испуга и усиленно принимает бренди в успокоительных целях и я ужасаюсь при мысли о том сколько именно он его принял к настоящему моменту.
Колоритнейшая фигура Палаты Лордов, видный представитель партии консерваторов, кавалер ордена…
-Но ведь он жив, этот ваш Пшик… или Пшатт! –нетерпеливо вскричал профессор. Будучи математиком и уголовником, он имел довольно смутное понятие о современной политике.
-Вот именно. Он жив! А вы проведете остаток своих дней за решеткой, Мориарти. Как вы умудрились промазать с такого расстояния? Я просто поражаюсь! Если бы вам удалось прихлопнуть этого паразита, то симпатии британского народа были бы на вашей стороне.
Но этого промаха вам никто не простит.
Пересказываю так, как сумел запомнить. А если что и приврал, то это вполне простительная слабость. Источником является документальный фильм "Тайны каких-то там сенсаций" немецкий или британский, который я случайно и непреднамеренно посмотрел лет этак 10 тому назад, когда телевидение еще не стало тем, чем оно стало теперь.
Итак, 1982 год, Германия. Причем не светлое и радостное ГДР, а мрачное капиталистическое ФРГ. Вот в этом самом ФРГ жил, да поживал один бойкий популярный журналист. Жил он один, так как ни одна фрау почему-то не пожелала составить ему компанию. Впрочем, он не бедствовал. Сотрудничал с ведущими изданиями "Шпигель" и "Бильд", получал недурственные гонорары и совершенно не тяготился холостяцким статусом. У него просто не было времени на то, чтобы им тяготиться. Хобби отнимало у него все свободное время.
Его хобби был Третий Рейх, а при подобном оригинальном хобби ни о каком свободном времени и речи быть не могло. Журналист бегал по разного рода аукционам и распродажам, скупая "сувениры". Безделушки из кабинетов Гиммлера и Бормана. То, да се. Однажды по случаю приобрел нижнее белье Гитлера и Евы Браун и жутко потом этому радовался. Он создал дома небольшой частный музейчик, в котором был и директором, и экскурсоводом, и посетителем.
Жемчужиной его коллекции стала личная яхта Геринга, которую виртуоз пера приобрел по сходной цене, отреставрировал надлежащим образом и поставил на прикол в порту так как держать ее дома было довольно накладно. На яхту он приглашал гостей. Видные нацисты средней величины, отмотав положенный срок в тюрьме Шпандау, собирались в кают-компании, чтобы за кружечкой баварского пивка вспомнить былые славные деньки и посетовать на вечное коварство Штирлица.
И вот, как-то раз, один из гостей пресловутой посудины хриплым доверительным шепотом сообщил подвыпившему журналисту, что знает некоего господина-коллекционера имеющего сходные интересы.
-Он может показать вам нечто такое, о чем небезопасно говорить вслух, -честно предупредил гость.
Но всякий журналист отважен и потому приблизительно через неделю бравый капитан яхты Геринга отправился на встречу с таинственным незнакомцем. Тот проживал в частном особняке в самых непролазных и малолюдных областях ФРГ, так что добраться до него было совсем непросто. Но это лишь разжигало азарт исследователя.
Журналист был впущен внутрь, осмотрен охраной. Сходство с Марксом, Лениным и Троцким отсутствовало, поэтому хозяин проникся к гостю симпатией и распил с ним бутылочку старого рейнского. После чего выложил на полированный столик небольшую тетрадь в кожаном переплете.
Журналист схватил указанный предмет, пошуршал страницами и его нижняя челюсть с неприличным грохотом упала на пол. Он узнал почерк Гитлера.
Хозяин остался доволен произведенным эффектом. Он откупорил вторую бутылочку рейнского и, потягивая винцо, неторопливо поведал следующую историю.
В мае 45-го года Гитлеру стало очевидно, что войны не выиграть. И с секретного аэродрома под Берлином взлетело пять грузовых самолетов. Черт знает куда именно они летели, но один до цели так и не добрался. По нему саданули из американской зенитки и это до невозможности огорчило Гитлера.
-Все мое наследие погибло, -печально произнес фюрер и с горя женился на Еве Браун.
В самолете был его личный архив. Сбитое воздушное судно хотя и расшиблось насмерть, но почему-то не сгорело и жители окрестных деревень, и хуторков с риском для жизни в течение двух недель растащили, и попрятали драгоценный груз и кости отважных пилотов. Там-то все и хранилось, передаваемое от отца к сыну. И вот теперь дневники Гитлера наконец сумели пробиться к благодарным потомкам.
Журналист нутром чуял сенсацию и крайне оживившись носился по комнате, поминутно налетая на мебель. Хозяин закурил толстенную сигару.
-Это дорого стоит и мне не по карману выкупить весь архив. Но если вы человек со средствами, то я мог бы свести вас кое с кем. Кое с кем, имеющим очень многое. Но он вынужден соблюдать осторожность так как агенты Кремля не дремлют и уже приготовили пыльный мешок за углом.
