Будто я египтянин,
И со мною и Солнце и зной,
И царапает небо когтями
Легкий Сфинкс, что стоит за спиной...
Э. Шклярский
Не в восторге от жизненной дряни,
от реального не в барыше,
пропою « Будто я египтянин»,
И уютнее станет душе.
Для душевного полного лада,
дабы слить все проблемы во тьму,
прошепчу вожделенно: «Хургада»,
и тебя, разомлев, обниму.
И картинкою от априори
восхитительный вид пирамид.
Заглядевшись на Красное море,
забываешь про взятый кредит.
По участку локального рая,
по песку в неглиже босиком,
мы гуляем с тобой, загорая,
а акула идёт косяком.
Полонённый древнейшей культурой,
забывая, что ты патриот,
наслаждаешься архитектурой,
но отчизна обратно зовёт:
всё туда, где размер гонорара
начисляется слабым рублём,
где облезут остатки загара,
где мы мёрзнем, но, всё же, живём…
От всего того, что так достало
и засыпанных снегом аллей
нужно спрятаться под одеяло,
где вдвоём, несомненно, теплей,
ни начальства, ни хамства, ни горя,
лишь мечта затаилась, как тать,
о далёком и ласковом море.
А о чём ещё больше мечтать
Весна, в душе опять надежда
Дождаться принца на коне
Мала вся летняя одежда
Скопилось лишнее во мне
Зарядка, фитнес и диета
Чтоб не ударить в грязь лицом
Жду стройного, богатого брюнета
В мечтах со сказочным концом.
Пока вокруг засилье вьюг,
Но, в целом, мы идем на юг,
Хотя эксперты утверждают,
Что мы даём изрядный крюк.
Но главное – идём вперёд,
А компас скурвился и врёт.
Куда уводит колея? –
Не объясним ни ты, ни я.
Но почему-то всё морозней
По мере продвижения.
Поход походит на аврал.
А если компас не соврал?
Наш путь опасен и рисков.
Вчера доели рысаков,
А здравомыслие не взяли
Для облегченья рюкзаков.
Но не скули, и не трынди,
Мы верим, юг - он впереди!
Давно подъедены жиры,
Зато не слышно мошкары.
Несем купальники и ласты,
И две панамки от жары.
Товарищ, пересиль испуг -
Уже вот-вот желанный юг!
Мы все стареем - это вечный цикл...
И понимаем в старости частенько,
Что жизнь была твоя - бродячий цирк,
Руководил которым Разин Стенька...
Ты метил в импресарио сперва,
Но клоуном попался на полставки...
Обидно, ведь варила голова
Твоя не хуже Энгельса и Кафки...
Быть клоуном не худший вариант...
Вон кто-то убирает за слонами...
Шут может мыслить, словно Юнг и Кант,
Служа при этом бесноватой даме...
Лишь в старости понять возможно то,
Как часто ты менял по жизни маски,
Но каждый своей жизни шапито
Сам выбрать должен, без извне подсказки...
Стареем мы, жалея, что лимит
Прожитых дней, отпущен очень скупо...
А в цирке новый клоун - зал забит...
Но ты уже актёр и в роли "трупа"
Готовишься в последний свой вояж...
Мы все стареем - это так логично...
Альцгеймер!!! Сотвори мне макияж,
Чтоб зрители рыдали истерично,
Когда в финале пьесы огонёк
Осветит крематория "квадраты"...
От старости один, наверно, прок -
День каждый тот, что не закончил срок,
Считается, как праздничная дата...
Каторжанка ль она, парижанка,
И не спросят на Страшном Суде.
По природе душа партизанка,
Всё блуждает неведомо где.
И в тени расцветающей вишни,
И с друзьями за чарой винца
И не видно её, и не слышно,
А присутствие чувствуется.
Как ни пыжится наша эпоха
Обездушить слова и дела,
Но душа, это то, что от Бога,
Вроде крошек с Господня стола.
Ангелицы крылами, дурёхи,
Все остатки обеда смели.
Мы нашли и склевали те крохи,
Как голодные воробьи.
Что-то, друже, ты выглядишь дохло.
Не сдающимся честь и хвала!
У кого-то душонка засохла,
Ну а в ком-то, как сад, расцвела.
На Суде прояснится изнанка -
Что алмазы, что редкостный хлам.
Скажут там: «Выходи, партизанка!
Завершился твой рейд по тылам!»
Жил на земле один дебил,
Он взятки брал и виски пил,
И должность была очень ничего.
Имел приличный капитал,
В Мальдивы девочек катал,
И схвачено всё было у него.
Но вот произошёл конфуз,
Упал на стройке сверху груз,
И карьерист закончил жизни путь.
Душа летит на Божий суд,
Его архангелы там ждут,
И объяснят его поступков суть.
Он подготовился, как мог,
Имею право на звонок,
И начал свои связи подключать,
Был поднят высший контингент,
Министры, даже президент,
Поставил на прошение печать.
И вот прекрасным был итог,
Собрал бумаги все, что смог,
Хорошие отмазки накопил:
«Мне сам архангел побратим,
Не привлекался, не судим,
Налоги до копейки заплатил.
Я патриот! Я гражданин!
Отец, прекрасный семьянин,
Благотворитель и пишу стихи,
И даже патриарх Евсей,
Ваш представитель на земле,
Мне все земные отпустил грехи».
Плоды не описать пером,
С небес раздался страшный гром,
То хохотал заоблачный народ:
«Какая пакостная прыть,
От Бога невозможно скрыть,
Что ты богоотступник и урод».
Вердикт был честен и суров:
- Ты наломал немало дров,
И, несомненно, в пекло полетишь,
И эти смрадные дрова,
Пусть кинет чёртова братва,
Под тот котёл, в котором ты кипишь.
Ну, и как водится – мораль:
Гляди с земли немного вдаль,
Подумай в бытие своём греша,
Богатства, связи и престиж,
Не пригодятся. Стоят – шиш!
А вечно будет маяться Душа!
Ходят в массах пересуды,
Может правда, мож брехня,
Что в Москве, Перми, Сургуте
Ждёт поэтов западня.
Появился Черный Критик,
Мом - с Олимпа нелегал,
Без подробных аналитик
Критикует наповал.
Он хватает графоманов
И поэтов всех мастей,
Давит их, как тараканов,
За хищение идей,
За синкопу и шаблоны,
За ненужный солецизм,
За базарные жаргоны
Да излишний популизм.
Там в лесу, где лесопильня,
Как маслята от дождя,
Появляются стабильно
Из поэтов штабеля.
Кардинально я - не нытик,
Но творится произвол!
Вдруг меня пришьет тот критик
За рифмованный глагол?