Тема пыльных мешков была безусловно неприятной, но журналист все же решился на встречу "кое с кем". А заодно и выклянчил у хлебосольного хозяина пресловутую тетрадку, чтобы почитать на досуге. А заодно и поинтересоваться мнением опытных экспертов.
И эксперты сказали свое веское слово. Почерк Адольфа Алоизыча. Безусловно. Чернила, бумаги и переплет тех лет. Подлинность 100%.
И понеслось… Засекреченный человек за несколько округлых сумм в тугриках и дойче марках выудил на свет божий еще несколько тетрадей в кожаном переплете. Журналист читал и восторгался. Вскоре он поймал себя на мысли, что читать это в гордом одиночестве довольно эгоистично. Он забегал по знакомым. Редакторы восприняли историческую новость бодро. Было решено публиковать сенсационный материал. Причем не только в Германии.
Права купил французский "Пари-матч", лондонская "Таймс" и ряд других почтенных зарубежных изданий. Газета "Правда", впрочем, не заинтересовалась.
Уж рукопись сдали в набор, уж буквы налились свинцом и европейские типографии ждали контрольного свистка, но тут грянул гром и бюргеры перекрестились.
Дело в том, что один из ушлых экспертов от нечего делать поковырялся острым коготком в сургучной печати одной из тетрадей. И с удивлением обнаружил, что печать сделана из пластика, изобретенного в 1975 году, а потому ее попадание в 1945 год, пусть из зенитки, представляется крайне сомнительным.
Понятное дело случился скандал. Все издания за исключением "Таймс" наотрез отказались публиковать фальшивку. Печатный орган британских консерваторов был куплен на корню медиа- магнатом Рупертом Мердоком, который отгородясь от презренного человечества парой океанов, сидел на таинственном острове и неторопливо вкушал спелые бананы. Тревожный звонок из Лондона отвлек его от этого интересного занятия.
Так и так, товарищ Мердок. Нам всучили липу. Ваши распоряжения?
-Народ это купит? –спросил Мердок без особого интереса.
-Безусловно.
-Тогда печатайте и не морочьте мне голову.
Мердок бросил трубку и полез на пальму за свежим бананом.
А в Германии, как известно, бананы не растут. И именно по этой причине журналист, и его секретный "снабженец" оказались в тюрьме со сверхзвуковой скоростью.
Секретный "снабженец" имел интереснейшую биографию. Большую часть сознательной жизни он посвятил высокому искусству живописи. Писал маслом известные картины известных художников и втюхивал их по цене оригинала частным коллекционерам и небольшим недалеким музеям. Причем, ни разу не попался. Да и работы были высокого качества, порой превосходившие мастерством исполнения исходный оригинал.
"Снабженец" был не только виртуозом кисти, но и весьма недурственным графологом. Подделать чужой почерк было для парой пустяков. И потому, узнав о неожиданном рыночном спросе на Гитлера, решил этот спрос немедленно удовлетворить.
Но ему как подлинному артисту было скучно просто втюхивать лопуху-журналисту очередную исписанную тетрадку, пусть и за неслабую наличность. Всякий раз он придумывал убедительную таинственную историю с погонями и перестрелками. От этих историй по загривку журналиста пробегали приятные холодные мурашки. Он смотрел на "снабженца" уважительно. Как рискует жизнью этот благородный человек!
И вот –тюрьма. Художник-писатель сразу во всем признался, но долго орал, что с ним в камеру следует посадить всех горе- экспертов, выдавших свое опрометчивое неосмотрительное "одобрям".
Но консервативное германское правосудие не пошло ему навстречу в этом вопросе. Кто бы именно кого в камере порвал –неизвестно.
С журналистом обстояло куда сложнее. Он отказывался верить в подделку и видел во всем глобальный коммунистический заговор, направленный лично против него. Он ощущал мускулистую руку Кремля на своей щуплой шее. "Чердак" журналиста съезжал на бок день ото дня и "крыша" тоже не стояла на месте. Гуманные тюремные власти не на шутку встревожились и стали уламывать художника.
-Два месяца не будешь подметать тюремный двор.
-Три!
-Гут. Пиши!
И он описал своему подельнику все вышеописанные события почерком Гитлера. Подействовало. Свихнуться журналисту так и не удалось, но на его профессиональной карьере был поставлен жирный железный крест. Следы его после отсидки теряются в неизвестности.
А художник шесть лет примерно хлебал баланду и втихаря рисовал обидные карикатуры на тюремное начальство. На выходе у врат тюрьмы его встречал оркестр. Вся эта история прославила его настолько, что оказавшись на воле он довольно быстро стал миллионером. Его копии известных полотен расходились теперь на ура и коллекционеры становились в очередь на год вперед. Он теперь толстый, добродушный и вполне доволен жизнью. Но слова "эксперт" в его присутствии лучше не произносить.
Предлагал Иван девицам непристойности всякие. А те страшно краснели и называли Ивана дураком. Так и пошло с той поры, что ни Иван, то дурак, что ни девица, то красная.
ЦАРЕВНА – ЛЯГУШКА (на французский лад).
-Ты кто?
-Я лягушка. Царевна, стало быть. А ты кто?
-А я Жанн. Стало быть, повар французского ресторана.
КРАСНАЯ ШАПОЧКА.
Жила-была девочка. А звали её Красная Шапочка. Потому что глаза у неё были красные, и нос был красный, и щёки были красные, и губы были красные. Вот она и носила красную шапочку, которая была ей очень к лицу.
МАЛЬЧИК – СПАЛЬЧИК.
Жил-был мальчик, который очень любил девочек. Встретит, он бывало одну из них, так только под утро от неё и уйдёт. Поэтому и прозвали его Мальчик – Спальчик.
ИВАНУШКА И ВАСИЛИСА.
Повстречались Иванушка и Василиса.Иванушка и спрашивает:
- А умеешь ли ты готовить, Распрекрасная?
- А скатерть-самобранка на что? – отвечает Василиса. И сама тут же интересуется:
- А вот ты дурачок, умеешь с дамами обращаться?
- А на кой они мне? У меня палочка-выручалочка есть.
Тут и полюбили они друг друга с первого взгляда.
РЕПКА.
Посадил дед репку. И выросла репка большая-пребольшая. Взялся дед за репку, тянет, потянет, а вытянуть не может.
Приходит тут бабка из районной администрации, а за бабкой внучка из налоговой инспекции, а за внучкой Жучка от местной братвы, а за Жучкой кошка из санэпидемстанции, а за кошкой Мышка, которая кредит давала. Взялись они за деда и давай тянуть. И репку вытянули, и картошку вытянули, и морковку вытянули, и предупредили деда, что бы он к следующему приходу капусту приготовил, а не то хуже будет.
ПРО АЛЁНУШКУ И ИВАНУШКУ.
Взглянул Иванушка утром на себя в зеркало и спрашивает у жены своей, Алёнушки:
-Что же ты со мной сотворила, неверная?
А она ему в ответ:
-А я же тебя предупреждала: - Не пей Иванушка. Козлёночком станешь.
***
Жил-был Мальчик с пальчик. И вот однажды он женился. С той поры стали его звать Мужичок с ноготок.
СКАЗОЧКА.
Жил-был Болт. Повстречался он как-то с Молотком. И решили они больше на работу не ходить.
ОБЬЯВЛЕНИЕ.
Избушка на курьих ножках убедительно просит откликнуться джигита кавказской национальности, который недавно уговорил её повернуться к лесу передом, а к нему задом.
ВЕЩИЙ ОЛЕГ.
Хаживал Олег к хазарам за вещами. И подсунули они ему вместо хороших вещей фуфель. И решил отомстить Олег ненавистным хазарам за такие вещи. И обозвали хазары князя. И стал он с той поры зваться Вещим Олегом.
ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ.
Полк гвардейцев, однажды ставший на постой в монастыре, существенно преобразил жизнь оного. А так, как монастырь оказался женским, то и имя полку было дадено – Преображенский.
ПЁТР I .
Часто бегал Пётр на немецкую слободу к красавице тамошней. Прибежит он, бывало, а у неё уже кавалер какой-нибудь в спальне. Изловчился однажды Пётр, да и прибежал раньше всех. На что немочка сказала: - О, Питер, вы сегодня первый.
Вот с той самой поры и стал он зваться Петром Первым.
КУТУЗОВ.
Мишанька с измальства был непоседой. А потому даже семь нянек не смогли углядеть за подрастающим графом Кутузовым.
***
-Порублю! – Заорал Василий Иванович, обнаружив на сеновале Петьку с Анкой.
-По рублю, так по рублю, - ответил Петька, - но за водкой бежать ваша очередь, Василий Иванович.
***
-Нас огромная орда, - грозил хан Мамай русским богатырям.
-А нас рать, - отвечали они ему.
Испугалось мамаево войско такого ответа и ускакало восвояси.
ДЕД МАЗАЙ.
Поехал однажды дед Мазай зайцев спасать. А закончилось всё тем, что ему контролёры в электричке весло сломали и обозвали старым козлом.
МЕЖДУ СТРОК.
***
...весь день дед Мазай зайчиков спасал, а когда солнце зашло, стало ясно, что у деда «белочка».
***
...дедка за репку, бабка за дедку, а внучка за здоровье бабки и дедки.
***
… и пошёл тогда Колобок бродить по свету. Видно ещё тестом не добродил…
***
… попил Иванушка из лужи, а когда полегчало, говорит: - Чего только эти козлы в водку не подмешивают…
***
…лишь, после того, как всей свите надоело смотреть на обнажённую королеву, все в один голос воскликнули: - А король то голый!